Страница 4 из 54
Я ужасно себя чувствовал после этих разговоров. После них со мной почти всегда случалось что-нибудь плохое. Однажды я поскользнулся, когда уже довольно высоко взобрался по Столовому утесу, и ободрал себе всё лицо. В другой раз упал с лестницы и вывихнул лодыжку, а еще в другой раз сильно порезался на кухне – кровь залила весь лук. Но самое отвратительное заключалось в том, что каждый раз я думал, что заслуживаю этого! Как наказание за преступление в прошлой жизни. И я чувствовал себя ужасно виноватым и грешным, пока царапины, или лодыжка, или порез не заживали. Потом я вспоминал, как Антея говорила, что не верит в прошлые жизни, и мне становилось лучше.
– Ты не можешь разузнать, кем я был и что сделал? – спросил я однажды дядю Альфреда после того, как директриса отчитала меня за одежду не по размеру.
Она послала со мной записку на этот счет, но я ее выбросил, поскольку мама как раз начала новую книгу, и в любом случае я знал, что заслужил неприятности.
– Если бы я знал, я мог бы что-нибудь сделать.
– Говоря до грубости откровенно, – ответил дядя. – Я предполагаю, что ты должен повзрослеть, прежде чем сможешь изменить Судьбу. Но я попытаюсь выяснить. Я попытаюсь, Кон.
Он проводил эксперименты в мастерской, чтобы выяснить, но не слишком продвинулся.
Примерно через год после отъезда Антеи я всерьез разозлился на Дейзи Болджер, когда она не давала мне просмотреть новую книгу о Питере Дженкинсе. Я сказал ей, что дядя мне разрешает, но она продолжала твердить:
– Поставь на место! Ты ее истреплешь, а обвинят меня.
– О, шла бы ты уже работать в тот магазин фарфора! – в конце концов, воскликнул я.
Она сердито вскинула голову:
– Много ты понимаешь! Я и не собиралась никогда. Там скучно. Я так говорю, только чтобы вытянуть из твоего дяди приличное жалование. И даже сейчас он не платит мне и половины того, что мог бы себе позволить.
– Платит, – возразил я. – Он всегда беспокоится, как дорого ты обходишься.
– Это потому что он скряга, а не потому что у него нет денег. Он почти так же богат, как граф из Столлери. Этот книжный магазин загребает деньги лопатой.
– Серьезно? – спросил я.
– Я сижу за кассой. Я знаю, – ответила Дейзи. – Мы находимся в живописной части города и зимой и летом собираем всех туристов. Спроси мисс Сайлекс, если не веришь мне. Она ведет счета.
Я был так поражен, что забыл о злости – и о книге про Питера Дженкинса тоже. Чего Дейзи, несомненно, и добивалась. Она была очень сообразительной. Но я не мог поверить в ее правоту, ведь дядя Альфред всегда так беспокоился. Я начал считать людей, приходивших в магазин.
И Дейзи оказалась права. Столлчестер известен своей красотой – множество исторических зданий и горы вокруг. Летом люди приезжают посмотреть город и поиграть в казино, а пешие туристы – погулять в горах. Зимой приезжают покататься на лыжах. Но из-за того, что мы так высоко, летом у нас дождь и туман, а зимой всегда бывают времена, когда снег недостаточно глубокий, или слишком мягкий, или поднимается метель, и в такие дни туристы приходят в магазин сотнями. Они покупают всё: от словарей, чтобы разгадывать кроссворды, до серьезных книг по философии, детективов, биографий, приключений и кулинарных книг. Некоторые покупают даже мамины книги. Мне понадобилось лишь несколько месяцев, чтобы понять: дядя Альфред действительно загребает деньги лопатой.
– На что он их тратит? – спросил я Дейзи.
– Кто знает? – ответила она. – Эта его мастерская требует немалых средств, и он всегда покупает лучший марочный портвейн для своего Кружка Магов. И, знаешь, вся одежда у него ручной работы.
Я почти не поверил и этому тоже. Но если подумать, среди людей, посещавших Кружок Магов дяди Альфреда каждую среду, был мистер Хокинс, портной, и он не однажды приходил пораньше со свертком одежды. И мне весьма часто приходилось помогать носить наверх для встреч пыльные старые бутылки портвейна. Просто я не понимал, какие они дорогие. Я злился на Дейзи за то, что она замечала куда больше, чем я. Но, с другой стороны, она действительно была очень сообразительной.
