Страница 113 из 114
Ложусь на спину, прикрыв глаза, однако сон не спешит. Подождав несколько минут бреду на кухню, мотаясь по коридору и отчаянно зевая.
Тинка стоит у окна и задумчиво смотрит на метель.
— Ты чего не спишь? — спрашиваю тихо. Любые звуки в такой спокойной тишине кажутся неуместными.
— Сон не идет, — не оборачиваясь, пожимает плечами.
— Перегуляла?
— Наверное.
Лично мне безумно хочется спать, глаза просто слипаются. Привалившись к столу, притягиваю Кристину к себе. Она уютно устраивается на груди, в кольце моих рук и замирает.
Проходит какое-то время, прежде чем замечаю, что она чуть дышит, зато сердце стучит так, будто марафон пробежала.
— Кристин, ты чего? — настороженно интересуюсь у нее, — заболела?
Вроде не горячая, но ее заметно трясет. Вся словно вибрирует, гудит в моих руках.
— Да, — сдавленный шепот, обволакивает, затрагивая что-то внутри. Внезапно понимаю, что ее дрожь потихоньку передается мне, — тобой.
Ощущение, будто кислород перекрыли. Замираю, ожидая продолжения, и больше всего на свете опасаясь ее спугнуть. Мы уже давно ушли от тех нелепых отношений, что были в начале. Увязли друг в друге, сплелись в единое целое. И хоть Тинито молчала, но ее голубые глаза были красноречивей всяких слов.
— Тём, — жалобно шепчет она, словно маленький испуганный ребенок, — по-моему, я люблю тебя.
Ощущения будто на американских горках срываешь вниз, уходя в самый крутой вираж. Сначала не верю, что она сказала это. Это бред моего мозга. Галлюцинации, вызванные безудержным желанием полной взаимности. Мне, наверное, показалось. Сплю и вижу любимый сон.
Постепенно суть происходящего просачивается в кровь, заполняет, окутывает тёплым светом, проникая в каждую клеточку.
Так давно ждал от нее этих слов, а когда услышал, почувствовал, будто из груди выдрали огромную занозу, сидевшую под сердцем и не дававшую расслабиться, спокойно вздохнуть.
— И я тебя, — шепчу, целуя в висок и накрепко прижимая к себе.
Меня охватывает прилив эйфории, нежности, а еще глубоко удовлетворения. И я готов стоять вот так вечно, лишь бы она была рядом, потому что никого важнее нее в моей жизни не было, нет, и не будет.
Ловлю себя мысли, что ради вот этого нее признания стоило ждать столько лет. И теперь я ее не отпущу никуда и никогда. Все. Моя. Полностью, безоговорочно. Люблю её больше жизни и теперь знаю, что это взаимно.
В последнее время Кристина сама не своя. Миллион раз пытался узнать, что случилось, но неизменно получал ответ «все хорошо». Оставалось только гадать, что же с ней происходит.
Все хорошо.
Если бы не знал, ее как облупленную, то поверил бы этой фразе, брошенной беспечным тоном. Она — мастер покер-фейса. Если захочет — ни одна эмоция на поверхность не выйдет, и никто ни о чем не догадается. Однако со мной такое не пройдет, я просто кожей ощущаю ее настроение.
Ее выдает рассеянный взгляд в одну точку, когда она думает, что никто не видит и полностью погружается в свои мысли. С ней что-то происходит, что-то ее тревожит, лишая покоя. И она явно не собирается об этом говорить.
Ее телефон взрывается громкой мелодией, отвлекая нас от ужина. Тинка недовольно смотрит на экран и закатывает глаза:
— Здравствуй, пап, — произносит скованно. Вижу, что вся подбирается, словно перед битвой.
Мне остаётся только гадать, о чем они говорят, наблюдая за тем, как меняется выражение ее лица. Там раздражение, гнев, растерянность, в какой-то момент проскакивает отчаяние и еле уловимый страх.
— Я не хочу идти на этот вечер… Ну и что!.. Сколько можно… — пытается отстоять своё мнение, но с ее папашей такой фокус не пройдет. Давит, как каток, — пап, я была и в том году, и в поза-том, и в поза-поза-том! Давай в этот раз обойдёмся без моего присутствия!.. Ну и что, что там будут все!.. Да показуха все это!.. Я не хочу!.. Ты меня вообще слышишь?
