Страница 6 из 9
Так как на этом первоначальном допросе молодая Волынкина призналась в намерении «окормить своего мужа злыми волшебными травами к скорой смерти», а Семавская – «в давании Волынкиной наволшебствующих соли и травы чемеричного корня», то Агарков на другой же день отправил преступниц в местный магистрат для производства над ними формального суда.
В магистрате они снова были подвергнуты допросу и священническому увещеванию. Молодая Волынкина и здесь говорила то же, что показала в полиции, но только «примолвила»:
– Хотя я и точно в Аграфене для испрашиванья от нее ко излечению живота и зубов лекарства и травы приходила, но только не для мужа своего окормления. А я, приняв от Аграфены наговоренную соль и чемеричные корни, то учинила по младости лет, по глупости моей, а наиболее от робости, что я напредь сего нигде под судом ни за что не бывала.
Со своей стороны Семавская прибавила: «Хотя я и точно Василисе соли и корней чемеричных давала, но не наговоренных, а с простоты своей, и не для окормления мужа ее, да и наговоров я никаких не ведаю, а действительно ко излечению её живота и зубов».
После этого произвели повальный обыск в городе. Спрошенные под присягою обыватели показали: «молодой Волынкиной – что в ней к художеству ничего не примечено, а единственно слух происходил, что она с мужем своим имеет несогласность». «Семавской же – что она и прежде находилась нередко в необразном пьянстве да и в содержит в доме своем непристойным образом пристани, отчего и имеют живущие близ её дому соседи всегда от злоумышления опасность».
Через месяц и Волынкина, и Семавская были отправлены под караулом в Саратов, для решения их участи совестным судом.
В совестном суде Семавская к прежним показашям добавила, что «соль и траву, называемую чемеричным корнем, она Волынкиной давала не наговоренныя и не имеюпця действ!е отравить человека, а простыя, а что будто б она соль наговаривала, то делала один только вид и скланивала ее ко окормлешю, дабы таковым обманом от нее получить себе какую-нибудь прибыль, что и получала; волшебства же она никакого не знает и не производила».
На основанш этих признашй совестный суд, руководствуясь статьями действовавших тогда законоположений[9], постановил следующее решительное определение:
«Поелику из показаний вышезначущих женок Василисы Волынкиной и Аграфены Семавской совестный суд не замечает, чтоб их подлинное стремление было на жизнь первой мужа, ибо тут со обоих сторон состоит – с одной обман, а с другой, по небольшим летам, глупость, но вреда чрез то ему не учинено, в рассуждении чего вменяя им немаловременное содержание под стражею, учинить их от сего дела свободными, подтвердя им при том в присутствии, чтоб они впредь сих вредных дел действием и на то помышлением всемерно воздержались и жили б так, как христианкам надлежит быть, о чем их и обязать в сём суде подпискою, с тем если они впредь то чинить будут и кому чрез то вред нанесут, то с ними за то яко с преступницами по всей строгости законов поступлено будет».
Затем Волынкина и Семавская были обратно отправлены в Сердобск и велено было «их тамошнему честного поведения священнику отдать на один месяц, которой бы в течение оного постарался, по преданию святых апостолов и отец, поправить их в разуме и во отвращении столь богопротивного поступка и чтоб одна мужа своего в почитании и в должной к нему любви обращение имела, а другая перестала бы от такова го злого научения той женки, и других, кто к ней, на то прибегать и в том помощи просить будет, тем паче замыслами своими и поданием в сих следствиях дурных советов, вред чинить и маломыслящих людей обманывать и за то деньги брать, и по исполнении всего оного, видя их исправление, отпустили бы их в дом».
Городничему велено было наблюдать за ними самым строгим образом.
Нижеследующее чародейное дело, производившееся в Саратове в 1795 году, о саратовском купце Даниле Смирнове и посадском Петре Ясыркине, имеет в себе и другие подробности, объясняющие некоторые стороны нашего бытового прошлого, столь близко соприкасающиеся с настоящим.
Вот это интересное дело.
В мае 1795 года в деревне Багаевке, саратовской округи, взяты были по подозрению в чародействе две личности, оказавшиеся: один из них – 27-летний саратовский купец Смирнов, другой – 60-летний старик, посадский человек Ясыркин.
