Элемента.L

Она встала спиной к окну, опершись о подоконник.

— Знаешь, я отдала бы сейчас полцарства за тапочки, — и она тоскливо посмотрела на свои уставшие ноги.

Он пододвинул ей стул.

— Ладно, царевна, садись!

Она с удовольствием села, откинувшись на спинку и вытянув перед собой ужасно уставшие ноги. Он достал откуда-то из-под кровати шлепанцы, поставил их перед Евой, а потом встал на колени и стал расстегивать на ней сапоги. Ноги отекли, и сапоги снимались с трудом. Но он был аккуратен и терпелив. Он снял оба сапога, потом, разминая пальцы и разгоняя вверх по ногам кровь, слегка помассировал каждую и засунул в свои большие тапки. Еве было и больно, и приятно одновременно. У неё действительно очень устали ноги.

— Знаешь, скажу тебе как доктор, тебе не мешало бы прилечь. Нужно восстановить кровообращение, да и просто дать ногам отдохнуть.

Он совершенно серьезно показал пальцем на свою кровать. Она сомневалась.

— Иначе ты не сможешь застегнуть свои сапоги, — и он показал на них несчастных, стоящих посреди комнаты.

Она дошаркала до кровати, волоча по полу ноги в тапках, и аккуратно присела на краешек. Кровать была неожиданно жёсткой и под Евиным весом даже не дрогнула.

— Давай, давай, закидывай ноги! Надо вытянуться! — и он положил повыше подушку к деревянному изголовью.

Она подумала, что сопротивляться бесполезно, и была совершенно права. В узкой юбке, которая норовила непременно задраться повыше, она немного поёрзала, но всё же улеглась, и довольно удобно.

— Чай? Или кофе? — спросил Дэн.

— Кофе, — сказала Ева довольно уверенно, а потом добавила, — или чай?

Он посмотрел на неё пристально:

— Или всё-таки кофе?

— М-м-м-м, я не знаю! — сказала она смущённо.

— Ясно, — сказал он спокойно, включил чайник и стал доставать кружки. Ещё он достал банку кофе, сухие сливки, сахар кусочками в картонной пачке. Насыпал кофе, сливки, на секунду задержался и повернулся к Еве:

— Сахар?

Она отрицательно покачала головой.

— Я так и думал, — кивнул он самому себе.

Залил всё это кипятком, размешал и подал ей, держа за верхний край чашки, чтобы она могла взяться за ручку.

— Спасибо! — сказала она.

— Всегда пожалуйста! — ответил он машинально и стал наливать кофе себе.

И, может, от того, что больше никто из них пока ничего не сказал и эти слова стали последними перед довольно существенной паузой, Ева всё прокручивала и прокручивала их мысленно, особенно делая упор на первое слово. Всегда! Она прикрыла глаза, потому что их опять стало щипать перед непрошеными слезами. Да, она согласна на «всегда»! И было очень жестоко с его стороны дать ей эту надежду. Ей, ничего не просившей, ничего не ждавшей, ни на что не надеявшейся, кроме как просто его увидеть.

Она почувствовала, как он сел рядом с другой стороны кровати. «Нельзя об этом думать! Нельзя вообще ни о чем думать!» — скомандовала она себе мысленно. Пусть всё идет, как идет! Ева открыла глаза. Он смотрел на неё спокойно и пристально. Всё то недолгое время, что она провела с ним, казалось, он всегда был спокоен, собран, уверен в себе и всегда точно знал, что делает. Она тоже посмотрела ему в глаза. Ой, нельзя было этого делать! Но он неожиданно сказал:

— Тебе в какой глаз больше нравится смотреть? В правый или в левый?

И Ева стала попеременно концентрироваться то на одном, то на другом его глазе. Он делал то же самое, наклоняясь к ней всё ближе и ближе.

— Один мой друг сказал мне, что по точкам на радужной оболочке глаза можно определить, чем болен человек, — говорил он, рассматривая её глаза, — и знаешь, могу тебе честно сказать, что если это правда, то ты… совершенно здорова!

Он занял своё первоначальное место, улыбаясь.

— У тебя, правда, идеально чистая радужная оболочка и совершенно потрясающий цвет глаз, — сказал он.

Она отхлебнула свой кофе.

— Ну, про цвет своих глаз я уже что-то пару раз слышала, — сказала она, улыбаясь, — а вот «чистая радужная оболочка» слышу впервые. И даже не знала, что её надо чистить.

— Просто возмутительно! — сказал он. — Неужели мама в детстве ничему тебя не научила? Или кто там тебя воспитывал?

— Да, надо будет высказать маме, что вырастила меня такой неряхой! — согласилась Ева. — Или тому, кто там меня воспитывал!

— А здесь в Сосновке жили мамины родители или папины? — спросил он серьезно.

— Мамины. Я выросла без отца. — сказала она спокойно.