Страница 5 из 22
Изначально это совершается путём пристрастного рефлексивного отбора из непрерывно текущего опыта тех фрагментов, которые, как кажется, «имеют к нему отношение», «задевают его за живое», прямо или косвенно отвечая на какой-то сущностный вопрос, заданный личностью самой себе. В момент такого активного вопрошания зарождаются смыслы, которые, как говорит А. Бадью, принуждены существовать через субъекта, являясь продуктом его активности (2004, с. 53).
Иногда даже возникший ответ, вроде бы, опережает вопрос и тут же распахивает субъекту новый горизонт вопрошания, который ранее не попадал в фокус внимания («Почему я вдруг обратил на это внимание?», «Почему это для меня важно?», «Почему это произвело на меня такое сильное впечатление?», «Что это меняет для меня?», «Смогу ли я теперь этим пренебречь?»). Думается, здесь уместно процитировать известные слова М. М. Бахтина: «Смыслами я называю ответы на вопросы. То, что ни на какой вопрос не отвечает, лишено для нас смысла» (1986, с. 350). Продолжая эту мысль, отметим, что смысл, необходимый человеку «здесь-и-теперь», начинает «проглядывать» из ситуации, схватывается через соответствующий фрагмент опыта и становится поводом для рефлексии и/или амплификации.
При этом референциальный жизненный случай, уходя в прошлое личности, покидает поле реальности, но становится актуальным событием индивидуального сознания, ментальной единицей. Биографическая канва, которую наряду с другими сущностными «Я-событиями» он пополняет, ещё очень привязана к реальным референтным происшествиям жизни, верифицируется самой хронологической последовательностью жизнеосуществления, но её составляющие на пути «от события рассказа к событию рассказывания» (М. М. Бахтин) уже начинают трансформироваться в ментатив, чтобы впоследствии стать (или не стать) нарративом (Кузнецов, Максимова, 2007).
Иными словами, фактология и конкретика жизненного происшествия «Кто? – Что? – Где? – Когда?» трансформируется в «Что это означает для меня? – Возможно ли это и почему? – При каких условиях это происходит? – Чем это подтверждается? – Каковы здесь возможные варианты? – Каковы могут быть альтернативы этому?» события сознания, а позже, если это будет нужно, в «Может ли это что-то значить для кого-то, кроме меня? – Как именно это должно характеризовать меня для других? – Совпадает ли и насколько это с тем, что я хочу рассказать о себе другим? – Могу ли я представить это чем-то иным? – Как мне рассказать это, чтобы предстать перед другими необходимым мне образом?» события текста.
Субъект волен включать в своё жизнеописание одни события, исключать другие, искажать или подменять смысл третьих и даже вообще включать в текст нечто, что в его собственной жизни не происходило, но, в принципе, могло бы в ней быть или случилось где-то «рядом», но было пережито как «своё». И тогда события «происходят», если субъект строит рассказ о них, руководствуясь определёнными смыслами и целями, и «не происходят», если он не желает принимать их во внимание, не имеет намерения распаковывать хотя и очевидные для него, но не угодные ему значения. Таким образом, биографическая наррация легитимизирует некие события в индивидуальном бытии человека и даже придаёт заимствованным и выдуманным и включённым в неё (а, стало быть, значимым для данной личности) событиям если не онтологический, то хотя бы ментальный и нарративный статус. Таким образом, в автобиографической истории «факты не даны нам, а, скорее, взяты нами» (Бабина, 2007, с. 67).
