Зовущие небеса

Лейтенант Набоков с утра томился тяжелым похмельем, поминая недобрым словом своего начальника майора Самедова. Тот после работы затащил участкового в кафе, поил сомнительной водкой и кормил резиновым шашлыком. Володю предупреждали старшие товарищи по борьбе с преступностью, что существует традиция: поить молодого офицера полиции, пока его репутация не снизится до уровня тех, кого в народе называют "оборотни в погонах". До сих пор ему удавалось отказываться от попоек, благодаря тому, что в управе собственной безопасности генералом служил его однофамилец, а лейтенант не отрицал родства, скромно опуская глаза и напуская таинственный туман. А еще Набоков подозревал, что такой ласковый, улыбчивый Самедов был внедрен в их систему в качестве постового национальной мафии, оккупировавшей вверенный ему район, поэтому стремится подлизаться к любому коллеге, даже если тот младше по званию. Также лейтенанту было известно, что мусульманам запрещено употребление алкоголя, поэтому он и согласился "шяшлык кюшать" под гранатовый сок. Но поди ж ты, и майор и сам он, не заметили, как под горку баранины в жирном соусе, выпили три бутылки водки. И вот участковый сидит в кабинете, поглядывая на часы, ругает себя за безволие и доверчивость, а майора − за восточное вероломство. Его мутит от изжоги, запаха собственного пота и невозможности уйти с работы пораньше. Да еще сидит перед ним противный мужик с глазами в разные стороны и что-то невразумительное долдонит.

− Так, гражданин Кумаров, − устало произнес Набоков в четвертый раз. − Давайте, по существу.

− А я по самому... этсамому существу и говорю, − бодро повторяет "свидетель преступления". − Его глаза на миг сошлись в точку и он умоляюще посмотрел на блюстителя закона. − Сначала мне голос говорит: иди на скамейку и смотри внимательно. Я спустился во двор, сел на скамейку и стал смотреть. Потом вышел мужчина с женщиной, а за ними следом из кустов вышел и стал преследовать такой парень в капюшоне. Смотрю − нож достал, смотрю − догнал и ударил ножом сначала мужчину, а потом женщину. Убедился, что оба мертвы, и ушел во тьму.

− Где это было?

− У нашего подъезда.

− Во сколько?

− Днем. Я только пообедал. Значит так, борщом со сметаной, потом куриной ножкой...

− Стоп! Как же вы говорите, "ушел во тьму", когда было еще светло? И как нападавшему удалось убить двух граждан, когда ни трупов, ни крови обнаружено не было?

− А на эти вопросы вы мне обязаны ответить!

− Значит, говорите, голоса?

− Так точно, они самые.

− Простите, − как можно спокойнее, произнес участковый, поглядывая на монитор компьютера, − у нас имеются сведения, что вас два месяца назад выписали из психиатрической клиники.

− Да, Эмиль Аркадьевич, умнейший человек, доброй души, но между нами, ничего в психиатрии не смыслит. Ну ладно вы, еще молодой участковый, но он-то − доктор наук! А про голоса и слушать не хочет. Так и выписал меня со словами: иди, работай, ешь борщ, но голосам не верь. А я их слышу, спускаюсь и вижу убийство. А вы не верите. И он не верил. Что будем делать, начальник?

− А давайте мы так поступим, − едва ворочая сухим языком, произнес Набоков. − Вы пойдете к себе домой, а я − к себе. Если услышите голоса, вы снова спуститесь и все увидите. Но! На этот раз сами пощупайте трупы и убедитесь, что это не сон, а реальность. И тогда − ко мне. Мы вместе пойдем на место преступления и начнем следствие по делу.

− Есть, гражданин начальник! − подпрыгнул на стуле "свидетель". − Разрешите идти?

− Ну да, скатертью дорожка, − проворчал Набоков, закрыл дверь кабинета на ключ, выключил свет. На ощупь открыл сейф, достал пол-литровую емкость белого стекла и пробурчав на всякий случай "не пьянства ради, но здоровья для", исполнил три длинных глотка и плавно погрузился в кресло. − Господи, об одном прошу: не дай мне сойти с ума. А то у нас тут пьющие мусульмане, бдительные психи, испаряющиеся трупы, голоса − прямо эпидемия какая-то...

