Страница 138 из 162
Когда Шейн принял его в свою команду, то первым его заданием было обследовать всех бабушек на предмет их воспоминаний. Дэн взялся за эту работу с энтузиазмом. Как оказалось, задание было не из легких. Прежде всего, потому, что у пожилых людей вся накопленная за жизнь информация и знания, которыми они не пользуются, были словно погребены под толстым-толстым слоем пыли. Отличие было только в том, у кого и что скрывалось под этим слоем пыли. Иногда по ощущениям за запыленными дверями были просто огромные кучи мусора - склоки, обиды, ссоры, выяснения отношений, разных размеров пакости. Хотелось немедленно выскочить оттуда, зажав нос. Иногда это были двери, за которыми открывались помпезно обставленные с претензией на роскошь помещения. Они напоминали Дэну о Помпеях. И хотелось бы узнать больше, но вулканический пепел времени слежался над этими воспоминаниями намертво. Порой лежавшая толстым слоем пыль была даже спасением, принося облегчение, приглушая боль, покрывая забвением лишения и трудности, которые пришлось пережить. Дэн трудился без устали, разгребая этот мусор, пепел и пыль. Но беспощадное время не щадит и память. В те дни ему стало понятно, почему память пожилых людей так странно работает - они помнят, как в босоногом детстве рвали малину в соседском саду, но не помнят, что ели сегодня на обед и обедали ли вообще. В их памяти просто нет больше места для новой информации, ей негде там приютиться, разве что в каком-нибудь пыльном углу. Но пыльные углы не любят даже воспоминания. Это было совершенно антинаучное объяснение, но видя эти захламленные дома памяти каждый день, ничего другого ему на ум не шло.
Правда, больше всего Дэна поражало не это запустение, а то, что воспоминания делились на группы. И самое центральное место всегда занимали не самые красивые двери. Сначала Дэн принял их за ценные для человека воспоминания, пусть и не самые лучшие и красивые, но важные. Но он глубоко ошибался. На самом деле это были незаконченные дела и события, которые уже нельзя было изменить. Какие угодно. Нерешенная задача. Недописанная работа. Неисправленная ошибка. Несказанные слова. Не сданный экзамен. Парень в трамвае, к которому так и не хватило мужества подойти, а ведь он улыбнулся и все смотрел вслед. Сидящий зимой на канализационном люке бомж, провожающий каждый день равнодушных людей таким же равнодушным взглядом. Скулящая на цепи за забором собака. Может, ей нужна была помощь? Все это не забывается, не прощается, не отпускается. Оно остается с нами навсегда и постоянно возвращается, возвращается и возвращается в старости, а порой и намного раньше, превращаясь в наихудший ночной кошмар. Потом Дэн научился отличать эти двери от остальных с первого взгляда. Это было легко. Двери к этим воспоминаниям никогда не светились и не становились прозрачными, но и никогда не запирались. Они были или приоткрыты, или хлопали, словно от сквозняка, или выглядели так, словно совраны с петель. Дэн научился эти сломанные двери находить, а Шейн ремонтировать - лечить. Первое время они с Шейном целыми месяцами работали вместе, порой без отдыха и выходных.
А память человеческая была многолика. Были в ней и Премиум-двери или ВИП-двери по личной классификации Дэна. Те самые пресловутые лучшие моменты в жизни. Личные подвиги и победы. Это были самые нарядные двери, и они тоже многое говорили об их владельце. Признание заслуг. Личное достижение. Заслуженная победа, а порой и нечаянная удача, счастливый случай. Кто-то выжил после страшной аварии, а кто-то справился с болезнью. Кто-то построил дом, а кто-то отсудил квартиру у родственников. Особенно чувствовалось за этими дверями советское прошлое этих многое видавших на своем веку женщин. Вручение медали, победа в соцсоревнованиях и доска почета хоть за одной из этих дверей, а непременно прятались. У других людей за такими дверями часто были рождения детей и браки. Но категория постоялиц Дома престарелых к таким людям не относилась. Их двери с воспоминаниями о мужьях и детях входили совсем в другую категорию и рядком стояли у условно названной Дэном Стены слез. Ибо воспоминания эти были болезненными, и со слез начиналась и слезами же и заканчивались, хотя и были когда-то счастливыми. По глупости своей и неопытности Дэн поначалу совал свой нос и за эти двери, но плохой аппетит и собственные дурные сны быстро отбили у него интерес к хождению в те закоулки памяти.
И только у одной старушки из всего его пенсионерского Легиона не было Стены слез, и была идеальная чистота. И это была Волошинская. Если и были у нее муж или дети, то она давно и благополучно о них забыла. И ни о чем она не сожалела, и ни по кому не плакала. Зато у нее была Стена ненависти. И самой популярной в ней была дверь с воспоминаниями о родителях. Нет, в ее памяти родители и детские годы поместились не в Стене Вечной Памяти, а именно там, где другие люди даже кошачьей дверки не оставляют. Она ненавидела своих родителей за то, что они были простыми рабочими людьми. Ненавидела свое детство за то, что оно было таким обычным. "Как вы можете пялиться в этот ящик, - заявила она родителям, когда отец принес в дом предмет самой большой гордости их семьи - ламповый телевизор с небольшим выпуклым экраном, - когда кругом кипит настоящая жизнь!" Она словно утопила их в своей ненависти, похоронила за этой дверью, которую исправно мыла и красила, как оградку кладбища в Родительский день, такой ухоженной она была, и начала жизнь заново. Жизнь чужими заботами чужих людей. Да, Дэн вспомнил, увидев ее накрашенные красной помадой губы, что ее память напомнила ему не комнату, а бесконечный коридор. Коридор Красных Фонарей. Только там не торговали любовью за деньги, как на известной улице. Там предлагали то, что Вере не нужно было в своей идеальной жизни. Краски, эмоции, впечатления, переживания, страдания. Вот она успокаивает плачущую подругу, которую бросил муж. Какая трагедия! Она даже искренне всплакнула вместе с ней, и всю ночь просидела у так и не зазвонившего телефона. А потом ушла в свою уютную квартирку и порадовалась, что не ее это муж, да и нет у нее никакого мужа, и счастливо заснула. Вот она играет с чужим ребенком. И он улыбается и гулит, и она радостно смеется, глядя на него. Но вот он испачкал пеленки, расплакался, и некрасиво скривил личико. И она брезгливо передала его матери и поспешила вымыть руки и проверить все ли в порядке с ее прической и по последней моде скроенном платьем. Неужели это она имела в виду, когда говорила родителям про кипящую настоящую жизнь? Все это было так фальшиво, так наиграно и так предсказуемо, как в плохой пьесе. И Дэну как зрителю было скучно и противно одновременно.