Страница 12 из 13
Автор. Мы сегодня в вашей мифологии, так как я с удовольствием в нее погрузился. И это пример того, что у нас разговор на вашей почве. Можно ли интервал между 15 и 65 заполнить чем-то осмысленным?
Нужно найти вкус к реализации и созданию проекта 25–40-летних. Поверьте, это очень увлекательно – строить новый проект, в котором участвуют взрослые люди. Если бы я сейчас вернулся в какой-то возраст, то это 35–38 лет.
Рудольф. Взрослые проекты? Удовольствие от стройки? (Пауза.) Не знаю. Может быть.
О цинизме. Фантазии
Что такое цинизм в исполнении Рудольфа? Скепсис, желчь, горечь, что все проходит, имитация – почти все, что ни копни. Из какого сора, духов или темноты рождаются переживания, неизменно двигающие этого героя к тому, чтобы хмуриться, отворачиваться, ворчать, скалиться, вскакивать и ходить по комнате, пристально смотреть в телефон или еще что-то достаточно неживое, чтобы не ждать от него подвоха?
Не сказать, чтобы он обо всех говорил плохо, – скорее он говорит так, как будто съел кислое, чуть поперхнулся, но вообще-то хотел сказать о другом, а об этом – каким-то случайным поворотом, скороговоркой, переходящей в обстоятельность.
Кажется, что он все время с горечью прощается с тем, что только что было его. Другие люди живут в квартире, считают ее своей, у них еще и дача есть, или там магнитофон, уж по крайней мере носовой платок – точно их. Не так у Рудольфа. Он проходит через быт, как рыба проплывает по воде: вроде как коснулся, но сейчас уже где-то в другом месте. Я как-то спросил его из любопытства про то, как он обращается со своим бельем. Ответ меня не удивил: трусы и носки он покупает недорогие и после носки выбрасывает.
Его логику я понимаю: не стирать же, не вступать же в отношения с предметом, а тут еще и думать придется, связывать вместе порошок, воду, кнопки, но главное – обязательную последовательность действий. Заложил в машину, потом надо вынуть и еще просушить. Это сколько же обязательств на себя вешать.
Думаю, у него кредит на все, что только можно: он надеется всерьез, что банк разорится, платить не придется, и будет его торжество – привычный уклад, в который другие дураки верят, распадется.
Цинизм – это постоянное ожидание непостоянства, худшего исхода из возможных. При этом играть надо все время: если не играть, то фишки в жизненном казино пропадают. Но и выиграть невозможно.
Он считает, что никто никого не любит, а если кто думает иначе – он будет это проверять до тех пор, пока не окажется прав и этот человек не выдержит. Есть ли за этим глубоким, привычным отчаянием, обреченностью на нелюбимость – надежда?
Предощущение нелюбви, грядущей обвальности куда больше, чем то, что сейчас можно считать любовью и теплом.
И все же поскреби циника – найдешь романтика. О, сколько раз он, параллельно к основному способу зарабатывать деньги, начинал искать золотую жилу, начинал новый бизнес, наталкивался на препятствие куда менее романтическое, чем задумка, и летел кубарем. Что не мешало следующим надеждам.
«Двадцать лет спустя»
Сценарий первый. Компенсируется его ощущение недержания энергии, которая несет его, как помело, вырывающееся из рук неопытной ведьмы. Обуздать удастся и страх, что поток энергии кончится, и он заляжет на диван лицом к стенке в состоянии безразличия.
Слухи в его голове – как про неудержимость, так и про спад – преувеличены, даже гротескны.
Период полураспада его компаний увеличивается вдвое – то время, пока ему не надоедает «тереть», как он выражается, с компаньонами и не нарастает желание выскочить из клетки. В этом сценарии он понял, что причина многих бед – в этом «надоело», и стал запланированно уезжать в такие моменты. Дела пошли лучше.