Вы не поверите, как ловко Дейзи действует, когда хочет больше денег. Зачастую у нее уходит на это две недели: десять дней вздохов, ворчания и жалоб о том, как она перегружена работой и как нуждается, за которыми следует еще день вздохов о том, как милая женщина в магазине фарфора сказала ей, что она в любое время может прийти туда работать. И заканчивается всё вспышкой:
– С меня хватит! Я ухожу!
И каждый раз это срабатывало.
Я подумал, что дядя Альфред терпеть не может, когда люди уходят. Поэтому он позволил Антее посещать Соборную школу, чтобы она могла оставаться дома и быть полезной здесь.
Я не мог пригрозить уйти – пока не мог. В этой стране вы обязаны ходить в школу до двенадцати лет. Но я мог притвориться, будто не собираюсь больше готовить. Не больно-то приходилось и притворяться, на самом деле.
В тот первый раз я действовал даже медленнее, чем Дейзи. Две недели я вздыхал и говорил, что сыт готовкой по горло. В итоге мама отреагировала первой:
– В самом деле, Конрад, тебя послушать, так можно подумать, мы тебя эксплуатируем.
Просто чудесно. На одном дыхании я перешел от закипания к взрыву:
– Так и есть, вы эксплуатируете меня! С меня хватит! Я больше никогда не буду готовить.
И стало еще чудеснее. Дядя Альфред поспешно увел меня в свою мастерскую и умолял меня.
– Ты знаешь – будем до грубости откровенны, Кон, – твоя мать безнадежна в плане готовки, а я еще хуже. Но нам всем надо есть, правильно? Будь хорошим мальчиком и пересмотри свое решение.
Я обвел взглядом стеклянные предметы странной формы и сияющие механизмы и заинтересовался, сколько всё это стоит.
– Нет, – надувшись, ответил я. – Найми кого-нибудь для этого.
Он поморщился. Он почти содрогнулся от этой мысли.
– А допустим, я предложу тебе небольшую награду, чтобы ты снова стал нашим поваром? – умасливающим тоном произнес он. – Что я могу тебе предложить?
Я заставил его уламывать меня некоторое время. А потом вздохнул и попросил велосипед. Он моментально согласился. Когда велосипед прибыл, он оказался не таким уж чудесным, поскольку дядя Альфред достал подержанный, однако положил начало. Теперь я знал, как браться за дело.
Когда наступила зима, я снова принялся играть роль. Я дважды отказывался готовить. Сначала я добился от дяди регулярных карманных денег, а потом – собственных лыж. Весной я снова прибег к этому способу и получил конструктор. Тем летом я получил почти всё, что мне требовалось. На следующую осень я заставил дядю Альфреда подарить мне хороший фотоаппарат. Знаю, я действовал расчетливо и коварно – почти так же дурно, как Дейзи (хотя и не мог не заметить, что у моих друзей в школе есть и лыжи, и карманные деньги, причем они считали это само собой разумеющимся, и никто из них не должен был отрабатывать их готовкой), – но я сказал себе, что дурным меня сделал Рок, и я могу извлечь из этого пользу.
Я прекратил шантаж в тот год, когда мне исполнилось двенадцать. Не потому что я исправился. Это было частью плана. Понимаете, в двенадцать можно бросить школу, и я знал, что дядя Альфред подумал об этом. По правилам вы можете пойти в Старшую школу, но только если ваша семья оплатит ее. В противном случае вы отправляетесь искать работу. Все мои друзья шли в Старшую школу, большинство из них – в Соборную, как Антея, но мои лучшие друзья отправлялись в Стольскую гимназию. Мне казалось, она должна быть похожа на школу из книг о Питере Дженкинсе. Обучение в Стольской гимназии стоит дороже, но это потрясающее место, и к тому же там учат магии. Я всей душой стремился обучаться магии вместе с друзьями. Учитывая, что я жил в доме, где дядя Альфред по крайней мере раз в неделю наполнял лестницу необычными запахами и странным жужжанием работающих чар, мне не терпелось тоже этим заняться. Кроме того Дейзи Болджер сказала мне, что дядя Альфред, когда был ребенком, сам учился в Стольской гимназии. Как эта девушка разузнавала подобные вещи, я никогда не мог понять.