Страница 4 из 16
Эта чарующая сила женщины употребляется ею не на одно только внушение любимому человеку страстного вожделения к себе, но и для наказания его за измену, для погибели своих соперниц, для мести за своё неудовлетворённое чувство и оскорблённое самолюбие. Пылающая любовною местью женщина, посредством своих чар, насылает на кого следует разные несчастья, причиняет смерть, превращает в животных, отравляет всю жизнь страданиями. Волшебная сила женщины обращена не на одну только любовь. Она обладает даром пророчества и высшей судейской мудрости, как увидим ниже; она может посредством трав, кореньев и разных зелий исцелять болезни, избавлять людей от страданий, насланных на них злою волшебною силою. Искусство врачевания, толкование снов и примет, отыскивание пропавшего или украденного, предсказание о будущем, привораживание и отвораживание в любовных делах были преимущественно в руках женщины, равно как и родовспомогательное искусство, также соединённое с знахарством. В последующую эпоху, под влиянием византизма и верований азиатских инородцев, все эти свойства и профессии женщины получили характер злостного, враждебного, дьявольского ведовства; но нет сомнения, что в первобытной славянской жизни женщина имела более светлое и благотворное значение, следы которого до сих нор можно видеть в народных верованиях и преданиях. В ряду божеств одно из первых мест принадлежало Матери-Земле, щедрой кормительнице и покровительнице всех людей. Главною служительницею и представительницею этой богини была женщина, которая своим участием в религиозных торжествах в честь Земли преклоняла последнюю на милость к людям, побуждала её к плодородию, парализировывала действие сил, враждебных благодетельной силе Земли, которая относится к людям как любящая мать – плачет об их бедствиях, радуется при виде их счастья. Воспоминание об этом благодетельном значении женщины до сих пор сохранилось во многих местах в обряде опахивания; напр., во время повальных болезней людей или скота, крестьяне в некоторых местностях, по приговору мирской сходки, решают остановить посредством этого обряда ход эпидемии. Старуха-повещалка выходит ночью в одной рубахе на околицу и с диким воплем бьёт в сковороду; на её призыв со всех сторон собираются бабы и девки с ухватами, кочергами, косами, серпами, помелами и дубинами. Ворота во всех домах запираются, скот загоняется в хлевы, собак привязывают. Сбросив с себя рубаху, повещалка клянёт смерть; другие женщины привозят соху и запрягают в неё эту голую бабу; потом начинается троекратное опахивание вокруг села, причём сопровождающая толпа держит в руках лучины или горящие пуки соломы. Впереди несут иконы. Затем едет старуха на помеле, в одной рубахе и с распущенными волосами; за нею двигается соха, а за сохой девка, с кузовом собранного со всех домов разного зернового хлеба, который она сеет по пролагаемой борозде. Следующая за тем толпа пляшет, вертится, кривляется, размахивает по воздуху принесёнными орудиями, бьёт в тазы, чугуны, заслонки, косы, свистит, хлопает кнутами. Останавливаясь перед каждым двором, бабы и девки стучат в ворота и бешено кричат: «Бей, секи, руби смерть; сгинь, пропади, чёрная немочь; запашу, заколю, загребу, засеку, замёту!» При этом поются разные заклинательные песни. Благодетельное ведовское значение женщины выражалось таким образом в её содействии к избавлению от разных частных и общественных зол и напастей. Независимо от этого, подобно своей богине Земле, женщина в первобытной жизни была представительницею человеческой любви, благотворительности и мира. Материнская любовь, служащая первичною формою всех развивающихся впоследствии гуманных чувствований, всегда представляется сильнее, глубже и беззаветнее любви отцовской. Равным образом, первобытная женщина изображается гораздо сострадательнее мужчины и к чужим людям. Эта сострадательность и сердечная мягкость простираются до того, что, в русских сказках, сидящие в жилище чёрта его бабушка, мать или сестра, в большинстве случаев, оказываются благосклонными к странствующему герою, прячут его от чёрта и помогают ему в нужде.
