Страница 14 из 105
Только ближе к полуночи Аделаиде удалось кое-как успокоить родителей и скрыться в своей комнате. Соврала, что у нее сильно разболелась голова, попросила не будить, не тревожить, и их уговорила лечь спать — завтра предстоит трудный день. Теодор, видя как спокойно и благоразумно реагирует дочь на случившееся, слегка угомонился.
В спальне Адель быстро переоделась в серое платье, накинула на голову темный платок. Кто бы он ни был — она даст ему возможность обьясниться! И хотя она сама любовалась собственным бесстрашием, и старалась убедить себя в смехотворности всей этой мистики и суеверий — сердце стучало, как сумасшедшее, по спине пробегали мурашки, привычные с детства очертания сада теперь казались зловещими, каждый сухой сук — вытянутой лапой чудовища, шелест листвы — вздохом неупокоенного мертвеца. В последний момент перед тем, как покинуть комнату, она огляделась и схватила первое, что под руку попалось — садовые ножницы. Смешное оружие, но с их тяжестью в руке девушка почувствовала себя немного увереннее.
На цыпочках прокралась мимо дома, выскользнула через калитку, а дальше бросилась бежать и перешла на шаг только у самой деревни, уже спящей, только где-то блеяла корова да возле таверны матерились заплетающимися языками два пьяных мужика, тщетно пытаясь помочь друг-другу встать. Как только поднимался один, падал другой. Двери таверны были заперты, Адель колотила очень долго, пока изнутри не послышались угрозы набить морду.
— Это Аделаида Ребер! Дочь художника! Откройте пожалуйста, это очень срочно!
Звякнул засов. Сонный слуга, недоуменно моргая и покачивая головой, все-же согласился проводить девушку в комнату к барону.
Дверь отворилась прежде, чем она успела постучать. Он стоял на пороге, обнаженный по пояс, со свечой в руке.
— Что случилось? — в его голосе звучала неподдельная тревога.
— Нужно поговорить, — задыхаясь от волнения, сказала Аделаида.
— Проходи, — он посторонился. Выдернул из ее руки ножницы и стал задумчиво их рассматривать.
Аделаида ступила внутрь, некоторое время молча озирала маленькую, тонущую в темноте комнатку, собираясь с мыслями.
— Это правда, что вы были женаты четыре раза? — выпалила она наконец.
Его лицо, единственное освещенное пятно в комнате, застыло.
— Правда, — сказал он.
— И... почему? То есть... как это случилось? То есть... они все умерли?
— Одна... умерла в родах... Другая — от чахотки... Еще одна — от сердца...
— От сердца? Да?
Да.
— Одна — в родах, а другая от сердца? Скажите!
— Да!
— Неправда... — прошептала Аделаида. — Неправда... У вас голос другой, и глаза по-другому смотрят, когда вы врете... Я не могу ошибиться... это всегда очень заметно, когда пытаются соврать... Пожалуйста, скажите мне правду...
— Это единственная правда, которую я могу вам сказать.
— Пожалуйста... — шепнула Аделаида умоляюще.
— Вы не находите, что ваше поведение несколько неуместно, мадемуазель? Устраивать сцены еще до того, как на вас успели жениться...
— Вы совершенно правы. У меня больше нет никаких прав вас допрашивать. Прошу прощения за мою... эм, импульсивность, — сказала Аделаида спокойным, хоть и несколько надтреснутым голосом.
Он поймал ее за руку у двери.
— Подождите, я оденусь, я должен вас провести.
— Не утруждайте себя, вы ничего мне не должны.
— Мне не нравится ваш тон. Я надеюсь, вы не собираетесь отменить наше соглашение?
— Я надеюсь, вы не думаете, что мне настолько обрыдла моя жизнь, чтобы стать вашей женой?
— А жизнь ваших близких? Как насчет нее?
— Что?
— Признаться, я слышал имя вашего отца и раннее... Правда другое имя, не то, под которым он скрывается сейчас... Знаете, его до сих пор не забыли некоторые высокопоставленные особы и до сих пор за его голову значится награда... Эти господа будут очень рады...
Свеча расплылась перед глазами, дыхание замерло, Аделаида схватилась за спинку кровати, чтобы не упасть.
— Даже сейчас... даже только что... я считала вас способным на что угодно, только не на такую подлость... — пробормотала она, когда тишина трескающейся в свече лучины стала невыносимой.
— Вероятно, вы не настолько хорошо понимаете в людях, как воображали, и это послужит вам хорошим уроком. Отучит доверять.
— Не-еет... Вам я никогда не доверяла, — скрипуче усмехнулась Адель.
— Да?
— Не думайте, что вы меня слишком испугали, — сказала она, изрядно кривя душой. — Мы спаслись один раз, выживем и теперь.
— О-о нет, от меня еще никто не уходил, — даже засмеялся барон. — Вы узнали о моих четырех браках, так неужели сплетникам, кроме этого, было нечего обо мне рассказать? Не верю... Я могу отдать вашу семейку герцогу, но это далеко не все, что я могу... Скажите, кто из вашей семьи вам наименее дорог, чтобы я мог взять наименьшую плату за ваш отказ? Отец, ваша благоразумная маменька или кареглазая птичка Бьянка? За чью смерть вас не будет слишком мучить чувство вины?
— Вы этого не сделаете. Существуют же еще в нашем мире законы... И дом наш завтра же освятят, придет священник, Кликуша...
Он тихо смеялся.
— Кликуша ваша — это страшная защита, конечно же! Страшнее только закон...
— Не надейтесь меня запугать!
— О да, я уже понял, вы на редкость бесстрашны. Прийти ночью, в одиночестве, к мужчине, чтобы сообщить ему о своем отказе... — Барон отставил подсвечник и подошел так близко, что Адели в попытке отступить пришлось вжаться в стену. Коснулся пальцами Аделаидиной щеки, губ...