Продолжая движение поездов

Однажды, как раз сидели за кофе у Жанны, зазвонил в кармане мобильный телефон. «Ну, ты возьмешь?» – кивнула Жанна, потому что Сузанне замешкалась – ей звонили так редко, что она воспринимала телефон как маленький компьютер, позволяющий не распечатывать железнодорожные билеты, и не привыкла реагировать на мелодию. Ожидала услышать рекламщиков, маскирующихся под социологический опрос, – кто еще мог ей звонить?

Это был Патрик, причем Патрик пьяный. Никогда не подумала бы, что он умеет так хорошо пить. Сбиваясь и запинаясь, он сказал, что сейчас, прямо немедленно приедет, очень важно… Им необходимо встретиться. Сузанне, не говоря ни слова, отключилась и выключила телефон. Жанна не спрашивала, кто ей звонил, – она и не объясняла, но было досадно. Электронными адресами – да, обменивались, потому что электронная почта – штука безопасная, хочу – читаю, не хочу – не читаю, однако номер телефона она ему не давала. Вряд ли для него было сложным узнать – допустим, он мог посмотреть «свой» номер в ее аппарате, когда жили вместе. Не сложно, но некрасиво, не похоже на Патрика с его ровными-чистыми ногтями. Впрочем, почему не похоже? Если человек бил жену и детей, разве не мог он подсмотреть чужой номер телефона? Она взяла еще один кусочек торта с кремом, который Жанна впервые попробовала испечь. (Как раз перед звонком говорила: новый рецепт, не совсем удачный – тесто тяжеловатое, но если попробовать немного меньше муки добавлять или, наоборот, меньше маргарина…) Сузанне нравился вкус, даже если тяжеловат. Хорошо: телефон Патрик мог достать, но не адрес, ее адреса не мог знать никто, так что никуда он не приедет.

К концу января они с Жанной стали официальными подругами, виделись несколько раз в неделю, однако Сузанне не знала ни мужа Жанны, ни кого-либо другого из родни, кроме шумных детей, на которых смотрела с опаской и недоумением (в глубине души почти поняла Патрика с его приступами гнева). Теперь все должно было измениться – Жанна пригласила ее на свой день рождения.

Собираясь, Су поняла, что по-детски беспредметно волнуется. Это было неожиданное чувство – едва помнила его из времен до отъезда. Прикидывала – что нужно надеть на такое мероприятие. Должно быть что-то нарядное, однако не блестящее барно-клубное платьице. Но ведь и не повседневные джинсы? За день до даты специально прошлась по магазинам, но ничего не нашла: она не знала, что носят на семейных праздниках, потому что никогда не бывала на них. Все-таки надела джинсы и еще не ношеный (единственное его достоинство) сиреневый свитерок. Решила не краситься, чтобы привлекать как можно меньше внимания.

Острые детские голоса было слышно уже на лестничной клетке.

Вошла в гостиную и сразу поняла, что тайная надежда провести здесь приятный и необычный (для нее) вечер не оправдается. Много людей, выглядящих так, словно вырвались из ее детства. Давно таких не встречала. Не то чтобы непричесанные, а словно с размытыми контурами. Насыщенный запах человеческих тел. Все одновременно разговаривали и часто смеялись, общий уровень шума превышал шумовую планку рок-концерта.

Сузанне протянула Жанне подарок, приоткрыв футляр – внутри была белого золота цепочка с сапфировой подвеской. Этот подарок выбирала долго, любовно. Су очень нравились прозрачные камешки, внутренняя игра света, и она часто задерживалась у витрин ювелирных магазинов, рассматривая их. Но при кочевом образе жизни было бы глупым покупать украшения для себя – в поездах и отелях их слишком быстро украли бы. К тому же – куда носить? Жанна взяла и равнодушно поблагодарила, с одной стороны, вроде бы не заинтересовавшись подарком, с другой, радуясь приходу Су и (снисходительно) ничего особого от нее не ожидая. Приняла за бижутерию.