У германцев женщина называлась «ткущею мир»; у всех народов, в первобытную эпоху их истории, она служила делу человеколюбия и упрочивала своим влиянием благоденствие как семьи, так и общества. То же самое видим мы и в жизни древних славян. По древнему праву чехов, напр., если убийцу находили подле его жены и она обнимала его и прикрывала своим подолом, то мститель обязан был оставить его в покое. В связи с этим миротворящим, гуманизирующим влиянием женщины стоит ещё её поэтическая деятельность. «Женские песни славянских племён, – справедливо замечает Буслаев, – бесспорно, говорят в пользу той мысли, что народные обычаи, верования и вообще эпическая старина наполовину обязаны своим происхождением душевным способностям женщины, которых быстроту и восприимчивость объясняла себе суеверная старина вещею силою».
Воинственность древнеславянской женщины, её равносильность с мужчиною и особенно её вещая сила была основою её общественного значения и равноправности, на которые мы имеем немало указаний истории. Первыми знаменитыми правительницами славян, первыми их законодательницами, судьями, устроительницами мира и порядка являются великие, мудрые, вящие жены. Славянская цивилизация начинается женщинами, и пока женщина, особенно у русских, не была окончательно оттеснена на задний план, не обращена в полное рабство, до тех пор эта первичная цивилизация имела в себе такие хорошие задатки, которые могли поставить славян наряду с западными европейцами и едва ли допустили бы до того, чтобы название народа, бывшее синонимом свободолюбия, получило значение раба[6].
Древняя сага, изукрасившая своими фантазиями действительность, говорит о Ванде, дочери Крока, правителя ляхов и основателя Кракова. Необыкновенная красавица, мудрейшая и целомудренная дева Ванда избирается в правительницы всем народом; она царствует мирно, счастливо и благодетельно для подданных. Один немецкий князь, поражённый молвою об её красоте, долго и напрасно хлопочет, чтобы жениться на ней, наконец, решается завладеть ею силою и ведёт в Польшу большое войско. Ванда выходит против него со своею армией и обращает в бегство врагов одним только видом своей волшебной красоты. Князь в отчаянии от поражения и неудовлетворённой любви восклицает: «Ванда повелевает землёй, водой и воздухом! Ванда приносит себя в жертву за народ свой! И я, товарищи, обрекаю себя в жертву подземным богам, чтобы все потомки ваши и потомки потомков ваших состарились под властью женщины!» Сказав это, он закололся. Ванда же, вернувшись домой, благодарит богов за победу и сама приносит себя в жертву им, бросаясь в воды Вислы.
Конечно, частности этой саги принадлежат к области мифа, вероятно, ещё испорченного записавшими его хроникёрами; но основной факт, факт владычества мудрой женщины, не подлежит сомнению. Он, в формах более исторических, встречается в традициях чехов, а у русских имеет несомненную историческую достоверность.
Чехами в древности правила вещая дева Любуша. Она обладала высшею государственною мудростью, её старшая сестра отличалась постройкою городов, а средняя занималась медициной. Эти намёки на равное с мужчиной участие женщины, даже на преобладание её в общественной жизни, дополняются подробностями знаменитого отрывка из чешского народного эпоса, в котором женщина является и государыней, и судьёй, и вещею жрицею. Два брата ссорятся о наследстве. Для решения дела Любуша сзывает народное собрание, кметов[7], лехов и владык великих, а вместе с ними и братьев-соперников. Собрались все они в Вышеграде, заняли свои места, и – говорит известный отрывок чешского эпоса –
6
Sclave – раб, славянин.
7
Кметы (также комиты, кмети, кмиты; др.-рус. къметь) – термин, широко распространённый в Средние века у славянских народов и имевший различные значения. Первоначально кметами назывались, по-видимому, свободные члены общины, племени. В древнерусских литературных памятниках («Слово о полку Игореве» и др.) кмет – лучший, опытный, искусный воин, витязь, дружинник. В феодальной Болгарии и Сербии кметы – сельские старосты; в Боснии и Чехии – иногда должностные лица, иногда отдельные категории крестьян; в Польше – зависимые крестьяне, имевшие полный надел; в Хорватии – редко вассалы, а обычно – зависимые крестьяне, в том числе и крепостные.