Алексей Андреевич, по-видимому, не слышал. Их разговор продолжался еще пару минут, после чего Тинка отключила телефон и, тяжело вздыхая, устало потерла ладонями лицо.
— Случилось чего? — непринужденно, как бы по ходу дела, интересуюсь у нее.
— Да нет, — пожимает плечами, потерянно ковыряясь в тарелке. — В субботу благотворительный вечер. Отец хочет, чтобы я там присутствовала.
— А ты?
— А я нет, — произносит чуть дыша.
— Так не ходи.
— Не могу. Я, вроде как, лицо нашего семейства.
— Он сам может быть лицом вашего семейства, на таком мероприятии, — внутри поднимается какая-то непонятная тревога.
— Не может. Это вечер для молодежи, — в голосе сквозит бесконечная тоска. У меня бегут мурашки вдоль позвоночника. Смотрю на ее осунувшиеся плечи, ловлю потерянный, словно потухший взгляд, и тревога перерастает в нечто большее.
Никогда не верил в предчувствия и прочую чушь, но тут, словно инстинкты взбесились. Чувство, будто на нас надвигается нечто хр*новое. Не знаю, что за бред, но изнутри просто вымораживает. Отложив приборы в сторону, произношу как можно спокойнее:
— Тин, не ходи. С таким настроением ничего хорошего не выйдет.
— Я бы с радостью, но отец с меня потом три шкуры спустит.
Кто бы ему еще дал это сделать!
— Да ничего он не сделает, — произношу убежденно.
— Ты его плохо знаешь, — улыбается одними уголками губ. Потом надевает синтетическую улыбку и наигранно бодро произносит, — вечер, как вечер. Схожу на пару часиков и сбегу. Главное показаться, отметиться, что бы потом никто не цеплялся с нравоучениями. Поверь, так будет проще и спокойнее, всем.
Переводит разговор на другую тему. Я подыгрываю, но дискомфорт внутри не отступает. Интуиция вопит, чтобы я не пускал ее туда, а здравый смысл искренне недоумевает такой странной реакции.
Устав гадать, что с ней творится, в один прекрасный день просто зажимаю ее в углу, закидываю на плечо и уношу в нашу комнату. Тинка вырывается, вопит, смеётся, но по глазам вижу, что ей ни черта не смешно. Что несмотря на всю внешнюю браваду, она на грани непонятного срыва. Постоянно на грани.
Сбежать ей не удается. Она лёгкая как пушинка, поэтому удерживаю на месте чуть ли не одной рукой.
— Кристин, или ты рассказываешь, в чем дело, или я просто привязываю тебя к кровати и держу здесь на правах заключённого.
— Артем! — силится отпихнуть от себя мою тушу. — У меня все хорошо!
— Как знаешь! — одной рукой выдергиваю ремень из брюк, и у Тинки глаза становятся квадратными. Пытается отползти на другой конец кровати, но хватаю ее за стройные лодыжки и легко притягиваю к себе. Она пищит, выкручивается как уж, но все бесполезно. Перехватываю оба ее запястья, прижимаю к своей груди:
— Будешь говорить?
— Ты тиран! — шипит она.
— Даже спорить не собираюсь! — накидываю ремень петлей на ее руки.
— Тём, у меня все хорошо! — чуть ли не по слогам выплёвывает Кристина, не оставляя попыток высвободиться.
— Здорово. У меня тоже, — пара минут, и она обездвижена. Запыхавшись от неравной борьбы, привалилась к изголовью кровати, раздражённо сдувает с лица прядь растрепавшихся волос.
— Зорин! Это не смешно!
— Я и не смеюсь, — рассматриваю ее раскрасневшееся лицо, — жду объяснений.
— Да каких объяснений ты от меня хочешь? — строит из себя оскорбленную даму, но я вижу в глубине глазах явное смятение.
— Кристин, хватит, — одной рукой обнимаю за шею, большим пальцем легонько касаясь щеки, — давай поговорим.
От этих простых слов замирает, будто льдом покрывается, и смятение превращается в самый настоящий ужас, который она с трудом прячет в себе.
— Поговорим? — повторяет как эхо, будто пробуя это слово на вкус. На миг прикрывает глаза, а потом, что-то для себя решив, надсадно вздыхает, — Артем, говорить не о чем.
— Кристина! — настойчиво удерживаю ее, не давая отвернуться, — хватит юлить! Колись, что у тебя происходит.
Она жалобно надувает губы и обречённо интересуется:
— Ты ведь не отстанешь, да?