Страница 23 из 39
Со вторым рейсом парохода РОПиТ «Корнилов» (сентябрь 1901 г.) проследовал к месту службы первый русский консул в Басре Александр Алексеевич Адамов (1870–?).
«Прибыв в Бендер-Бушир на “Корнилове”, – докладывал он (28.10.1901) послу в Константинополе И. А. Зиновьеву, – я сразу же проследовал в Бассору (2 октября), на английском почтовом пароходе, чтобы открыть консульство до прихода “Корнилова”. 15 октября, после 10-дневного карантина, съехал на берег. В тот же день в сопровождении драгомана консульства в Багдаде отправился к временно управляющему Бассорским вилайетом, муташаррифу г. Кербела Абдуллатифу-паше, для вручения ему султанского фирмана [указа султана] и берета [грамоты турецкого султана, которой он жаловал ее подателю особые права]». На обратном пути посетил Ахмеда Файзи-пашу, командующего VI корпусом. «Утром 17 октября, до прихода Корнилова, поднял на занимаемом мной помещении консульский флаг».
Несколькими днями ранее (25.10.1901) А. Адамов известил о начале работы консульства в Басре и А. Ф. Круглова, генерального консула в Багдаде. «По прибытии в Бассору, – говорилось в отправленном им донесении, – мною было открыто, 17 октября, вновь учрежденное в сем городе Императорское консульство».
Информируя И. А. Зиновьева (01.11.1901) о «плавании на “Корнилове”» А. Адамов сообщал, что, по его мнению, в круг портов, посещаемых нашими торговыми судами в Персидском заливе, следовало бы также включать Линге, Бахрейн и Кувейт (96)
Рассказал А. Адамов и о двух «весьма прискорбных для российского престижа на Персидском заливе инцидентах». Хотя и были они сугубо протокольного характера, но вполне могли повлечь за собой негативные последствия политического порядка – образовать зазор в налаживаемых Россией связях с арабами Прибрежной Аравии. «При открытии новой линии, – писал он, – имеются в виду, прежде всего, торговые цели, но на Востоке торговля и политика идут рука об руку и тесно связаны между собой». Руководству РОПиТ при посылке своих пароходов в Персидский залив необходимо считаться с этим обстоятельством. В противном случае может повториться то, что имело место в Маскате, где «Корнилов», согласно инструкции, «салютовал флагу местного правителя». Однако с нарушением тамошнего протокола: девятью выстрелами вместо положенных двадцати одного. Инцидент приобрел широкий резонанс еще и потому, что во время первого захода «Корнилова» в Маскат по пути в Залив, когда он салютовал султану тремя выстрелами, маскатские чиновники обстоятельно ознакомили капитана русского судна с церемониалом салюта. Подчеркнули, что 21 выстрел из орудий означает, что иностранное государство, которому принадлежит судно, признает султана Маската как независимого правителя. Меньшее количество выстрелов воспринимается как игнорирование данного статуса со всеми вытекающими из этого негативными последствиями политико-дипломатического характера со стороны местных властей в отношении государства, судно которого пренебрегло нормами протокола. Притом, заметим, в самом чувствительном для арабов Прибрежной Аравии тех лет вопросе, связанном с их суверенитетом. Понятно, что на салют нашего парохода ответа не последовало. Инцидент удалось уладить с помощью французского вице-консула. На условиях, что ответ на приветствие русского судна последует после того, как оно повторит салют, сделав 21 выстрел. Говорить о том, отмечает А. Адамов, как известие об этом досадном инциденте, с какими прикрасами и преувеличениями, англичане немедля разнесли по всему Персидскому заливу, вообще не приходится.
«Бросался он в глаза» и пробрел повышенное звучание еще и потому, уведомлял посла в Константинополе А. Адамов, что «пришедший в тот же день, но гораздо позже нас, английский крейсер “Pomone” немедленно же получил ответ с местного форта на свой салют в 21 выстрел».