Леонид Кумаров с юности очень увлекался наукой, именно в той части, которая граничит с мистикой. Годам к двадцати двум он понял: в космогонии наука завязла по уши в догадках, ничем не доказуемых. Так вот, сошлись на конгрессе ученые, каждый что-то сказал, другие их опровергли, третья группа товарищей первых двоих разнесла в пух и прах. А потом сели за круглый стол и решили: раз уж нам за это платят немалые деньги, никак нельзя признаться мировой общественности в том, что современная наука ничего в самом главном в жизни не понимает − как и зачем человек появился на этой планете. Написали бумагу про молнию, ударившую в бульон, от чего родилась жизнь и пошла себе гулять по скучной планете, всюду насаждая прогресс, демократию и либерализм. Получили еще грантов и погрузились в своеобычную негу научной фальсификации.

Кумаров, защитил диплом по теме "Звезды, как объект психосоматического неореализма", устроился работать библиотекарем в НИИ Статической Статистики. Получив инвентарный стол, затерянный в чаще стеллажей, поерзал на полумягком сиденье кресла, потер заляпанные тушью руки и сказал: "Обойдусь без старых научных хрычей, я создам свою науку, свою теорию!" Посидел за столом, исписал три общих тетради, отдал в компьютерный набор, получил пять экземпляров, красиво переплел и отправил по почте в четыре академии наук. Погрузился в тревожное судьбоносное ожидание с непомерным употреблением паленой водки. Ответа ни от одной не последовало. Тогда с последним экземпляром подмышкой направился Кумаров на Лубянку и с криком: "Всюду враги!" пытался прорваться к самому главному разведчику страны.

Так он в первый раз попал в психиатрическую клинику. Это Лёню вовсе не огорчило, ведь ему удалось познакомиться с чудесными людьми. Они готовы были слушать Великую Кумаровскую Теорию день и ночь, похрапывая и пуская сладкие слюнки безумия. Но самым большим единомышленником его стал доктор психиатрии Эмиль Аркадьевич Ливербуль... пока больной Кумаров однажды не сообщил, что слышит голоса − а это верный признак, что с ним на связь вышли внеземные цивилизации.

После получения ударной дозы нейролептика с легендарным названием галоперидол, больной успокоился, перестал слышать не только потусторонние голоса, но и посюсторонние. Через полтора месяца Кумаров стал отзываться на внешние раздражители, как-то: уговоры доктора, предложение поесть и погулять. Наконец, доктор записал в историю болезни "практически здоров" и отправил его домой. Уже в дверях Кумаров спросил:

− Куда бы мне устроиться работать?

− Если вас по-прежнему увлекает грань между наукой и религией, жизнью и смертью... Попробуйте устроиться дворником или могильщиком. Я и сам в молодости там поработать успел − это успокаивает, смиряет.

Выйдя от участкового в хорошем настроении, Кумаров подошел к лавочке у подъезда и присел, чтобы еще раз оглядеться и вспомнить детали преступления. К нему подсел мальчик Вася, сын дворничихи Люси. Мальчик был очень красивым, беленьким, голубоглазым и очень вежливым.

− Дядь Лёнь, у тебя деньги есть?

− А как же, Вася, я же пенсию получаю и на кладбище работаю. Вот, смотри, целых три тысячи.

− А хочешь, я тебе понюхать дам?

− Конечно, я люблю поесть, попить и понюхать. А что у тебя есть?

− На три тысячи вот этот порошок. Возьми щепотку и втяни в ноздрю − сразу захорошеет. И ты, дядь Лёнь, станешь счастливый.

− Спасибо, Вася, я ведь тоже хочу счастья.

Как посоветовал хороший мальчик Вася, Кумаров понюхал белого порошка, в голове просвистел веселый ураган. Он прилег на диван, вспомнил о звездах. О, какие они красивые, если смотреть на них в телескоп! И вдруг без всякого телескопа Лёня Кумаров увидел звезды − так близко, только руку протяни. Одна, самая красная и яркая, прошептала приятные слова о том, что он самый умный и самый счастливый человек на Земле. А чтобы все это узнали, нужно встать, прихватить на всякий случай большой кухонный нож и выйти во двор. Он так и сделал. Звезда нежно прошептала на ухо: "Сейчас выйдут двое - муж и жена. Ты подойди сзади и ударь ножом в спину. Проверь, умерли они или нет. Тогда участковый тебе поверит и ты станешь знаменитым!"