Страница 106 из 131
- Здравствуй, Кодар! - сказала Маринка дрогнувшим голосом.
- Здравствуй, Марьям, - ласково, по-восточному назвал он казачку.
- Любовник твой, а! Образина! А я не верил! Ну, теперь все припомню тебе, все! - Печенегов с треском переломил черенок стека, добавил грубое, оскорбительное для девушки слово и пошел прочь, яростно крутя в пальцах сломанный стек.
- Зачем он так? Какой нехороший человек, ай-яй! - хмуря густые черные брови, проговорил Кодар.
- Зверь!.. Зверь и пьяный дурак!.. - до боли закусывая губы, прошептала Маринка и рассказала Кодару все, что случилось на скачках.
- Ты его била? Камчой? - Кодар широко развел руками, хлестко ударил ладонями и, сдержанно засмеявшись, спросил: - Он тоже хотел тебя бить?
- Не знаю...
Из глаз Маринки катились слезы, она их смахивала концом платка, но они ползли и ползли...
Кодар уже не улыбался. Твердые, смуглые пальцы его рук сжались в кулак. Он, прищуривая строго заблестевшие глаза, тихо добавил:
- Мы бы его тогда, как барашка, зарезали! С таким человеком не надо разговаривать! Пойдем, я тебя давно ищу. Отец твой домой поехал.
- Почему отец уехал? - удивленно спросила Маринка.
- Он с начальниками на прииск поскакал. Там урядник одного китайца побил и в карцер посадил... Говорят, что он золото хотел украсть... А люди говорят, что это не так. Рабочие заступились за него, шум подняли и всем аулом пошли урядника бить... Все начальники туда уехали. А Петр коня твоего мне оставил, велел тебя найти и домой проводить. Приедем к нам, немножко отдыхать будешь и кушать...
Маринка молча пошла рядом с ним. Поглядывая на задумчивое лицо Кодара, твердо ступавшего по нескошенному, истоптанному сухому разнотравью, она все отчетливее и острее чувствовала, что, поведи он ее сейчас далеко-далеко, к синим вершинам гор, она пойдет с ним, не задумываясь. Правда, глубоко в душе оставалось маленькое чувство печали и сомнения, но оно было отдаленное, смутное и бессильное...
Они подошли к юрте Куленшака. В тени небольшого, сделанного из хвороста сарая стояли Ястреб и конь Кодара; мерно покачивая крупами, жевали сухое сено.
Старый Тулеген, поклонившись гостье, отвязал Ястреба, подтянул подпруги и подвел его к Маринке.
Маринка поблагодарила и ловко вскочила в седло.
- Настоящий джигит! - с восхищением сказал Тулеген и пошел к своему высокому одногорбому верблюду. Кодар сел на своего бурого аргамака.
Поджидая Тулегена, поехали тихим шагом.
- Кодар, ты мне покажешь ковер, который сделал? - спросила Маринка и вдруг почувствовала радостное облегчение. Этот вопрос, как ей показалось, снимал последнюю завесу, отделявшую их друг от друга.
- Кто же сказал тебе про ковер? - перебирая в руках ременные поводья, торопливо и неуверенно спросил Кодар.
- Я его сама... тогда еще видела... а Камшат смеялась.
- Глупая старая женщина! - Кодар низко опустил голову. - Я спрятал его и никому не показываю. Если хочешь, я отдам его тебе... Давно бы отдал, да боялся, что ты сердиться будешь...
- Почему же я должна сердиться? - Она еще что-то хотела добавить, но голос ее неестественно зазвенел и дрогнул. Собрав поводья, она резко послала коня вперед. Почувствовав свободу, Ястреб с места пошел широким наметом к одиноко стоявшей в трех верстах от большого аула юрте. Там она спрыгнула с коня, привязала его за веревочную коновязь, поздоровавшись с Камшат, вместе с ней вошла в юрту.
- Почему одна приехала? Почему Петька, отец твой, нету? - бросая на ковер подушки, говорила Камшат, лукаво прищуривая слезящиеся от дыма глаза. В движениях тетки Камшат, в нехитрой простой речи сквозила какая-то тихая радость.
- Он по делам поехал...
Маринка упала на большие мягкие подушки. Уже лежа, стащила с головы платок, расстегнула кофточку на груди и с облегчением вытянула ноги. Как хорошо было лежать в прохладной юрте с закрытыми глазами, слышать воркотню доброй хозяйки, звон медного кумгана, который Камшат наполняла водой, чтобы приготовить гостям умыться, с чувством проголодавшегося человека ощущать запах вареной баранины. Лежать бы так долго-долго и ни о чем не думать!.. Но Маринка не успела насладиться даже минутным отдыхом, как скрипнувшая дверь юрты отворилась. Маринка открыла глаза.
Около порога рядом с Кодаром стояла Печенегова, помахивая перед его смущенным лицом снятой с руки белой перчаткой.
- Значит, приглашаешь не только меня одну? Ай, как нехорошо! Здравствуй, Мариночка! Отдыхаешь, милая? Вот уж не ожидала тебя здесь встретить. По делам сюда заскочила, кобылиц посмотреть... Прелесть какие кони! - стаскивая с круглых плеч легкое модное пальто, быстро говорила Зинаида Петровна. - Измучилась, как каторжница, наверное, насекомых набралась... А мужчины мои все пьяные, бросили меня и помчались на прииск рабочих усмирять... Черт знает что делается! А ты, голубушка моя, как же это мальчишку вперед выпустила? Это же не лошадь, а пегая крыса! Вот уж не ожидала. Ты чего молчишь-то? Уж не заболела ли? - вглядываясь в осунувшееся, побледневшее лицо девушки, спрашивала Печенегова.
- Голова болит, - сдержанно ответила Маринка. Она села на ковре и стала наматывать на палец распущенный конец косы. Ей показалось, что сегодня печенеговская семья решила ее преследовать самым жестоким образом.
Кодар, словно нарочно, привел Печенегову в юрту, сам же куда-то скрылся. Плохо соображая, Маринка поспешно встала с ковра и вышла. Хотела тотчас же уехать, но Камшат поймала ее за руку и заставила умыться. После этого стало немного легче. Старая добрая Камшат поняла, что гостье на самом деле нездоровится, напоила ее холодным молоком, считавшимся лучшим лекарством от всех болезней, и снова завела в юрту.
Наступал вечер. За стеной юрты жалобно ржали поздние сосунки-жеребята. С пастбищ возвращался молочный скот. Тонко выкрикивали пастухи: "Ай чу! Ай чу!" Старый Тулеген, попросив у гостей извинения, вышел.
Зинаида Петровна легла на кучу мягких подушек и откровенным взглядом посматривала на молчаливого, смущенного Кодара. Чем больше она за ним наблюдала, тем обнаженнее становился ее взгляд... Зеленоватые глаза Печенеговой влажно поблескивали, чего-то ждали, чего-то хотели.