Другой, «еще более обращающий на себя внимание инцидент, – писал А. Адамов, – имел место на буширском рейде». Дело было так. «Офицер с английского крейсера “Marathon”, вернувшийся из Кувейта на другой день после нашего сюда прихода немедленно же посетил наш пароход». Поскольку капитан судна находился в то время на берегу, англичанин встретился и побеседовал со «старшим по команде». Ответы на все заданные ему вопросы «занес в принесенный с собой журнал».
Допущение английских морских офицеров на русские коммерческие суда, резюмировал А. Адамов, не только «роняет наш престиж в глазах местного населения», но и как бы подтверждает на практике, воочию, всем и вся, имеющееся, дескать, у англичан исключительное право на исполнение полицейских функций в водах Персидского залива (96*).
Указывал А. Адамов в своих донесениях и на «некоторые обидные упущения РОПиТ». Так, заходы русских коммерческих судов в порты Персидского залива, писал он (10.07. 1902), «не подчинены расписанию, вследствие чего здешние экспортеры не имеют возможности заготовить ко времени их отхода достаточное количество клади». Кроме того, случалось, отмечал он, что «заходы наших судов совпадали по времени с так называемым мертвым сезоном; … и они возвращались пустыми» (97).
Изучение документов АВПРИ дает основания утверждать, что работа пароходной линии Одесса – порты Персидского залива подвигла местных предпринимателей к рассмотрению новых проектов, касательно морских и речных перевозок, с участием России. Так, басрийский торговец Йакуб-паша ‘Исаи «хотел зафрахтовать русский пароход для перевозки грузов между Батумом и Бассорой», а «русскоподданный Ованесов просил разрешить ему учредить под русским флагом пароходство по рекам Тигр и Евфрат» (98).
В мае 1900 г., информировал российского посла в Константинополе консул в Багдаде Алексей Федорович Круглов (08.06.1900), «русскоподданный Артин Ованесов обратился в консульство с прошением об оказании содействия – через российское посольство в Константинополе – “на получение разрешения пустить по рекам Тигру и Евфрату два парохода под русским флагом”. Обращение свое за содействием объяснил тем, что без поддержки посольства “богатая английская компания “Линча” … могла затормозить это дело в самом его начале”, так как была заинтересована в том, чтобы как можно дольше сохранять за собой монополию на транзит по водам Тигра» (99).
А. Ованесов и два других участника проекта русского пароходства по реке Тигр, сообщал А. Круглов, турецкоподданный Йакуб-паша ‘Исаи и Хаджи Хамад ас-Сафи, «считают рискованным начинать такое дело со здешними властями» (100). Стартовый капитал новой компании «они определили в 20 000 турецких лир. В случае успеха имеют в виду обратить их предприятие в русское анонимное общество на паях» (101).
«Установление русского пароходства по Тигру представляется проектом весьма интересным и в политическом отношении, – подчеркивал А. Круглов. – Движение русских пароходов даст нам возможность создать почти даровую агентуру по всему бассейну Тигра, и даже внутри страны – через лиц, ведущих торговые сношения с Мосулом и пограничной Персией» (102).
Проект русскоподданного Ованесова об учреждении пароходства по рекам Тигр и Евфрат, резюмировал А. Круглов, параллельно с установлением правильного пароходного сообщения между Одессой и Басрой, мог бы иметь для русской торговли большое значение (103).
Аналогичного мнения придерживался и посол России в Константинополе, известивший (июнь 1900) Первый департамент МИД о том, что «не возражает» против предложения, содержащегося в ходатайстве русскоподданного Ованесова насчет «учреждения пароходства по рекам Тигру и Евфрату» (104).
Решительно поддержал этот проект и министр финансов России Сергей Юльевич Витте. В письме министру иностранных дел Владимиру Николаевичу Ламздорфу от 1 февраля 1902 г. он сформулировал свое мнение по этому вопросу четко и ясно. «Признавая со своей стороны учреждение сего пароходства чрезвычайно необходимым для дальнейшего развития наших операций в портах Персидского залива и находя крайне желательным его осуществление, прошу принять соответствующие меры к получению от турецкого правительства, через посла нашего в Константинополе, концессии на учреждение РОПиТ пароходства по рекам Тигру и Евфрату» (105).