Поскольку полностью игнорировать биографическую канву при создании автонарратива сложно (у человека всегда есть определённый возраст, известное другим место жительства, профессия и пр. и есть живые свидетели его жизни и поступков), она образует «внешний слой», своеобразную «границу» между реальностью и ментальностью личности. Здесь закрепляются смысловые «Я-этого события» и создаётся приемлемая схема повествования о них. Усмотрев нечто сущностное в своей жизни, человек намеренно удерживает подобные эпизоды в фокусе сознания, не давая им стереться или вытесниться новым опытом. Для этого они маркируются соответствующим переживанием, регулярно воспроизводятся в автобиографической памяти («Столько лет прошло, но я помню, как сейчас…», «Всё это и сейчас стоит перед глазами…», «Я не смогла забыть, как…», «С годами не забылось только это…», «Многое уж забыто за давностью лет, но вот это врезалось в память…»), вербализуются и нарратизируются, превращаясь тем самым в события текста.
Эволюция значимого фрагмента опыта от «происшествия реальности» через «факт осознания» к «событию текста» составляет, как думается, внутреннюю логику и назначение процесса автобиографирования. В этом плане оно становится областью трансформации жизненного опыта в опыт экзистенциальный. Кроме того, сама диалектика «ментатива-нарратива» косвенно подтверждает тезис о диалогичной природе человеческого сознания: они становятся двумя разными способами её реализации: способом воспоминания/описания (нарратив) и способом размышления/объяснения (ментатив) (Кузнецов, Максимова, 2007, с. 61–62).
Обсуждая сущность процесса автобиографирования, нельзя не заметить, что оно выступает областью «срастания» трёх зон – действительности, ценности (как духовной цели личности по верному определению Г. Риккерта) и смысла – и соединяет в себе три соответствующих им герменевтических процесса – объяснение, понимание и истолкование (Риккерт, 1998).
Герменевтическая работа над жизненным эпизодом, насыщенным личностной ценностностью, позволяет извлечь из пережитого (или приписать ему) своеобразные «сигнальные», ключевые смыслы/маркеры, которые важны именно для данного человека, что-то говорят о нём самом, характеризуют его поступки и мысли, порождают его чувства и оценки. В рамках таких самоинтерпретаций, как думается, устанавливаются фундаментальные смысловые связи «Я-Мир»: из огромного разнообразия случаев, происшествий, воздействий и пр. личность формирует свой «круг значимого», конструирует свой внутренний мир, в котором действуют выявленные им закономерности и принципы.
Постепенно человек начинает воспринимать этот круг как то, что и составляет его жизнь и начинает верить в то, что она подчиняется этим принципам и закономерностям. Таким образом, создаются индивидуальные установки, настройки сознания, превращающиеся в своеобразные «мерки»/принципы и законы, с которыми субъект начинает подходит к реальности и реализует свою самобытность.
Каждый новый жизненный эпизод, амплифицированный и трансформированный личностным смыслом, встраивается в комплекс уже отобранных ранее тем же способом и нарратизированных жизнеописаний, некоторые из которых превращаются в самоапокрифы и при необходимости транслируются вовне. Такие апокрифы представляют собой нечто важное, достопамятное для человека – идею, событие, воспоминание, реликвию и т. д., через которые, полагая их сущностными «метками» своей жизни, он считает необходимым опосредованно, метафорически, нарративно раскрываться другим людям.
Входя во внутреннее пространство субъекта, любой биографический эпизод в разные моменты жизни может оказываться как на центральной, системообразующей позиции в личной истории, так и на периферической, оставаясь практически всегда доступным сознанию как «строительный материал» жизнеописания и самоидентификации. Создаваемые из него автонарративы могут использоваться для трансляции вовне того образа самого себя, какой необходим субъекту «здесь-и-сейчас». В первом случае, став «ядром» жизнеописания, некий эпизод трансформирует остальные, подчиняя их своему содержанию; от него идёт своеобразная «когерентная волна», устраняющая противоречия между содержанием «ядра» и «периферии», стирающая возможные логические рассогласования между нарратизируемыми эпизодами. Во втором случае некий эпизод останется относительно автономной образно-смысловой конструкцией, способной «подкрепить» собой любое актуальное «ядро» автобиографии, стать его «удостоверяющим фоном» или когда-то превратить в «ядро» нового повествования о себе.