Страница 6 из 13
Она у вас будет, если вы начнете ее здесь отрабатывать, а там продолжите. Вплоть до анекдота: начали здесь с этим инструктором заниматься, потом вы его в Европу вызываете и там с ним занимаетесь. Хорошо, если вы станете опять гибкой кошкой, а не ленивым залежавшимся котом.
Элементарная метафора – гибкая кошка, а не залежавшийся кот – работает как вполне четкая интервенция. За короткое время, почти вспышкой, мы друг друга понимаем, и он принимает различение этих состояний.
Предлагаемый ход с занятием ушу, различение того, хочет ли он действовать, – прямая аналогия с гибкостью, он согласен. И если отъезд за границу, новый бизнес – это шаги из многих составляющих, то в обсуждаемых мелких планах (например, в ушу) стольких препятствий нет. Мы элиминировали субъективное и возможное желание перемен и отделили его от горизонта реальных бизнес-действий. Павел приходит к ощущению, что если он сделает шаги в сторону гибкости и прыгучести, то их будет легко приложить и к житейской сфере. Я называю это техникой «влияния малого мира на большой». В малом мире мы начинаем заниматься ушу, в большом – осуществляется переезд и заводится новый бизнес.
Автор. Если прыгучесть не появится, если вы будете продолжать толстеть, если будет страшновато – может, тогда и не стоит ехать, и живите на счастливую пенсию. Тогда просто поживете три месяца в этой Европе, посмотрите вокруг, понаслаждайтесь жизнью, кулинарией. А если получится – у вас появится прямой ответ: я могу. Как вам такое решение?
Павел. Это хорошее решение.
Автор. И не такое уж дорогое. Тренер по ушу – не бог весть что. И это способ себя побаловать, выделить себя из общей группы.
Вещественный, малой ценой, ответ на вопрос, стою ли я дорого. Я уверен, что у него сейчас момент топтания на месте. Вопрос столь серьезен, что хороша и серьезная проверка. Субъективная. Я исхожу из того, что субъективное рулит, притягивая конкретные обстоятельства, реалии. Мир меняется, когда человек к этому готов и делает шаги к изменению в «малом мире». Это мы сейчас и пробуем. Как будто стоим у доски и рисуем друг для друга картинки. Кажется, что это делаю только я, но он тоже активно участвует.
Если образы жизни в Европе и его будущего сосредотачивают его и расширяют сознание, то тело испытывает удовольствие, расслабляется. Он это чувствует. А когда размышления вызывают настороженность и тревогу, тело реагирует сжатием и напряжением. И это другой сигнал. Я хочу вывести зону решений «из головы», чтобы они принимались телесно.
Отзыв Леонида Кроля (к аудитории). Сессия с Павлом для меня была удачная. Мы проговаривали конкретные вещи: три месяца, а не месяц; решимость продать бизнес; внутренние естественные тормоза; общие ощущения подвижности суставов.
Я исхожу из того, что подвижность у Павла есть, но мы это должны проверить, чтобы это не было голословным утверждением. Возникло три «проверочные площадки иллюзий»: дальняя – уехал и живешь; средняя – три месяца попробовать; ближняя – займись своим телом, верни свою гибкость.
Отзыв клиента (к аудитории). Все прошло на одном дыхании и очень легко. И у меня не было внутреннего сопротивления – говорить ли на эту тему или нет, тот образ нашел Леонид или не тот. Это была как хорошая игра в пинг-понг, без цели кого-то переиграть. Это проходило очень естественно.
Вопросы шли, с одной стороны, в русле тех размышлений, которым я уже предавался, а с другой стороны – точность формулировок, на которую мы вышли, мне сильно помогала. Может быть, я и сам бы это сделал, но убил бы бешеное количество времени и выбился из сил. Сорок минут совместной работы – и я получил то, что сделал бы сам за месяц.
***
«Слон целиком», или целостный взгляд на случай
Он явно похудел в последнее время – слегка осунулся и еще не привык к новому весу. Зачем он «взял себя в руки», стал строже за собой следить? Что в себе хотел подтянуть? Голова кажется чуть меньше, чем могла бы прилагаться к такому телу. Глаза – буравчики, глубоко посажены, взгляд переходит от внимательного к рассеянному – и уходит в себя.
