Крылья безумия

Он попытался принять сидячее положение. И застонал. Каждая косточка в его теле, каждый дюйм плоти были истерзаны. Но, чудесным образом, обе руки действовали; обе ноги повиновались ему. В его грудной клетке было такое ощущение, как будто ее разнесли вдребезги, но он мог сделать глубокий вдох без пронзительной боли. Постанывая, он перевернулся и встал на четвереньки.

Он попробовал проползти фут-другой. Это было мучительно, но он мог двигаться.

Дома, в квартире в Грэмерси-парк, когда никто его не видел, он мог скакать на одной ноге довольно ловко и быстро. Но невозможно было проделать это здесь, в темноте, на бугристой, неровной местности. Он упадет на первых же пяти ярдах и, вероятно, окончательно выйдет из строя.

Что те ублюдки в черных масках сделали с его ногой?

Они могли закинуть ее в ближайшие кусты, или выбросить в миле отсюда, или унести в качестве мрачного сувенира. Он мог проползать в темноте не один час, без какой-либо реальной надежды ее отыскать. Они могли положить ее в развилину дерева, где-то высоко у него над головой.

В кармане его пиджака лежала зажигалка. Если бы он ее нашел, то мог бы изготовить себе что-то вроде факела, который помог бы его поискам.

Он все ползал и ползал по кругу, в кольце обжигающей боли, ища на ощупь свой пиджак. В конце концов он улегся на землю ничком, чтобы перевести дух. Он почувствовал, как постыдные слезы душат его, подступая к горлу, слезы гнева, отчаяния и страха.

Ключи от его машины по-прежнему лежали в кармане его брюк, но как он может найти машину, продвигаясь по дюйму на четвереньках?

А если они забрали машину, то до ближайшего дома добрых пять миль. Из него выбили столько сил, что он понимал: ему не удастся их преодолеть. Он почувствовал себя выдохшимся после того, как впустую прополз несколько ярдов. Он лежал неподвижно, прислушиваясь к сверчкам и кваканью лягушек на озере.

А потом до него дошло, что положение его не совсем безнадежно. У него в запасе есть один способ отправиться за помощью без своей ноги. Он может плыть! Он хороший, сильный пловец.

Пять непреодолимых миль ползком по дороге до ближайшего коттеджа по ту сторону озера. Или сто ярдов ползком до края озера и легкие полмили вплавь до противоположного берега.

Сто ярдов - вот в чем заключалась проблема. Весь этот замысел вдруг показался грандиозным предприятием, требующим от него полного сосредоточения. Человек с двумя ногами кое-как спустился бы вниз по склону на учебный плац и пробежал бы по нему к краю озера. Если бы он сбился с пути, он бы остановился, прислушиваясь к лягушкам, и побежал бы на этот звук.

Пять минут! Все, что потребовалось бы человеку с двумя ногами, чтобы добраться до края воды.

Для Питера, с руками и коленями, уже разбитыми и разодранными после того, как он немного прополз, эти сто ярдов были гигантской проблемой. Похоже, он не сумел правильно сориентироваться. Он находился всего лишь в одном-двух ярдах от склона, ведущего к учебному плацу, когда его окружили штурмовики из АИА в масках. Теперь он не мог его найти. Наверняка во время избиения его оттащили на некоторое расстояние оттуда. Пугающая мысль пришла ему в голову, когда он, как слепой, протянул руку, чтобы ощупать склон. Они могли отнести его, потерявшего сознание, далеко от того места, где напали на него.

Но он наверняка находится неподалеку от озера! Низкие голоса лягушек отдавались гулким эхом.

Потом внезапно земля заскользила под его ладонями и коленями и он перекувырнулся и сорвался вниз с крутого берега. Боль в его избитом теле была почти невыносимой, но он отыскал дорогу вниз, на учебный плац.

Он лежал у подножия склона, его неровное дыхание вырывалось сквозь пересохшие губы. Он говорил себе, что двигаться дальше - свыше его сил. Он вглядывался в темноту, спрашивая себя, почему он не мертв. Единственным ответом было то, что они не собирались его убивать. Он погиб бы в считанные секунды, будь у них такая цель.

Он попытался представить, что они думали, пока били его своими дубинками. Он не должен был умереть. Он должен был уползти отсюда, истерзанный, ни на что не годный, без ноги, чтобы поведать о том, что с ним случилось. Поскольку он широко известен как репортер, общественный деятель, последуют гневные протесты, расследование. Правительство штата и федеральное правительство откликнутся на требование общественности "сделать что-нибудь". А результат? Уидмарк выразит свое сожаление. Кое-кто из его молодых людей отбился от рук. Питер не сумеет опознать ни одного из напавших на него. Сенатский подкомитет, вероятно, устроит слушания. Это будет хлопотное время для АИА. Но конечный результат будет заключаться кое в чем другом. Страх перед АИА усилится. Такие люди, как Дэн Сотерн и молодой полицейский Мак-Адам, которые играются с идеей сражаться в одиночку, пойдут на попятную. Предоставят заниматься этим кому-то другому. Это слишком большое и слишком опасное дело для них. Питер будет живым символом того, что случится с каждым, кто попытается вмешаться в деятельность армии. Сукины сыны хотели, чтобы он рассказал о том, что с ним случилось, описал свою боль, стал живым предупреждением, что АИА по всей стране берется за дело всерьез.

Предупреждение не будет облечено в слова, но смысл его будет ясным, как божий день. История, случившаяся с Питером, когда он ее расскажет, должна помочь им, а не навредить.

Он лежал в темноте, стараясь собраться с силами, чертыхаясь вполголоса.

Потом он пополз по открытому пространству учебного плаца. Ему удалось преодолеть всего несколько ярдов, когда его рука коснулась одного из набитых чучел для отработки приемов штыкового боя. На ощупь оно было чем-то мертвым, но стало для него новым ориентиром. Неподалеку отсюда он снова попадет в лес, потом местность пойдет под уклон, к воде. Есть шанс, что на дальнем берегу видны огни, которых он будет держаться.

Учебный плац был тщательно разровнен граблями, трава подстрижена. Ползти было сравнительно легко, но это получалось у него медленно. И еще боль. Питер мог представить себе лицо какой-нибудь проводящей отпуск домохозяйки по ту сторону озера, когда он станет скрестись в ее дверь, окровавленный и без ноги, прося о помощи.