У них нашли коробку с подозрительными бумагами и «круглой лебастренной камень». Между бумагами была маленькая рукописная тетрадочка, озаглавленная так: «Список для составления в пользу всяких списков». Это была просто тетрадка для заговоров (заклинаний), которые и в настоящее время в таком почете между простонародьем. Первый заговор гласил: «Лягу я благословясь, встану я перекрестясь, умоюсь я не водою, утреннею росою, утрусь я матушкиной тканой, пряденой, чистой пеленою; пойду я из дверей в двери, из ворот в ворота, на всход красного солнышка, под май месяц, под светлое небо, под частые звезды; стану я раб Божий (имя рек) против неба на земли, отычусь я раб Божий частыми звездами, вижу я и не вижу раб Божий, слышу я и не слышу, от трезуба отрока (?), от речицы (?), от белой белицы, от девки простоволосой, от лихой думы; на море на окияне сидит старой старец святой…[10] он морскую пену припивает и приедает. Так бы тебя мои призоры припивали и приедали, под пнем, под колодою лежаще (?); сам истинный Христос своими огненными стрелами, под шелковыми гайтаны[11], загоняет безратна, бестатна, ныне и присно и во веки». Видно, что заговор этот испорчен в переписке и во многих местах в нем недостает смысла.
Другой заговор, по-видимому, от «чирья». Вот его содержание: «Чирий Василий, поди с моего тела в чистое поле, в зеленые луга, с буйными ветрами, вихрями; там жить добро., работать легко, в чем застал, в том и сужду».
Третий заговор начинается так же, как и первый, но содержание разнится от первого. «Лягу я благословясь, встану я перекрестясь, умоюсь я не водою, утреннею росою, утрусь я пряденой, тканой, матушкиной чистою пеленою; пойду я в путь дорогою, узрю я на восточную сторонку; подымается грозная темная туча, узрю я во темной туче самого Христа, на престоле сидит сам Господь Иисус Христос и матушка Пресвятая Богородица с серафимы и херувимы, и Михайла Архангел, и Гавриил Архангел, Иоанн Предтеча, Иоанн Богослов и друг Христов: заприте мое сердце за тридевять замков, за тридевять ключей; отнесите замки и ключи в окиян-море, положите замки и ключи под бел-камень, чтобы не знал ни колдун, ни колдуница, ни еретик, ни еретица».
Вместе с этой «чародейною» тетрадкою найден особый листок, исписанный очень старым почерком. На одной стороне листка: «святейшего правительствующего синода члена преосвященного Палладия, епископа Рязанского и Шацкого десятнику Артемью Иванову память. Ехать тебе туда-то и взять такого-то пономаря и дьякона». Это – официальный приказ. На другой стороне текста – известный заговор о «трясавицах» или лихорадках, список с знаменитой и столь распространенной в древней Руси суеверной сказки Иеремии, попа болгарского[12].
Смирнов и Ясыркин, имевшие у себя такого рода бумаги, признаны были за чародеев и арестованы, их взял один из саратовских чиновников, Ремер. Мнимые чародеи были привезены в Саратов, и об них началось дело.
Чародеи призваны были к допросу. Первый из них, как мы сказали выше, оказался саратовским купцом Данилою Смирновым. Он показал, что найденные у него в числе прочих бумаг молитвы, из коих одна, о «трясавицах», остались ему в наследство от покойного деда его, бывшего дьяконом в одном из сел рязанского наместничества, а тетрадку с оглавлением «список для составления в пользу всяких списков», содержанием которой были разные заговоры, он, по пересказанию проезжающего незнаемого ему какого-то престарелого человека, ночевавшего на квартире, писал он сам, Смирнов, с его слов». Что касается до арестованного у него вместе с бумагами «круглого лебастренного камня», который властям показался предметом подозрительным и до колдовства относящимся, то подсудимый показал, что он нашел его по дороге из Рыбушки в Саратов, «а для чего той камень приготовлен и кем потерян – не знает».