«В себе» и «из себя» – в каждом из этих состояний у него небольшой перебор. Видимо, ему более свойственно выходить из себя – злиться, брыкаться, кричать, требовать. А вот уходить в себя ему неуютно, чего-то не хватает, уверенность теряется. Так и кажется, что «в себе» он куда-то падает, опор не хватает.
Все это еще предстоит проверить, а пока – всего лишь пунктир впечатлений. Но этот пунктир уже может куда-то вести, пока глаз еще свеж, а ум еще не требует доказательств. Тут хорошо не теряться во множестве деталей, не искать упрощения, готовых схем и чужого опыта. Важно не свалиться ни в одну из крайностей: ни в категоричность, слепую уверенность «в своем», ни в недоверие к себе.
Это особое состояние восприимчивости, чистого листа, мягкого пластилина для отпечатков.
Мне в Павле почудилась неприкаянность, проходящая по самым разным его маршрутам, и я пошел по этим следам. Он владел предприятием, и не одним, но настали не лучшие времена. «Малые и средние предприятия в регионах душат», – говорил он. С этим не поспоришь, но и что-то сверх этого довода было в его разочаровании.
Он был разведен, явно недоволен бывшей женой, ее влиянием на дочь, которую учит за границей. Еще не на чемоданах, собираясь в Европу, но уже и не совсем дома – по крайней мере, неуют и временность проглядывали в его настроениях. Ощущение – как от квартиры, еще обжитой, но уже покидаемой хозяином: кое-что покосилось, висит на одном гвозде, из щелей дует, хотя еще цел уклад. Дом чувствует, что его предают, и отвечает безразличием. Эта атмосфера холодка и отчуждения, как кажется, имеет отношение ко многим сторонам его жизни.
Правда, его подруга, с которой он был уже несколько лет, явно влияла на него в «домашнюю» сторону: диета, вкусная еда, путешествия. Они жили не тужили, явно благодаря ее усилиям. Но и в этой, устраивающей его жизни он ворочался – как и в разговоре со мной, неожиданно интересном, в кресле.
Я – немного часовщик: интересно рассматривать в человеке его колесики, пружинки. Лупа в глаз, настройка мелкоскопа во внутреннем внимании, интерес к людям, который все свежее. Да и результаты становятся быстрее и надежнее. Немало чужих «часов» мысленно разобраны на части, а иногда и почищены и собраны обратно. Не в этом ли состоит работа по синхронизации ритмов? Ведь все мы – немного часы.
Долго в одной позе он не сидел – на него как будто спускалась туча, он мрачнел, резким движением стряхивал ее, шел всем телом на прорыв, опять откидывался в кресле, ненадолго замирал, потом цикл повторялся. Кресло казалось ему не по мерке, он, кроме больших движений, еще и ерзал, как будто что-то в себе перекладывал, устраивал на другое место, которое ему тоже не нравилось. Но человеком был воспитанным и вслух почти не сопел, а постоянное недовольство самим собой сносил с терпением.
В какой-то момент я стал думать, что он все же лев (отбившийся от прайда) или бык, который зол на тесноту своего загона. Хорошей идеей было бы предложить ему лечь на пол, подвигаться, но до подобного радикализма я не дошел. А может, и надо было – проявилось бы, какое он животное, что у него за тотем. И тогда – рукой подать до того, какой он человек.
Было ощущение одновременной мощности и скрытой хрупкости. Не то чтобы хвори, но чего-то подъедающего изнутри. Бредень, заброшенный в глубины его прошлого в поисках первого неуюта, стал выдавать кое-какой улов.
Отец с матерью развелись давно, мать, по его мнению, явно была сильнее, проводила больше времени на работе, чем в устройстве гнезда. Он не привык к ласкам и интересу, но сыт и одет был всегда, совсем без излишеств, что вполне наверстал уже потом, сам, на драйвах первой поры юности. Школьные годы вспоминал неохотно, они прошли без особых бед и радостей, но ему повезло с математическим классом, дальше легко пошел институт, жизнь явно ускорилась и стала приносить подарки.