Долгая полночь

-- Да? Нет? – Женщина в Белом вдруг размылась, вытянулась и в один миг прильнула к лицу Жанны. Та вздрогнула от неожиданности, заглянула в голубые глаза духа и ощутила, как по спине пополз холодный страх.

Они были человеческими, куда более человеческими, чем у любого другого жителя мира за Гранью – и всё же было что-то в них такое, что словно кричало: нет, она и близко не похожа ни на кого из людей.

Мёртвые бледные губы чуть изогнулись – и Жанна услышала:

– Мне незачем спрашивать у себя, как поступить. Я не влияю на судьбы людей. Хоть они и пытаются всеми силами заставить меня – или задобрить. Но я не принимаю даров.

Холод устремился ниже, и Жанна закрыла глаза.

Значит, Женщина в Белом всё-таки демон. Воплощённая удача, которую в мире людей зовут Дердаэль. Ей поклоняются, строят храмы, молятся, и всё зря, потому что Дердаэль плевать хотела на них.

Она – наблюдатель, и никто больше.

– Тогда зачем ты здесь? – Жанна повернула голову и, пересилив себя, снова взглянула ей в глаза. – Что тебе нужно?

– Я редко вмешиваюсь в дела живых, и мне неприятно, когда они хвастают моими несуществующими делами, – Дердаэль стала ещё ближе. – Нельзя играть с удачей так же, как нельзя играть с огнём.

Она почти коснулась лица Жанны, и та поняла, что не чувствует её дыхания.

– И никто не мешает мне рассказывать людям сказки. Я расскажу тебе одну. Слушай внимательно, это ведь не просто пустая история, какими любят хвалиться рыцари на пирах. Слушай...

Дердаэль поцеловала её. Жанна ощутила сухие губы, холодные, как лёд, а потом морозный поток растёкся по всему телу, и у неё потемнело в глазах.

Ты думаешь, колдунья, что слышала правду, но люди лгут. Потом их ложь подхватывают другие люди, а потом первые умирают, и поколение за поколением ложь шлифуется, точится – меняется. Сыновья свято верят в то, что им рассказывают отцы, внуки верят сыновьям, и клубок этот может распутать лишь тот, кто помнит, как всё было на самом деле.

Жанна закричала, пытаясь заглушить жуткий голос в голове, но напрасно. Голос спокойно продолжал, и она слышала каждое слово.

А на самом деле когда-то давно странствовал по Аквитании некий шевалье, и звали его Лансом – рыцарским копьём. Впрочем, Ланс в турнирах не участвовал. Боялся. Он и рыцарем-то стал случайно, а если говорить по чести, то и не был им вовсе. В войну против Гуго Бургундского сражался он в рядах пехоты короля, и когда обходил поля после очередного сражения в поисках поживы, набрёл на раненого рыцаря в дорогих доспехах. Напрасно бургундец просил мародёра о пощаде – Ланс остался глух к его словам и без колебаний достал мизерикорд. Содрал он с рыцаря доспехи, да и подумал, что служить королю хорошо, а самому себе ещё лучше, и рассказал всем, как сразил бургундца, а тот, восхищённый его доблестью, посвятил перед смертью Ланса в рыцари.

Оттого и сторониться его начали. Никто ему не верил, но поклялся он перед сюзереном самим Христом, что так оно и было, и пришлось тому скрепя сердце позволить Лансу остаться шевалье. А вскоре Ланс ушёл из армии, выбрав долю странника.

За несколько лет путешествий по всей Франции не научился он владеть оружием лучше, чем раньше, зато стократ возросло умение обманывать и лгать. Не гнушался Ланс войти в разбойничью банду, пограбить вместе с ними пару деревень, а потом ночью перерезать сослуживцам глотки и отдать головы ближайшему губернатору, если за тех награда положена – а если нет, то просто оставлял гнить в том же лесу. И выходил отовсюду сухим из воды.

И прослышал разбойник-шевалье о чудаке-графе, что обещал выдать свою дочь за любого, кто выполнит его задание. Дочь у него слыла небывалой красавицей, но даже будь она толстой карлицей, Ланс всё равно отправился бы попытать счастья – слишком уж велик был куш. Все наследство и титул, а нужно всего-то выполнить прихоть старого дурака!

