Страница 9 из 13
Невербальный портрет
Он говорит быстро, напористо, держится настороженно, как будто у него вот-вот что-то отнимут, а потом еще и не возьмут в компанию, и он уже приготовил в ответ «не очень-то и надо». Не только людей, но и вещи он готов разбрасывать, – может, потом и подберет, но раскладывать их по местам нет ни терпения, ни желания.
Он выглядит так, как будто пятнадцатилетним юнгой украл капитанский диплом, обошел на судне полмира, но хвост провинности за ним тянется – кто знает, когда тайное станет явным?
На всякий случай с грубоватой матросской прямотой он любит говорить о себе всякие гадости, и вообще держится в циничной манере, обо всем стремясь высказаться похуже. Если придется ему упасть, то, может быть, хотя бы не с большой высоты.
Череп всегда обрит, кажется, что голова его целиком представляет из себя этакий орган любопытства, укороченный хобот слоненка.
Чувство неуюта он как будто постоянно стряхивает с себя, как собака, попавшая под дождь, и капли летят во все стороны. Когда кто-то отшатывается, он удивленно поднимает морду: куда же еще девать воду, стекающую с боков?
Речевой поток постоянен и вытекает из него лавой. Отсюда и его тактика ведения бизнеса: ежедневные многочисленные переговоры с возможными клиентами. Так и вижу, как их вяловатая офисная жизнь после его ухода еще долго вибрирует, не считая подпрыгивающей на столах оргтехники. Не запомнить Рудольфа трудно, и это дает свои плоды.
Бизнес он начал, когда еще был в «правильную» сторону от сорока. За последние десять лет он почти и не изменился. Время для него – категория, в основном коррелирующая с бюджетом.
Некоторое время назад по его просьбе я познакомил его с хорошим психотерапевтом. Одним из результатов стало резкое сокращение расстояний, проезжаемых на машине, что было признаком постоянной тревожности.
Сам разговор наш стал возможен благодаря моему неожиданному авторитету в его глазах – в моем лице он нашел человека старшего поколения, никогда не читающего ему нотаций, не смотрящего на него ни сверху, ни снизу, а всегда сбоку, любящего подшутить над ним, способного к точному разбору тех или иных реалий.
Жизнь как временный проект
Рудольф. Планирования у меня как такового нет, я достаточно импульсивен, хотя иногда удается притормозить себя. У меня сейчас столько планов одновременно, что даже не знаю, с чего начать.
Автор. У меня ощущение, что у вас несколько мотиваций, драйверов к планированию. И один из них – тревога, который заставляет вас накручивать по шестьсот километров в день.
Рудольф. Как можно планировать, если я еще со вчерашнего вечера мучаюсь – мне хочется в Питер уехать, потому что там прохладнее… Но ведь у меня вчера встречи, позавчера встречи, сегодня с вами встреча, я вот уже третий день себя заставляю не бросить все и не уехать…
Автор. «Я себя заставляю» – это еще один драйвер планирования. Есть у вас и спонтанность – происходит кульбит в воздухе, и вы перемещаетесь. Но это не противоречит первому источнику планирования: уровень тревоги вашей таков, что вам нужно куда-то мчаться. И что делать с тревогой, вы не знаете.
Рудольф. Когда еду, я спокоен. Спокойно могу размышлять… Какой-то ритм появляется.
Автор. Вам сорок…
Рудольф. Это условность.
Автор. Конечно, условность.
Рудольф. Нет, я понимаю, что это много и скоро на аптеку надо будет работать…
Автор. Нет, это не так много. Но это и не двадцать пять. И вы к этому возрасту при своих талантах, энергии не создали себе большого капитала. Это может быть связано с тем, что вы хватаетесь все время за разные вещи, потому что драйвер тревоги не позволяет останавливаться на чем-то надолго.
Рудольф. Не создал капитал я по понятной причине: отсутствие денег меня тревожит меньше, чем их наличие. То есть каждый раз, получая деньги, я их уверенно и быстро разбрасываю в разные стороны и в результате остаюсь без них – организм не принимает. (Смеется.)
