Страница 44 из 105
— Я слепну! Зажгите свечу! — несколько раз уже готова была заорать. Загоняла крик вглубь горла. Удивлялась самой себе. Вцеплялась в руку мужа. Училась называть его по имени.
— Себастьян...
Как непривычно это звучало!
Рассвет обязательно настанет. Ломит, болит уставшее тело, голова лежит на груди барона — ужасно неудобной, зато щекой можно слышать биение его сердца. Наверное, ему тоже неудобно — ерзает, шевелит плечами, но упорно не разжимает сцепленных на Аделаиде рук. Не дает уснуть, будит, едва дрема коснется растревоженной головы, а ведь тьма с внутренней стороны век куда добрее тьмы в распахнутых глазах. Впрочем, Адель и сама не особенно хочет заснуть — ведь тогда быстро-быстро придет рассвет, солнышко, ясность... неизвестное будущее в доме темного мага, где сгинули уже четыре, а может, кто там знает, и гораздо больше женщин...
А пока его голос, тихий и теплый, рассказывает о первом в жизни плавании — в далекую Индию, о морской болезни и впервые увиденном вблизи шторме, против которого и магия оказалась бессильна... О том, как он, едва удерживаясь на вставшей дыбом мокрой палубе, тщетно пытался понять смысл слаженных действий моряков и выдумывал морской амулет-оберег на случай подобных передряг, для себя и для брата, вычислял — это помогало не впасть в панику... Когда он ненадолго умолкнет, начнет рассказ Адель — как, совсем ребенком, подкладывала болеющим маме и Бьянке орешки и уверяла, что они — волшебное лекарство, которое принесли феи, и почти сама в это верила... Пьяный месье Моро, образец благонравия, однажды горланил на всю деревню неприличные песенки, его жена и дочки, причитая, заламывали руки, и только младшенькая подпевала... Отец потерял вырученные за портрет деньги и очень горевал, а потом оказалось, это Бося кошелек украл! А еще шпиц разодрал папину картину и Аделаида нарисовала новую — как шпиц дерет картину, а самого шпица не рисовала — шерсти настригла и приклеила... Скучные, незначительные мелочи, бесценные теперь! Мамины розы и белая стена дома встают перед глазами, будто вьявь...
— Не спи... — шепчет барон.
Поворачивается на бок, но Аделаиду не выпускает. Гладит грудь, живот, щекочет плечо бородой. Так легко не думать о «завтра», когда все ощущения занимает «сейчас».
— Я вспомнила...
— Что?
— Вы обещали сбрить бороду. Развод...
Барон вроде как даже издал смешок, но вдруг стиснул руки так, что Адель охнула, пробормотал сквозь зубы ругательство какое-то...
— Что?
— Ничего. Спи.
— Вы же говорили не спать! Снова приступ?
— Нет. Ничего. Воспоминание.
— Расскажете?
— Когда-нибудь потом.
— А я поняла, почему вы даже свечу не захотели зажечь... — проворчала обиженная Аделаида сонно.
— Поделитесь догадками? — голос опять смягчился.
— Нет, — гордость не позволит такое ляпнуть. Зря и заговорила.
— Значит, придется пытать...
Адель всем врала, что не боится щекотки, но барону, видимо, не успела.
— А-аааа! Прекратите немедленно! Перестаньте! Пожалуйста!
— Чистосердечное признание, м-мм?
— А-ррр! Вам нравится надо мной издеваться?
— Мне нравится твой смех... и как ты ерзаешь попкой...
Возмущенная Аделаида ударила барона кулаком в плечо, с размаха, как можно больнее:
— Ей бы вы такого не сказали!
— Кому — «ей»?
— Этой вашей... как ее... Доротее...
— Да вы можете хотя бы сейчас ее не трогать?! — внезапно сквозь зубы зарычал барон, зло очень. — Довольно уже трепать ее имя! Какого черта вы вообще полезли в ее комнату?! Кто вам разрешил?!
Аделаида промолчала. Пользуясь, что ее отпустили, сползла с кровати, присев на корточки, слепо зашарила руками.
— Что вы делаете?!
Адель пыталась напялить верхнее платье прямо на голое тело и отчаянно запуталась в ткани.
— Я иду в свою спальню. Вы ведь уже получили, что хотели?
В темноте раздался тяжкий вздох.
— Ну до чего ж вы обидчивы! Ревновать к призраку — это... низко.
— Мы ведь уже выяснили, что я особа исключительно неблагородная. Чего еще ждать от пастушки?
Еще один вздох.
— Мне все равно, кто вы.
— Не сомневаюсь! Настолько, что даже при свече меня поцеловать решиться сложно! А уж для супружеского долга непроглядная тьма просто необходима!
Тихий смех. Его руки скользят по плечам, сжимают грудь...
— Уродец... Не забывайте, я вижу в темноте, и, кроме того, у меня прекрасная память, так что, представляете, я вынужден был страдать на протяжении всей ночи, и отсутствие освещения меня не спасло... — поцелуй в плечо.
— Я видела ее портрет... — пробормотала Адель. — Я на портретах никогда не получаюсь хорошо. Как папа ни старался... У меня большой нос и рот... И ступни. Я не влезаю в красивые туфельки. И костлявая «как все старые девы», как говорит за моей спиной мадам Моро...
— Дурочка... Кто-то влюбляется в форму носа и размер ноги? Я не помню, каким был твой нос в день нашей встречи. Я запомнил твои беспокойные пальцы, покрашенные во все цвета радуги. Твой недоверчивый прищур и волосы цвета солнца, которые ты зачем-то прячешь. А в день нашей встречи они были свободны, как ты...