Другая часть компенсирующей пружины еще проще: изредка, чтобы выговориться, он стал ходить на несколько сеансов к психотерапевту. В его случае это во всех отношениях рентабельнее, чем ходить к проститутке. Ему важно, чтобы выслушали. Что ему скажут в ответ, якобы не считается. Также он завел себе диктофон, специальный, с подмигивающими глазками. До того, чтобы самому научиться слушать, дело, конечно, не дошло.
Парк из четырех машин заменил подростковую мечту о таком же количестве женщин.
Мечта об основательности, о пускании пусть тонких, но корешков привела к рождению еще одного ребенка.
Уроки языка, появившиеся в его жизни, оказались не таким уж немыслимым делом, хотя раньше он даже представить себе не мог такого чуда терпения.
Второй сценарий. Как и его отец когда-то, он стал директором «завода». Его наигранный цинизм, желание все решать быстро и словно бы хирургическим путем привели к тому, что и производство касается режущих, колющих, пилящих предметов. В этот бизнес он попал случайно, впрочем, иных модальностей жизни он и не признает.
Видно, какой-то подростковый период в нем отзвучал, и он открыл материальный мир, у которого имеется фундамент и где есть люди, которые ходят на работу каждый день. Его дико увлек производственный цикл, и месяцы побежали. Он не ожидал, что жизнь подкинет ему такие блестящие игрушки, и даже испытал нечто вроде благодарности.
Неделя его, скорее всего, начинается каждый вторник (по понедельникам он принципиально не работает). Щупать острое, трогать сталь, взвешивать ее в руке, радоваться, что есть нечто не эфемерное, не исчезающее сразу, – вот его второй путь.
Третий сценарий – на грани неожиданного покоя и возросшей ворчливости (не худший способ выхода возбудимости и частых раздражений). Бросил работать в пятьдесят, рассказывая всем, что переработал минимум лет десять. Живет в Италии, недоволен соседями, но рад, что есть о ком рассказывать с доказательствами, какие они идиоты.
Иногда подрабатывает, но не слишком в этом нуждается. Принимает заказы на поиск странной недвижимости и адаптацию других в стране. Заодно и сам с удивлением наблюдает, как неплохо адаптировался. Трое сыновей, книги, которые дочитывает до трети, да и сам собирается писать. Уверяет, что не знает о чем, но валяющиеся кругом страницы вместо былых наматываемых километров сообщают обратное.
***
«Слон целиком», или целостный взгляд на случай
Кто-то должен быть рядом – присутствовать на соседнем сиденье, когда он ведет машину, неважно куда, зачем и сколько это продлится. Движение отряхивает с него тревогу. Управляя машиной, он управляет жизнью и собой – во всяком случае, пока едет.
Так же и в разговоре: главное – не останавливаться. Паузы если и есть, только для перехвата дыхания, фразы должны быть договорены, они как будто пилят воздух, разделяют сказанное на слишком внятные фрагменты: чтобы тупые поняли, ничто не потерялось, но главное – не выпасть самому.
Если как следует устать в дороге, то приходит возможность расслабиться, и тут отпускает – можно поесть, выпить более отрешенно, без рывков, окунуться во вселенную интернета, потом заснуть – под утро, скоротав ночь и тем самым заняв часть следующего дня.
Просыпаться тяжело, бессмысленность окутывает сразу. Опять образуется узкий коридор, где с одной стороны – встать не удастся, но так даже легче, может, это и есть долгожданный конец, а с другой – невидимая катапульта «надо» вышвыривает из теплой берлоги. Где-то между ними есть и «я опять маленький, можно еще поспать, все равно разбудят, но я не дамся им легко».
И первой в этом «маленьком» просыпается главная движущая сила дня – тревога, поначалу лишь сосущая, а потом гонящая – от подхлестывающего возбуждения, лихорадки до ожидания: когда же все это закончится и можно будет перестать притворяться активным? Этот коридор нескончаем: если бежать по нему, петляя, куда-то попадаешь, жаль только, что надолго остановиться не удается, и возникшее тепло общения выдувает ветер.
Новый бизнес хорош своим началом: тут и «терки» с молодыми партнерами, и доскональное обсасывание деталей, и возможность остановиться, чтобы понять себя и наметить вместе с ними хоть какое-то будущее.