Автор. Это тоже ответ. В этом есть часть родительского сценария?
Рудольф. Говорят, что так отец делал. Я, к сожалению, не видел его в активной фазе…
Автор. Эти вещи можно в себе перестроить.
Рудольф. Несомненно. Я думаю, я не один такой. Очень многие любят разбрасывать деньги, чтобы их не было…
Автор. Вопрос в данном случае – в вас, а не в людях вообще. У вас все – словно временные проекты.
Рудольф. Я вообще жизнь рассматриваю как временный проект. Мы с психотерапевтом это долго обсуждали. У меня всю жизнь есть ощущение того, что все вокруг крайне зыбко и очень временно. Обсуждали, можно ли что-то с этим сделать.
Автор. Я к вашим убеждениям и ценностям уважительно отношусь. Вопрос в том, что эта тревога заставляет вас бежать за угол, есть иллюзия такая, что там интереснее. Прибежал, а там опять неинтересно, и надо бежать за следующий угол. Проще бы было, с моей точки зрения, научиться управлять тревогой, а пока что она управляет вами.
Рудольф. Остается вопрос о происхождении тревоги. Попытки что-то делать с заболеваниями с неизвестной этиологией абсолютно бесперспективны…
Автор. Этиология вашего «заболевания» понятна.
Рудольф. Мне она непонятна. Сколько я себя помню, я живу с ощущением того, что все, что сегодня существует, завтра может перестать существовать. Одно время я плохо спал из-за этого. К сожалению, все, что происходит вокруг, является подтверждением этого. И наверное, это нормально, потому что мир нестабилен и в нем постоянно что-то происходит. Для чего, например, богатым иметь капитал, если завтра его не станет?
Автор. И все-таки одни богатые с такими-то нулями, а другие богатые – с другими…
Рудольф. А потом в Чите оказываются вместе с нулями, эти нули ничем не помогают.
Автор. Безусловно. Тем не менее, если у вас есть ощущение (или предрассудок), что выше таких-то нулей забирать опасно, вы их и не зарабатываете. Я уверен, если бы вы занимались своей тревогой непосредственно, то вы бы меньше пробегали километров, получили бы больше удовлетворения и нулей…
Рудольф. После общения с психотерапевтом количество километров и количество женщин у меня резко сократилось. Уже прогресс. Но это не решает основной проблемы недоверия ко всему окружающему.
Автор. Да, основное – ощущение бессмысленности мира – не изменилось. До этого мы еще не дошли.
Рудольф. Самое главное, что на данный момент меня устраивает сложившаяся ситуация. А долгосрочного плана у меня нет. Я не понимаю, что такое перспектива в десять лет. Как можно думать о десяти годах, если сейчас можно выйти, споткнуться на ступеньке и все закончится?
Автор. У меня есть частая метафора, в эффективности которой я не раз убеждался. У вас в машине есть ближний свет, а есть дальний. Когда в человеческой жизни существует потенциальная опция – в нужный момент включить ближний свет или дальний, – это увеличивает возможности водителя. У вас – поломка дальнего света.
Рудольф. Да.
Автор. И раз он сломан, есть сомнения в том, что техническое состояние машины оптимально. Это значит, что могут быть и другие поломки. Не хочешь включать дальний свет – не включай, никто не требует держать его включенным круглые сутки. Но вечером, а вечер бывает у всех у нас, когда смеркается, хорошо бы его включить.
Рудольф. Это забавно. Забавно.
Автор. А вы ездите с темными фарами. Происходит именно это. Спорить о том, нужен ли вашей машине дальний свет, – глупо. Чем это отличается от жизни? Ничем.
Социальный портрет
Рудольф считает себя волком, которого якобы кормят ноги, но им не является – он скорее куница, небольшой хищный зверь с хорошей шерстью, склонный хватать и кусать, очень быстро переваривающий съеденное и вынужденный опять пускаться в путь.