9
Замечательно, что в числе действовавших тогда законов цитируется знаменитый «Наказ комиссии о составлении проекта нового уложения“, пун. 494 о волшебстве: «надлежит очень быть осторожным при исследовании дел о волшебстве и о еретичестве. Обвинение в сих двух преступлениях может чрезмерно нарушить тишину, вольность и благосостояние граждан и быть еще источником бесчисленных мучительств, если в законах пределу оному не положено. Ибо как cиe обвинение не ведет прямо к действиям гражданина, но больше к понятию, воображенному людьми о его характере, то и бывает оно очень опасно по мере простонародного невежества. И тогда уже гражданин всегда будет в опасности для того, что ни поведение в жизни самое лучшее, ни нравы самые непорочные, ниже исполнение всех должностей не могут быть защитниками его против подозрения в сих преступлениях.
10
Здесь несколько слов нельзя разобрать.
11
Гайтан (змейка, жгут, колодочка, черенок) – женское нагрудное украшение в виде шнура, связанного из разноцветного бисера.
12
Список этого заговора, имеющейся в «чародейном» деле о купце Смирнове и посадском Ясыркине, представляет весьма отличный вариант от тех списков, кои напечатаны гг. Буслаевым и Калачовым. Вот этот текст: «При море Черном каменный столп, а на том столпе седоша святый архангел Михаил и святый великомученик Сисиний. Восстали на море волны, возмутилося море от земли до небес, изыдоша из моря 12 жен окаянных, простоволосых, видом страшных, и вопросиша их святый архангел Михаил и святый великомученик Сисиний: «Что есть вы, злыя жены и злообразные? И они начата говорить: «Мы есть Ирода царя дщери“. И им святые рекоша: «Почто еси вышли из моря?» Рекоша ему трясавицы: «Мы вышли из моря мучити род человеческий. Кто к заутрени не ходит и рано не встает и в праздники Господни Богу не молится, а пьют и едят рано, того мы и мучим разными муками и ранами“. И вопросиша их святый архангел Михаил и святый великомученик Сисиний: «Как вам окаянным нарицаются имена? – 1-я рече; «Мне есть имя Глемея». 2-я рече: «Мне есть имя Тресея». 3-я рече: «Мне есть имя Огиея». 4-я рече: «Мне есть имя Желтея». 5-я рече: «Мне есть имя Лухтея». 6-я рече: «Мне есть имя Ледея». 7-я рече: «Мне есть имя Хрипуга». 8-я рече: «Мне есть имя Хоркота». 9-я рече: «Мне есть имя Лемея». 10-я рече: «Мне есть имя Злобея». 11-я рече: «Мне есть имя Гиетея». 12-я рече: «Мне есть имя Левея», сестра их старшая, и та всех проклятее, ежели которого человека поимлет, то вскоре жив не будет. Аще ли в то время случится быть попу или диакону или и простый человек, который грамоте умеет, и станет говорить сию молитву над водою и над болящею головою, положа крест в воду непитую, и рече: «Заклинаю вас окаянных трясавиц святым архангелом Михаилом и святым великомучеником Сисинием и четыремя евангелисты, Матееем, Маркою; Лукою и Иоанном, побежите от раба божия, имя рек, за тридевять поприщ, и ежели вы не побежите, то мы на вас призовем св. ар. М. и св. вел. Сис. и 4-х ев. М., М., Л. и 1оанн., то начнут вас мучить и дадут вам по триста ран и рекут: крест хрисианам хранитель, крест царем держава, крест недугам и бесам и трясавицам на прогнание, да исцелит его главу нелживу, во веки веков, аминь“. По прочтении оной молитвы, трижды той воды испить, главу и лице облить трижды же, привязать, держать на кресте: во имя отца и сына и св. духа, аминь. Избавьте мя от болезни раба своего, имя рек, святые девятичислении мученицы Феогне, Руфе, Антипатре, Феоктите, Магне, Евлаие, Артемии, Феодоте и Филимоне, яко мы вси усердно к вам прибегаем, вы бо молите о нас Христа Бога нашего». Ср. заговоры о трясовицах у Калачова в «Архиве историко-юридич. свед.» и у Буслаева в «Историч. очерках русской народной словесн.» II, 47 – 48.