Меморандум

- Пока что нет.

- Я как филолог мог бы тебе помочь. - Он налил себе в крошечную чашечку из фаянсовой бутылочки, выпил, поморщился, приложил к губам горлышко и опорожнил ёмкость в широко раскрытый рот. Выдохнул и решительно выпалил: - Давай писать книгу вместе! Сам понимаешь, я вложу в этот проект солидную сумму, и сделаю из книжонки полиграфический шедевр!

- Простите, можно вопрос?

- Н-н-н-н-ну, давай, - протянул тот, стрельнув в меня исподлобья недобрым взглядом черных глаз.

- Вы как филолог, много написали книг? Разумеется, православной беллетристики?

- Я пишу сценарии для телевизионных шоу. Думаешь, откуда у меня и у твоей Милены деньги? На вашей прав-романтике много не заработаешь!

- Понятно… - кивнул я, тщательно избегая попадания на собственную радужную оболочку глаз испепеляющего взгляда филолога-шоумена. - Михаил, я сейчас ничего пока не пишу, только собираю материал. Давайте вернемся к этой теме чуть позже. Заодно я обдумаю ваше предложение, ведь у меня нет опыта совместного писательства. Честно сказать, мне не очень понятно, как писали Стругацкие, Вайнеры, Ильф и Петров - через строчку, что ли? А может один диктовал, другой записывал и за пивом бегал? В общем, есть над чем поразмышлять.

- Ну, ладно, думай, - прозвучало, скорей как угроза.

- Разрешите откланяться, - сказал я, вставая с татами, и заспешил домой, в свой кабинет, к рабочему столу.

Дома положил пакет на стол, аккуратно скальпелем взрезал желтую оберточную бумагу и обнажил пачку листов, сшитых белой шелковой нитью. На обложке крупным шрифтом набрано название - “Меморандум”. Подрагивающими пальцами перелистнул титульный лист и приступил к чтению.

Часть 2. Суровин

Дневник

Решил привести в порядок разрозненные дневниковые записи, которых набралось за многие годы тринадцать тетрадей и ящик листочков. Из сотен лоскутов моей не всегда правильной жизни попытался выстроить приемлемый для чтения текст. Конечно, убрал куски с несущественными бытовыми мелочами, а нечто важное дополнил и встроил в тело книги.

По всему видно, жизнь моя подходит к завершающему этапу. Врачи нашли в очень сером веществе моей бедовой головушки опухоль и предположили, что пару-тройку месяцев у меня вроде бы еще есть. Даже не расстроился, не проникся, так сказать, трагизмом ситуации - воспринял информацию о скорой кончине спокойно и даже отстраненно: поймал себя на том, что изучаю реакции ума, сердца и тела, чтобы со временем описать.

Да и что тут горевать, когда всё самое главное, что приказал сделать мне Господь, я исполнил, приложив все наличные силы и возможности, вполне их исчерпав. Конечно понимаю, опухоль мозга - лишь медицинское последствие, причина же именно в том, что ничто земное меня уже не держит. Лишь бренное тело продолжает по инерции существовать на этой прекрасной, больной и обреченной планете - душа же моя, давно там, куда устремилась в первой детской молитве - в Царствии Господа моего, в Доме Божием, который Отец Небесный устроил для нас, куда ждет меня и всех “искренних моих”.

Много лет молился я за близких, каждый день, настойчиво, упрямо, укрепляясь в вере в силу молитвы. Конечно, подавал записки в храмы, испрашивая молитв у Церкви, - и вот их судьбы устроены, земная жизнь налажена. Всецело предаю их великой любви и милости Божией, совершенно уверившись во всемогуществе и всеведении Бога Любви. Часто передо мной встает одна и та же картина: огромный дворец из кристаллов золотого света среди роскошных цветов, деревьев, травы, на берегу тихой реки у подножия величественных гор - там, в залах, комнатах, галереях, кельях поселились и живут в блаженстве те, кто перешли в вечность, приготовляя новые помещения для будущих новоселов, среди которых и я, убогий.