Правда, ещё по пути во владения д’Олерона встречал он по дороге других шевалье, и все как один кляли скупость и безумие старого графа. Вдобавок никто почему-то не захотел рассказать, чего же именно требовал отец невесты, и это только разогревало пыл Ланса.

Прибыл в замок он за полночь, когда граф уже отошёл ко сну, и слуги устроили его в одной из комнат. Тогда-то он и узнал, что госпожа Бланка не так красива, как о ней говорят, хотя довольно мила, а ещё ненасытна, словно суккуба. Так или иначе, но дочь графа наведалась к нему, едва только Ланс успел искупаться с дороги, а ушла под утро, и никто бы не сказал, что он сомкнул глаза этой ночью.

Граф оказался сгорбленным стариком с печатью проклятья на лице, покрытом оспинами, да к тому же не слишком-то вежливым. Ланс, впрочем, не разочаровался, назвался странствующим шевалье и спросил, чего же хочет отец за дочь и приданое.

Д’Олерон тогда и ответил ему:

– Моя дочь, – говорит, – хочет жить в замке на краю моря, и я поклялся Создателем, что выполню это её желание. А потому должен ты выстроить замок на одинокой скале, что в двух милях на запад отсюда, и провести к нему мост из цельного камня, потому как скала эта торчит прямо из моря.

Почесал затылок Ланс и сказал:

– А не мало ли даёте, мессир? Дело сложное, а куш...

– Наглость твоя не имеет границ! – заявил ему граф, да так, что золотые кубки на столе зазвенели. – Даю я тебе, как и прочим, кто желал руки невесты, один день и одну ночь. Ступай к скале и выполни то, что нужно!

– Так и быть! – сказал тогда Ланс в запале.

Повернулся и вышел вон из дома д’Олерона. Не медля, схватил он поводья коня, да и отправился к указанной скале, а слуги графские смеялись ему вслед.

И лишь на месте понял Ланс, как глупо поступил. Сел на камень, да и сказал в сердцах:

– Хотел я обмануть старого глупца, да только сам дураком оказался. Не построить здесь замка не то что за одну ночь, но даже и за сто лет, разве только нечистая сила поможет мне!

И только он договорил, как засвистел в ушах ветер, поднялась столбом редкая пыль, и видит Ланс – стоит перед ним человек в чёрном плаще, бледный, худой, да и смотрит с интересом.

– Если уж ты так хочешь взять в жены свою Бланку, – говорит, – что даже на помощь нечистой силы согласен, то я не могу пройти мимо. Хочешь, помогу?

– А будь ты хоть самим дьяволом, я и на то согласен, если ты не душу потребуешь, – отвечал Ланс.

Демон засмеялся – понравились ему слова шевалье, а потом сказал:

– Имя моё – Азазель. Ты, рыцарь, говоришь правильно, я построю тебе и замок, и мост, а взамен ты отдашь мне все-то ничего: своего первенца.

Не колеблясь, согласился Ланс на это условие, и закипела работа. Держал Азазель слово, работали его бесы, и к утру на скале уже стоял замок, который потом назовут Монтендром.

Граф не мог сдержать изумления, но обещание есть обещание, и пришлось ему выдать Бланку за безродного шевалье, да ещё и наследником его сделать. Ланс де Сентонж поселился в Монтендре, а придумать, как обмануть Азазеля, ему составила труда не больше, чем демону построить замок. Азазель забыл сказать, что ребёнка он хочет получить именно Бланки, и Ланс прошёлся по окрестным деревням, обрюхатил несколько погожих селянок, да сына одной из них и отдал как первенца. Обозлился Азазель, но ничего поделать не смог – Ланс выполнил условия сделки, пусть и не так честно, как хотел того демон.

Выйдя замуж, Бланка не остепенилась, и любовников у неё было не счесть. А когда муж стал это замечать, она без колебаний отравила его – а все думали, будто он упал с лошади. И всё, что он успел сделать, так это двух сыновей, которых растила Бланка с отцом.

Так и закончилась жизнь Ланса д’Олерона, не шевалье, но безродного графа.

Голос умолк.

– Мерзко, – прошептала Жанна, пытаясь стряхнуть остатки оцепенения. Сквозь закрытые веки пробивался жёлтый свет костра. – Как же мерзко.