Страница 91 из 105
А ты ждала чего-нибудь другого? Отняла у человека самое дорогое. Это для тебя жизнь мамы, Бьянки или его — дороже даже рисования.
Глаза застилали слезы, уверенности в правильности собственного поступка не было ни малейшей. Они могли бы сейчас сидеть вдвоем за эти столом и обсуждать планы на будущее. Сколько ненависти было в его последнем взгляде! Ты больше никогда его не увидишь. Разве что мстить придет...
Но по-другому как? Видеть его приступы, видеть, как он кричит от боли, прижигает раскаленным прутом себе руки — без возможности помочь? Каждый день ждать новой пакости, какого-нибудь нового пари или просто нападения от Асмодея и других нечистых, а потом, возможно, всю жизнь опасаться за их ребенка, ибо, как известно, невинная детская душа для демонов самое лакомое... Жить с ним, спать с ним, разговаривать с ним, как ни в чем не бывало, улыбаться — и постоянно думать, хоть бы не бросил... Может, новая любовь появилась... Небось, со скуки ко мне пришел, или из чувства долга, когда узнал, что я одна живу, даже родителей видеть не хочу...
И все же в глубине души Аделаида ждала, не могла не ждать, несмотря на все доводы разума... вот-вот скрипнет дверь, он зайдет, хмурый... Да пусть даже он найдет это чертово кольцо, пусть вернется обиженный и злой... лишь бы вернулся.
— Ушел, — сказала Барбре, со стуком поднимая кастрюлю.
— Иди. На сегодня можешь быть свободна. Я сама уберу, — Аделаида сейчас не хотела никого видеть, ни с кем разговаривать.
— Кто он такой?
— Не твое дело.
— Он ваш любовник? — не отставала Барбре, жадно заглядывала в глаза.
Аделаида со стуком поставила миску на край стола.
— Принесешь два ведра воды, и можешь быть свободна на целый день.
— Вы от ответа-то не увиливайте!
Аделаиду, которая и без того готова была вот-вот сорваться в истерику, тон служанки взьярил окончательно.
— Ты кто такая, чтобы с меня спрашивать? Ты, часом, не забылась? — все еще стараясь сдерживаться.
— Я честная девушка, сударыня! — гордо вздергивая двойной подбородок.
— Ты — честная?
— Да, сударыня! — надменно и уверенно.
— Как любопытно, правда? — Аделаидин голос сочился едкостью, она уперлась руками в стол, наклонилась к Барбре. — Как же все произошедшее любопытно для честной девушки! Сейчас, дорогая! Сейчас я приготовлю нам кофею и мы сядем его пить, и я все-все тебе расскажу! Все пикантные подробности, в предвкушении которых у тебя так горят глазки! Это ведь все для тебя, милая, служанок ведь нанимают нарочно, чтобы делиться с ними интересными подробностями хозяйской жизни, чтобы им потом было о чем посплетничать с товарками, а не для того, чтобы они работали! Белье три недели нестираное, пыль по углам, но тебя ведь наняли нарочно для того, чтобы требовать отчета от хозяйки, и ни для чего другого!
На толстых щеках Барбре вспыхнули два неровных красных пятна.
— Я думала, что поступаю на работу к чистой, порядочной вдове! Я никогда про вас не сплетничала, слова дурного не сказала! Хоть и странно вы себя вели, хоть и расспрашивали меня все о вас, все городские... Ни слова не сказала!
— Вот как! Значит, я странная! И в чем же, позволь спросить, моя странность?
— А то будто нет! Молчите! Ни родни вашей, ни откуда вы! Разве порядочная женщина станет молчать? Ясно мне с самого начала, думаете дура я, что скрываете вы, что грех у вас за душой! По глазам вашим видно, ходите понурая, а ни словечка! Рассказали б все по-человечески, разве ж я б не поняла?! Краски эти ваши дурацкие, будто сумасшедшая! Свечи! — прорвались у Барбре вопросы, давно сидевшие на языке. — А я, хоть и видела, перед всей улицей вас защищала! Никто и словечка поганого о вас при мне молвить не смеет!
— Грех?! Сумасшедшая?! — заорала Аделаида, перебивая. — Да за что обо мне говорить, за что меня надо защищать? От бездельниц, тупых горничных и прочей квохкающей стаи? В чем же я виновата, какой же у меня грех? Что за воровство твое, когда заметила, не наказала, не отхлестала?!
— Какое воровство?! Какое воровство?! — воскликнула Барбре, заливаясь румянцем теперь по самые уши.
— Ты что же, впрямь думала, я сумасшедшая, слепая?! Думала, я совсем ничего не замечу? А, «честная девушка»?
Губы служанки затряслись, глаза заметались, выражение лица сделалось до того виновато-испуганное, что Аделаиде вдруг даже стало ее жалко.
— Я прошу тебя по хорошему — сгинь с глаз моих до вечера! Завтра поговорим. Иди!
— Я... сударыня... Неправда! Неправда это! Не видели вы ничего, лжете! Оклеветать меня хотите! — завопила вдруг Барбре. — Вы сами обманщица! Ничего не видели... Неизвестных мужчин по ночам... Оттого и тень на меня хотите бросить, обвинить... Блудница!
Аделаида подскочила к орущей во всю глотку служанке и с размаху влепила пощечину:
— Вон из моего дома, тварь! Пошла вон! И чтобы я больше тут тебя не видела! Вон! Воровка! Во-оон!
Барбре отскочила, схватилась за щеку, ощерила зубы, сжала руку в кулак, подняла — чуть не набросилась в ответ. Аделаида мимолетно с горечью отметила, насколько ее не уважают, насколько ее авторитет хозяйки несуществует.
Служанка пятилась, держась за щеку, подергивая нижней губой.
— Вещи свои заберу и уйду. Я тут ничего не оставлю! — буркнула сквозь зубы.
— Быстро! — крикнула Адель.
Оставшись на кухне в одиночестве, схватила кухонный нож, стала ожесточенно резать им край стола.
— Ы-ыыы!
Вдруг что-то насторожило. Почудился скрип на втором этаже, а комната Барбре вообще-то внизу. Что она там делает? Там же картина!