Военная хитрость

- Да, - солгала Санса, и принц только немного удивился нерешительности в ее голосе.

Сестры Старк так и не сказали Джендри о его происхождении, справедливо полагая, что признавать королевских бастардов – дело короля, а не их, а принц проявил странную сдержанность, никак не обнаруживая по отношению к Джендри ни обиды, ни братских чувств.

Как бы то ни было, спустя два года после первого визита сестер Старк в кузницу Тобхо Мотта все четверо были верхами за городской стеной, впереди был грязненький постоялый двор для тех, кому было не по карману остановиться в городе, а позади, милях в трех, прятались в ночной темноте городские стены. В постоялом дворе, на который четверо искателей приключений наехали случайно, орудовали перепившиеся наемники – их много теперь стекалось в Вестерос в поисках работы или поживы, потому что даже за морем знали, что великий и могучий король Роберт готовится к большой войне. Из постоялого двора слышались крики и женский плач, и сестры Старк мгновенно выскочили из седел, разбежавшись в разные стороны в темноте.

- Сзади три окна, справа два, слева глухая стена и конюшня, - объявила Санса, возникая из темноты через пару минут, и Джоффри осталось только удивляться тому, как легко и естественно Санса приняла на себя командование. – Не простреливаются только два угла, тот и этот. Робин, если будешь двигаться быстро и стрелять издалека, положишь практически всех, кто на первом этаже. Джендри, встань около двери, если неподалеку еще один отряд – уйти отсюда никто не должен. Мы заходим сверху, если они побегут туда, лестницу мы удержим.

Первый бой, в котором ноги оскальзываются в чужой крови, открывает сердце до самой глубины. У Джендри сердце было мягкое, и он сидел у стены дома в окружении трупов врагов, ошарашенно мотая головой. За броней голубых глаз Сансы тоже пряталось доброе сердце, и она пыталась помочь пострадавшим от нападения наемников, перевязывая их раны и уверяя их, что все закончилось. Сердце Арьи оказалось волчьим и, отметив взглядом всех жертв наемников, Арья с недетской силой потащила волоком в пустую комнату их командира, которому она в бою подсекла сухожилия на обеих ногах и проткнула живот.

- Ты командовал этим сбродом, и ты привел их на мою землю, - сказала Арья, пристегивая наемника к столбу кровати удавкой за горло. – Ты будешь умирать долго.

Арья не ожидала, что первый же ее удар будет отбит клинком, появившимся сбоку, и еще больше она не ожидала, что ее остановит не сестра.

- Завтра, - сказал принц, чье сердце оказалось железным, но труд сэра Барристана придал этому сердцу огранку благородного клинка. – Завтра палач снимет с него голову. Или, если хочешь, казни его прямо сейчас. Один удар.

- Один удар – и все кончено? – зло усмехнулась Арья. – Ты видел там женщину с отрубленной рукой, которая только и может, что повторять: «Не надо, не надо»?

- Видел, - бесстрастно сказал принц, чье железное сердце пока не стало человеческим, не получив еще ни одной раны, и потому послушно исполняло приказы разума. – Честь не позволяет бить беспомощного врага. Но он заслужил смерти, и он будет казнен.

- Может, ты не будешь лезть в то, что тебя не касается? – разозлилась Арья. – Тебе от врага грозит только смерть, а не то, что ей. Поэтому за нее буду мстить я.

Удар Арьи, лишивший бы командира наемников уха и части щеки, был неожиданным и молниеносным, но снова был отбит.

- Ты дочь лорда, а не пыточных дел мастера, - с упреком сказал принц, и его благородство было по-прежнему холодно как лед.

- Отлезь, Ланнистер! – в слепой ярости крикнула Арья, и увидела, что бесстрастное в бою лицо принца наконец дрогнуло, словно его ударили хлыстом по щеке.

