Страница 5 из 11
Во-вторых, отчасти по этой же причине его не понимают другие: то, что его волнует, кажется другим чем-то абстрактным и неактуальным.
В-третьих, он склонен увлекаться и «придумывать» других, «додумывать», потому что на реальность ему смотреть гораздо менее интересно, чем на свои иллюзии, фантазии.
Романтик слишком громко ведет диалог внутри себя, и, как ни крути, он свой лучший собеседник. Он сам себя заводит, он живет воображением. Ему не обязательно заниматься сексом, если он может пережить роман в мечтах, садах воображения. Одна девушка подобного склада признавалась, что до сих пор остается девственницей, потому что ее любимое занятие – мечтать в одиночестве, и эти мечты так интенсивны, что она ходит по комнате, раскачивается, и так, не притрагиваясь к себе, получает оргазмы. Романтики часто бывают по-настоящему творческими и небанальными, но и некритичными к получившемуся продукту, – все потому, что сам процесс, творческий оргазм, им дороже, чем результат. В творчестве Романтика есть один подвох: сам он хорошо чувствует то, что хочет выразить, но передать это людям ему не удается. Данные сочетания слов, звуков или красок имеют особенную ценность только для него одного, он не может дать понять остальным, что это такое. Шестеренки опять не сцепляются. Эмоция есть – нет контакта. В каком-то смысле положение Романтика более трагично, чем положение Профессора или Акакия (которые могут без особых терзаний жить в своей ракушке). Романтику нужна эмпатия других, но пока он сам не научится ее проявлять, он будет чувствовать одиночество.
Вот признания моего клиента Саши: «В детстве я больше всего боялся потерять родителей. Мне казалось, что, кроме отца, меня никто никогда не поймет. Отец чем-то похож на меня, мы думаем одинаково, и он с детства понимал и разделял многие мои фантазии. Я мог с ним поделиться тем, что меня по-настоящему волновало. И когда отец болел или задерживался с работы, я приходил в ужас, я по-настоящему переживал полное сиротство и одиночество. Это, конечно, было очень эгоистическое переживание, я боялся не за отца, а за себя: как же это я останусь совершенно один в этом мире, и не будет отца, у которого есть “ключик от моей головы”. Я был совершенно уверен, что больше никому и никогда не будут интересны те “фильтры”, с помощью которых я смотрю на мир. Именно поэтому у меня не было друзей, мне было неинтересно обсуждать “простые и грубые” вещи, которые интересовали одноклассников. Не то чтобы я был намного умнее их, скорее я (как мне казалось, но я был не слишком далек от правды) единственный чувствовал какие-то тонкие вещи. Моя ошибка, если можно так сказать, заключалась в том, что я не хотел спускаться с этих тонких вещей к миру – и различать их в мире, а не только в себе. В университете я разозлился на себя, испугался, что навсегда останусь одиноким, и стал нарочно стараться мимикрировать под окружающих. В первое время это был ужас, потому что я понимал, что все равно люди мне совершенно чужие и я не испытываю к ним и десятой доли того интереса, как к своей внутренней жизни, которая им недоступна. Но я как-то понял, что мне нужно продолжать делать это, иначе я просто сойду с ума. И постепенно, не раньше чем годам к двадцати, я как-то постепенно научился и передавать часть своих эмоций окружающим, и различать тех людей, которые могут разделить со мной больше эмоций».
В сущности, бессознательный страх Романтика точно такой же, как и у Профессора: «Если я буду других чувствовать и понимать, то я сам растворюсь и меня не будет, исчезнет все то тонкое, чем я дорожу». Но, с другой стороны, у него есть то, чего у Профессора нет: Профессору хватает быть сложной книгой, стоящей на полке в библиотеке, а Романтик очень хочет, чтобы для него нашлись хотя бы немногие читатели. Он особенно склонен впадать в зависимость от тех немногих, кто включен в его референтную группу. Людей, с которыми он может общаться, действительно мало, «нечужих» немного, потому что он «странный» не только субъективно, но и объективно.