Проводила Су к столу, свободное место оказалось рядом с крупным мужчиной, каким-то дальним родственником. Рыжая прядь спускалась на его лицо, время от времени прикрывая ярко-синий глаз. Наверно, рыжего можно было назвать привлекательным, но Сузанне не нравился его слишком полный рот. Кроме того, не нравились его слишком свободные манеры. Несколько испуганная непривычной обстановкой, Су стала много пить и притворяться, будто алкоголь изменяет ее состояние (чего не происходило): вести себя раскованнее, вставлять свои фразы в общий разговор и рассказывать анекдоты. Правда, после ее реплик над столом на секунду повисала недоуменная тишина, а затем восстанавливался невозможный гам, и шутки не вызывали смеха. Впервые в жизни Сузанне попробовала салаты «оливье» и «шубу». Решила, что это съедобно, но все-таки у бабушки были веские причины таких блюд не готовить.

Сосед со славянскими манерами и немецким именем Фридрих (Сузанне не могла представить себе немца их поколения с таким пафосным именем) заботливо подкладывал ей салаты и называл ее Сусанночка, при этом его нижняя губа оттопыривалась. По части выпивки Фридрих ее опережал, и настал момент, когда его широкая ладонь оказалась у нее на колене. Порадовалась, что все-таки надела джинсы, и аккуратно, но безапелляционно убрала его руку.

То ли от еды и алкоголя, то ли от этой руки ее замутило, и она вышла из-за стола.

Прошла в ванную. Совмещенный санузел, окно открыто. Подошла к окну и вдохнула свежий воздух – тошнота прошла, но отвращение осталось.

За спиной скрипнула незапертая дверь. Она обернулась и увидела глупо улыбающегося Фридриха – воспринял ее исчезновение как приглашение. Не отвечая на улыбку, резко пошла к двери, но проскользнуть не удалось – Фридрих перехватил ее и прижал к себе. Попыталась высвободиться.

Промелькнула мысль: «Будет смешно, если это случится со мной здесь». Она знала, что при ее образе жизни она плохо защищена. Она никогда не боялась, но, как все женщины, опасалась. Она помнила темную комнату (потому что когда не включаешь свет, в темноте – тебя как бы нет) и крики, доносящиеся из-за стены. В темноте никакого сочувствия – потому что помочь ничем нельзя, и никакого страха – потому что от страха нет пользы. Опускаешь руки от ушей и думаешь, что хорошо быть умной. Но и это не дает гарантий. Она оставалась бдительной, как лесной зверь – везде. Кроме этой уютной, украшенной картинами из «Икеи» квартиры, где носятся по коридору стайки детей.

Боролась молча, без паники, с брезгливостью. Фридрих боролся неумело, сопя. Он был сильнее.

– Эй, че вы там вдвоем делаете? – спросили смешливо из коридора, Фридрих на секунду растерялся, она вывернулась и вышла. В коридоре поправила волосы. Из комнаты доносился гул голосов с отдельными резкими выкриками – спорили о политике. Сдержала нервный смех.

«Правильно, что это он – через пять минут после знакомства? Вы же не подростки. Подержи его, подержи на расстоянии подольше. Хоть на Валентина пусть что-то подарит! Промаринуй…» Сузанне обернулась на шепот и увидела подмигивающую Жанну, которая тотчас поспешила на кухню. Пазл сложился: место рядом с Фридрихом досталось ей неслучайно. Одинокий родственник. Одинокая соседка. Два одиноких сердца, так сказать. Жанна предполагала их соединить. Су услышала, как сработал слив в туалете, с шумом открылась дверь, Фридрих вышел и, не заметив ее, пошатываясь прошел в комнату.

А что, прикинула Сузанне, если доверить Фридриха хорошему фотографу, который выставит свет, объяснит, как поставить голову и улыбаться, куда смотреть, а заодно найдет место для больших и слишком подвижных рук, из этого Фридриха вполне можно сделать красавца голливудского типа. Синие-синие глаза без фотошопа. Только бы губу не оттопыривал.

Жанна в самом начале многозначительно обмолвилась, что он работает (что не разумелось само собой). Значит, сможет обеспечить семью. Суть была в том, чтобы сделать из них стабильную пару. Брак. Чтобы Сузанне родила несколько детей и Жанна наконец смогла общаться с ней на равных, как женщина с женщиной, а не как состоявшаяся женщина с одиноким бесцельным существом. На таких условиях их дружба стала бы полноценной. И даже переросла бы в родство, думала, подтягивая замочек молнии на сапоге, тихо выскальзывая на лестничную площадку, поднимаясь к себе.