Страница 102 из 131
Маринка, оторвав правую руку от повода, повернулась и махнула Сашке плеткой; клоня корпус влево, стала давать ему дорогу. Мальчик понял условный знак, потянул повод и, стукнув пятками, повел коня вперед, обошел Ястребка и коня Спиридона, догнал Владимира Печенегова и стал быстро захватывать его лошадь с левой стороны, поравнявшись с ним на полкорпуса.
Владимир оглянулся. Маринка снова увидела его злое лицо с белым оскалом зубов, с темными взъерошенными усиками. Вдруг, взмахнув нагайкой, он хлестнул по глазам Сашкиного коня. Пегий жеребчик, мотнув сухой головкой, рывком отпрыгнул в сторону. Только чудом пастушонок удержался на потнике и не был сброшен под копыта разгоряченных коней.
Видел это и Родион. Маринка скакала на хвосте у пегого жеребчика. Почти вплотную поравнявшись с хорунжим, она вдруг подняла плеть и несколько раз ударила по левому плечу Печенегова, задев концом плети и по щеке. От резкого на ходу удара погон оторвался и повис на одной пуговице. Бурно рвавшийся вперед Ястреб вынес Маринку вперед. Проскочил за ней и Родион. Так они пришли вместе вторыми, а Сашка первым. Воспользовавшись заминкой, когда Маринка расправлялась с Печенеговым, Сашка опередил их на несколько саженей. Его с ходу стащили с коня и подбросили вверх над разбушевавшейся толпой.
Взбешенный Матвей Никитич, засучив рукава, рвался к сыну на расправу, но его затолкали и оттеснили кричащие киргизы и казаки.
Маринка передала коня отцу и куда-то исчезла. Родион искал, но так и не нашел ее.
Роман Шерстобитов, получив с Буянова тысячу рублей, хохотал над разгневанным отцом, звал выпить магарыч. А когда выпили, прибавил на приз козлодерам еще сто рублей.
Тем временем Маринка пробралась к юрте Куленшака.
Она вымыла лицо, утерлась полотенцем, поднесенным женой Куленшака, повязала голову простеньким белым платком, опустив его почти на самые глаза, и вышла из юрты. Ей хотелось видеть Кодара, все ему рассказать. Казалось, что только он один может понять ее и сказать, что делать дальше... Она чувствовала, что сегодняшний день должен решить ее судьбу, понимала, что ей еще предстоят тяжелые испытания. Они начались со встречи с Микешкой, потом с Филиппом Никаноровичем на берегу лимана, с разговора с Родионом и кончились ударом плети по плечу младшего Печенегова. Осталась встреча с Кодаром, и тогда все будет кончено. Она искала этой встречи, ждала ее.
Около юрт никого не было, только одинокие женщины, согнувшись над очагами, доваривали праздничное угощение. На приколах, привязанные волосяными арканами, то ложась, то вставая, отбивались от мух хвостами поздние кумысные жеребята. За аулом, где только что закончились скачки, шумным базаром гудела толпа, пестрея цветистой восточной одеждой. Гул голосов улетал в неподвижную синеву осеннего неба, растворялся в сухой, некошеной траве.
Козлодеры, нетерпеливо подбадривая скакунов, выстроились в полукруглую шеренгу, готовые броситься на добычу каждую секунду.
Маринка подошла и смешалась с толпой.
Вдруг толпа смолкла, потом взорвалась разноголосым гулом, в азарте засвистели, завизжали ребятишки. Шеренга всадников стремительно изогнулась, смялась в кучу и с гиком помчалась по степи. Маринка даже не успела разглядеть, кто повез козленка. А после вообще что-нибудь понять было трудно. Несколько лошадей упало. Некоторые из них быстро вскакивали и бежали по полю без всадников. Джигиты-неудачники тоже поднимались, сверкая на солнце бритыми головами, пытались догнать умчавшихся коней. Другие, прихрамывая, плелись к юртам... От толпы отрывались не участвующие в байге конные, скакали по полю и ловили испуганных лошадей.
Группа козлодеров, пригнувшись к лошадиным шеям, гнала по степи, налетая друг на друга, сшибаясь конями. Вообще в этой скачке было что-то дикое, бессмысленное, для Маринки совсем непонятное, даже страшное...
Наконец она увидала приближающегося к юртам всадника. По крупному аргамаку, скакавшему сильными, вольными прыжками, цепко бросавшему тонкие передние ноги, она узнала Кодара.
Его трудно было узнать. Белая рубаха клочьями свисала с его плеч. На мускулистом, бронзовом теле виднелись кровавые царапины. Вид у него был такой, точно его только что рвала и грызла стая борзых... Однако горделивая посадка на коне, скупая улыбка в азартно поблескивающих глазах говорили о том, что он победитель. Поискав кого-то в толпе, он бросил истерзанного козленка к ногам аксакалов и судей, среди которых, блистая крупными золотыми серьгами в ушах, стояла Зинаида Петровна. Маринку, заслоненную широченным халатом какого-то старика, он не заметил...
Низко поклонившись озорно и буйно кричавшей толпе, Кодар слез с коня и сразу же затерялся в праздничной сутолоке.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Нигде в России в праздник не резали скота и не ели столько мяса, как в зауральских степях. В праздничные дни даже ковыль вокруг селений казался пропитанным запахом дыма, вареного и жареного мяса.
У громадных казанов, где тонкими струйками к небу поднимался голубой кизячный дымок, с раннего утра и до позднего вечера с деревянными половниками в руках стояли и сидели усталые темнолицые киргизки.
Приготовление пищи совершалось с какой-то неторопливой торжественностью. Ловко орудуя ножами, женщины полосовали мучные сочни на небольшие квадратные лепешки и бросали их в казаны.
Вокруг вертелись, хныкали заброшенные детишки; до них ли в такую жаркую пору! Иной подползет к матери, ухватится за подол, теребит его грязными ручонками и воет, словно кутенок. Ему суют в рот кусок теплого бараньего жира, а он отворачивается или, сердито насупив брови, швыряет жир собакам. Псы лежат, вытянув лапы, вяло помахивая хвостами...
По окончании байги в большой юрте с пологим куполом братья Беркутбаевы, Жумагул и Мирза, приготовили для особо важных гостей обильный праздничный обед. Жумагул, невысокий, сероглазый, с реденькой бородкой на круглом лице, повел гостей к юрте из белых кошм. Младший, рябоватый Мирза, только вчера возвратившийся из далекой поездки, прижимая унизанные перстнями руки к мягкой шерсти белого чапана, низко поклонился и распахнул двустворчатые, украшенные резьбой двери.