Да, причина именно в этом: душа созрела для перехода в вечность. Ничего не держит её здесь, кроме разве этой последней книги, но и она почти закончена. Я сделал всё что мог, на что хватило сил, очень надеюсь, что моя последняя книга станет памятником моему поколению, моему народу, нынешним христианам, поэтому и решил назвать её “Меморандум” (от латинского memorandum - то, что следует помнить).

А началось всё это, пожалуй, в одном из южных городков, когда мне только исполнилось десять лет. Родители сняли две комнаты на втором этаже дома, стоявшего в переулке, выходящем на главную улицу города - набережную. На углу нашего переулка и широкого многолюдного променада и стояла действующая церковь. Мы с родителями каждый день проходили мимо, я всякий раз умолял зайти внутрь, но родители отговаривали: “Ой, прекрати капризничать, что там интересного, пойдем быстрей на пляж, загорать, купаться, жевать шашлыки и сахарную вату”. Как-то отец дрогнул и решился зайти в храм, но бдительные старушки не впустили: одеты мы были фривольно, по-пляжному, в шортах и майках, сандалиях и панамах. Отец только язвительно кхекнул: “Видишь, не нужны мы им, ну и пусть себе, подумаешь…”

Субботним вечером всей семьей мы направились в ресторан. Отец на пляже встретил старого приятеля, мы познакомились и решили отметить начало большой дружбы. В ресторане я сидел рядом с сыном отцовского друга, пятнадцатилетним Мишей. Мы с ним довольно быстро управились с шашлыком и мороженым, народ все прибывал, стало шумно и душно. Родители предложили нам покинуть заведение, прогуляться по набережной, сходить в кино и самостоятельно разойтись по домам. Миша все-таки был взрослым парнем, ответственным и серьезным, поэтому меня вполне спокойно доверили его попечительству. Мне он нравился: не подшучивал, не издевался, как обычно старшие мальчишки, относился ко мне как-то непривычно уважительно, почти как к равному.

После душного прокуренного ресторана на просторной набережной, обдуваемой свежим морским бризом, среди степенно гуляющих курортников нам стало, конечно, веселей. Миша остановился у афиши кинотеатра с нарисованным потешным мальчиком и предложил сходить на мультфильм. Он сказал, что уже видел кино “Вовка в тридевятом царстве”, и ему он показался шедевром, только “что-то там его насторожило, а что, он не понял”. Фильм понравился очень! Приключения юморного хулигана захватили настолько, что мы даже забыли где находимся: громко смеялись вместе со всеми, хлопали в ладоши, вскакивали с кресел, обменивались впечатлениями. Выйдя из кинотеатра, Миша вдохнул свежий прохладный воздух и как бы невзначай произнес:

- Наконец дошло, что там не так. Царь!

- А что царь? По-моему очень даже симпатичный, и правильно Вовку отругал. Ишь, размечтался: “хочешь тебе пирожные, хочешь тебе мороженые, а он забор красит”. За что и получил…

- Так-то оно так, только видишь ли, Алеша, государь-император Николай Александрович, а именно его во всех мультфильмах высмеивают, был личностью очень трагической и до конца не понятой современниками. Ведь это Царь! Правитель огромной империи! Божий помазанник! Ты понимаешь? Нельзя над ним издеваться, это плебейство, холуйская месть, пошлость.

Мы подошли к церкви, двери были открыты, там, внутри, горели свечи, невидимый хор пел нечто очень красивое и загадочное. Мы с Мишей посмотрели друг на друга, решили, что одеты вполне прилично, в длинные брюки, светлые рубашки, туфли. Миша только спросил, а не попадет ли мне за это? Я сказал, что мы с отцом пытались как-то зайти, но были неодеты, поэтому нас не впустили. Тогда войдем, сказал Миша и бесстрашно повел меня за руку внутрь. Служба видимо заканчивалась, человек двадцать верующих выстроились в очередь к священнику, он помазывал крестообразно лбы кисточкой, окуная в серебряную рюмочку, которую держал в руках мальчик, примерно в возрасте Михаила, серьезный, в серебристой одежде до пят.