Обучение эмпатии у Романтика начинается, когда его «хочу, чтобы меня прочитали» дополняется желанием идти против течения, когда он решает – пусть через боль и неудобства – вылезти из колеи своих фантазийных оргазмов. Обычная мотивация здесь примерно такая, как у Саши: «я чувствую, что схожу с ума», «я слишком одинок и чересчур отдалился от людей». Романтик чувствует эту опасность лучше, чем Профессор и Акакий, он действительно мотивирован на сближение и готов преодолевать препятствия. И первым шагом становится влезание в шкуру других, пусть далеких и чуждых людей, их подробное рассмотрение, эксперимент. Сначала эмоции не задействованы, это чисто сознательное действие по самонастройке.
Саша: «Банальная вещь, но я в какой-то момент решил, что если я не умею знакомиться с девушками, то буду знакомиться со старушками. Они казались мне как-то безопаснее, у меня к ним не было особых эмоций, поэтому я стал просто разговаривать с вахтершей, с кондуктором в троллейбусе, переводить каких-то пожилых леди через дорогу, я ходил в дом для пожилых, который у нас тут был неподалеку. Действовал бессмысленно, но все равно ведь смысла нет. Потом вообще привык общаться везде, куда приду, стал понимать, когда можно начать общение, когда нельзя. У меня была такая фантазия в какой-то момент, что я как такой восточный шах, который вышел посмотреть, как живут люди, и впутывается в приключения. Своего рода эксперимент, приключение, как у принцессы в фильме “Римские каникулы”. То есть я свои фантазии вплетал в реальность, делал себе такой квест, невидимый окружающим. Это мне очень помогало, создавало такой задор и волшебство во всем этом, я делал материалом для своей игры всю округу, весь город, и таким образом я выходил к людям».
О сходной мотивации пишет в одной из своих книжек петербургский детский психолог Катерина Мурашова. Она предложила одному аутичному подростку ставить опыты в общении с одноклассниками и записывать результаты в специальную тетрадочку. «Химия, биология – сложные системы, но насколько сложнее человеческая психика, сколько всего здесь можно познать». Средством-медиатором может стать все что угодно, в том числе и творчество: рисование комиксов или коллекционирование типажей-карикатур, написание маленьких рассказов и эссе о своих знакомых. Мой учитель Милтон Эриксон описывал клиентку, которая получила возможность стать эмпатичной, выращивая особый вид фиалок и даря их людям на различные мероприятия. Через какое-то время дама стала весьма популярным членом общины.
Особая важная часть настройки эмпатии для Романтиков – это умение слушать другого. Именно этому важному умению в наши дни учат, как ни странно, хорошие педагоги в театральных вузах.
Мой клиент Женя: «Наш педагог уже на первом курсе отправлял нас “по вербатимы”. Мы должны были принести диктофонную запись и расшифровку. Он считал, что настоящие инсайты можно извлечь только из реальных диалогов с людьми, не важно, о чем ты ставишь пьесу, – о больных в травматологическом отделении или о районных чиновниках».
В обучении эмпатии для Романтика, особенно поначалу, всегда есть момент преодоления. Если у Акакия привычка охватывает все, она целый мир для него; если у Профессора привычка – защитный слой, то привычки Романтика наиболее сильны в сфере чувств. Романтику, получавшему оргазмы (во всех смыслах) от самоудовлетворения, трудно перестроиться на то, чтобы разделять свое удовольствие с другими. В какой-то момент ему приходится делать то, чего делать не хочется, потому что он внутренне не верит, что кто-то ему что-то сможет дать (как не верят и все представители данной главы). Это иммунизация неопределенностью, введение эмпатии по небольшому количеству признаков, обучение удержанию внимания на другом и чужом хотя бы небольшими долями, составление шпаргалок по контакту. Иными словами, обучение тому, что ты не один на свете.
Пупсик
Не все Романтики, однако, имеют достаточно энергии, чтобы выйти к людям. Самоудовлетворение фантазией слишком интенсивно, чтобы менять его на куда менее «готовый» внешний мир. Многие из Романтиков, менее энергетичные и сильные (неспособные «разозлиться на себя»), так и остаются несколько инфантильными. Назовем таких Романтиков Пупсиками. Куда бы ни попал такой человек, он окукливается, строит себе какое-то гнездо и продолжает жить фантазиями. Но, в отличие от Акакия, Пупсик, как и Романтик, лишен смирения, он все равно чувствует себя в чем-то лучше других.