Джоффри долгое время не знал, что делать со знанием, что Джендри его брат, и решил воспользоваться советом сэра Барристана, который говорил, что, если не знаешь, какое решение принять, надо выбирать самое благородное. Джоффри завалил кузницу Тобхо Мотта заказами из Красного замка, которые все шли к молодому кузнецу, и перед поступлением на службу к Старкам Джендри сумел не только купить себе отличные доспехи и хорошего коня, но и оставил немало золотишка себе на мирное время. Принц нашел и нескольких других своих братьев и сестер, и некоторое время радовался тому, что они так непохожи на него и он может навещать их как добрый бог, оставаясь неузнанным. Но эта непохожесть постепенно начала тревожить Джоффри и, хотя он еще не наткнулся в библиотеке на роковую книгу о родах Вестероса, одного слова было достаточно, чтобы нанести ему удар.

- Помнишь, мы поклялись говорить друг другу только правду? – тихо спросил Арью принц, и его сердце уже не было железным, потому что рана была слишком глубока.

Сестры Старк еще не знали о происхождении Джона Сноу, и свой последний урок, что нужно спасать человека, а не свою честь, отец преподать им еще не успел.

Злоба и ярость оставили сердце Арьи, и она приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться до уха принца. Принц стоял высокий и прямой, словно окаменев, и когда Арья закончила свой рассказ, ей захотелось спрятать лицо у него на груди и никогда не поднимать глаза.

Уроки благородства, преподанные сэром Барристаном, не позволяли принцу прожить жизнь, которая была бы ложью, и пользоваться тем, что ему не принадлежит, а его еще оглушенное, но уже живое сердце пока ему ничего не подсказывало, и поэтому он сделал то, что в прочитанных им книгах делали благородные рыцари, лишенные наследства, - выскользнул из постоялого двора в ночь и ускакал, не разбирая дороги.

В одежде оруженосца межевого рыцаря, за которого принц выдавал себя перед Джендри, было несколько нехарактерных черт, от которых принц вскоре избавился, проезжая все дальше на северо-запад через придавленные наступающей зимой деревни. Первой было рубиновое сердце на рукояти меча, которое сначала держал в зубах лев, но года полтора назад Джоффри с невеселой усмешкой велел одному из кузнецов на Стальной улице переделать львиную голову в волчью. В трех днях пути от столицы, где деревни пошли одна беднее другой, Джоффри выломал рубиновое сердце острием кинжала и бросил его женщине с мертвым ребенком на руках, чей вид тронул его душу, и только отъехав на нее миль на пять, подумал, что рубиновое сердце нужно ей не больше, чем ему самому.

Второй необычной для оруженосца межевого рыцаря вещью была дорогая упряжь; бывший принц продал ее кузнецу, наехав на очередной достаточно крупный городок, и высыпал золотые монеты в шапку беспалого менестреля, который чистым и ясным голосом пел баллады о рыцарской доблести, слегка перебирая струны здоровой левой рукой. Музыка изувеченного менестреля была больше не нужна в замках лордов, а его баллады были не нужны в бедных трактирах, и бывший принц горько улыбнулся сходству их судеб.

Третьей странностью для бедного молодого рыцаря был тугой кошелек, в котором всегда находилась золотая монета, чтобы заплатить за ужин и постой. Благородные рыцари не считались и просто бросали монету на стол; благородный принц, рассудив сердцем, где его монета больше придется ко двору, отдавал ее хозяйке самого бедного постоялого двора. Если бы у беспалого менестреля был конь, чтобы поскакать за своим благодетелем, благородство бывшего принца нашло бы место в его балладе, но людская молва и жители небольшого разоренного городка на краю Западных земель отнеслись к чудачествам проезжего иначе.

- Дал бы лучше нам хлеба, лорденыш, чем сорить деньгами! – крикнул кто-то из толпы, собравшейся, чтобы посмотреть на чудака, и в Джоффри, выходящего из постоялого двора, кто-то запустил камнем.

- Я куплю вам хлеб, - ответил бывший принц, легко уклоняясь от пущенного камня и не принимая оскорбления. Защищенный своей отвагой и отчаянием, которые сэр Барристан называл лучшим щитом, бывший принц сделал еще несколько шагов вперед, и толпа попятилась перед ним.

- Купит он, как же, - проворчал кто-то в заднем ряду, но брошенный комок грязи, от которого принц уклонился столь же легко, уже вызвал в толпе шиканья.