Страница 22 из 105
Себастьян д’Анвен нашелся на первом этаже в большой зале. Сидел за длинным пустым столом, устремив взгляд в пустоту, только пальцы лежащих на столешнице рук беспокойно двигались, как будто он жестикулировал, беззвучно с кем-то разговаривая. В зале царила прохлада и тьма — все окна были закрыты ставнями. Заметил вошедших не сразу, обернулся и вскочил так порывисто-резко, что Аделаида попятилась.
— Доброе утро, баронесса. Как спалось? Призраки убиенных мною дев вас не тревожили?
Адель не нашла ничего лучше, чем спросить:
— Вы серьезно?
Если это и была шутка, то, в свете Аделаидиного сна — крайне неудачная.
— В комнате, где вы спали, ничем не закрыто окно. Я об этом не подумал. Больше такого не повторится.
— Эта комната отныне будет моей спальней? — зло спросила Адель.
— Нет. Нет, конечно, я не успел... Ваши покои уже готовят. Это было единственное подходящее помещение... Вам ведь не хотелось бы спать там, где уже... хм... умерла женщина?
— Нет, конечно.
— Да, и напишите список вещей, которые вам необходимы. У вас небольшой багаж... Я съезжу в город. Вы, надеюсь, обучены грамоте?
— Вы хотите меня обидеть?
— Вот и хорошо... — сегодня он выглядел непривычно рассеянным, даже каким-то больным. Аделаиде захотелось подойти к нему, взъерошить нерасчесанную черную гриву, чмокнуть в щеку, но она не осмелилась и за это на барона обиделась.
— Здесь вообще кормят? — мрачно осведомилась.
— Ах, да... Я сейчас распоряжусь... Я привык завтракать рано. Вы проспали... Я приказал слугам вас не беспокоить...
***
Это было почти невозможно, но кухарке барона это удалось. Она готовила хуже, чем Адель. Хлеб оказался невыпечен, от супа отчетливо несло гарью, холодная зайчатина по вкусу напоминала подошву башмака.
— У вас тут всегда так плохо кормят?
— Я привык к простой еде, но я прикажу кухарке принимать к сведению ваши пожелания.
— А это надо приказывать? То есть, я хочу сказать, прислуга без ваших приказов не заподозрит, что жену господина надо слушаться?
Впервые за все утро он улыбнулся:
— Ну какая из вас госпожа? Это невнятное платье и смешная косичка... Пастушка!
— А что ж вы на такой женились?! — вспыхнула Адель. — Что, ни одной знатной барышне вы не приглянулись? Что, среди аристократии по-прежнему в моде галантные кавалеры, а не свиньи, э?
— С пастушками проще. Знатные дамы, они, знаете ли, капризны. А пастушке много ли надобно? Поулыбался ей немножко, титулом под носом помахал и она уже хоть на край света за тобой готова, хоть венчаться вопреки родительской воле...
— Вы же сами... вы угрожали моей семье... — пробормотала Адель. Ощущение было такое, будто пощечину влепили.
— А еще пастушки чрезвычайно доверчивы.
— Вот и прекрасно... — тихо сказала Адель. — Вот и прекрасно...
И поднялась из-за стола.
В кладовке нашелся и сыр, и даже ветчина. Кухарка, худая, мрачная — не иначе, как из-за недоедания! — покорно сопровождала Адель в ее поисках съедобного и изумленно глядела, как госпожа давится огромным бутербродом.
За спиной хмыкнули. Барон. Аделаида молча направилась мимо него к выходу, но он перехватил ее за руку:
— Не хотите осмотреть замок?
— Как будет угодно вашей милости.
Он не был ни роскошным, ни сказочным. И даже не зловещим — скорее, неуютным. Старым, неухоженным. Половицы скрипели под ногами. По темным углам таилась пыль и какая-то рухлядь вроде табуретки со сломанной ножкой, ржавого шлема, кочерги... Некоторые комнаты — места обитания барона, напротив, отличались чистотой и отсутствием всего, кроме самого необходимого. Его спальня, хоть и просторная, больше напоминала келью — кроме узкой кровати, табурета и сундука здесь ничего не было.
— А это что? — на сундуке у изголовья стояла расколотая надвое и связанная ниткой фарфоровая чашка.
— Это память.
— О чем?
— Об одном очень важном событии моей второй женитьбы.
— Счастливом?
— Хм... Да, пожалуй, да.
— И что же это за событие?
— Она пыталась меня отравить.
— Ой... — пробормотала Адель. — А... было за что?
— Убрать другого человека из своей жизни всегда есть за что... — обронил он после недолгого молчания. Аделаида еще не научилась разгадывать его мысли по лицу. Он говорил спокойным, даже равнодушным тоном, борода надежно маскировала нижнюю часть физиономии, а ведь по губам порою можно прочесть не меньше, чем по глазам...
— Тут так темно... — заметила Адель, чтобы хоть что-то сказать в ответ. Все окна были если не закрыты наглухо ставнями, так занавешены плотными темными тканями, лучики солнца пробирались между щелей украдкою, как шпионы вражеской армии.
— Только не вздумайте открывать окна, — резко сказал Себастьян.
— Почему?
— Можете считать это моим капризом.
Каким взглядом должна смотреть новобрачная на дом, в котором ей предстоит свить семейное гнездышко? Адель выбрала ненависть в доме, где все шептало «ты здесь чужая». Неприветливые взгляды вельмож со скверно нарисованных портретов. Холод даже в разгар лета. Косые взгляды немногочисленных молчаливых слуг. Закрытые двери.
— Здесь моя лаборатория. Сюда вам нельзя — здесь может нечаянно что-то взорваться. Например, вы.
— Здесь вход в подземелье. Там сыро и мыши. Вам туда ни к чему.
У той самой двери, через которую Аделаида прошла утром в анфиладу заброшенных комнат: