Расколотый мир (ЛП)

Боже, я надеюсь, что я права насчет этого.

— И сэр. — Я обращаюсь к Мерендсену. — Он… Флинн не…, - я борюсь, ища какой-то способ объяснить свою связь с Флинном таким образом, который имел бы смысл. Что-то, что не звучало бы так, будто я совсем сошла с ума.

А кто сказал, что нет?

— Он не тот, о ком вы подумали, — говорю я печально. Рядом с моим свидетельством, что Мерендсен ценен как союзник, это грустное и жалкое заявление. Но как я могу начать рассказывать, что Флинн для меня значит? Мозг уклоняется от этой мысли, от той правды, которую он избегал в течение нескольких дней. На этот раз я рада, что мне ничего не снится, опасаясь того, что мои сны скажут мне о Флинне. Я дрожу. — Обещаете ли вы, не убивать друг друга, до тех пор, пока я объясню, что здесь происходит?

Мерендсен отвечает первым, немного выпрямившись и прислонившись к стене. Поза выглядит беззаботной, но мой натренированный глаз все еще может выделить признаки того, что он начеку, все еще готов к действию.

— Конечно, — говорит он.

Внимание Флинна возвращается от Мерендсена ко мне. Я вижу боль в его взгляде, гнев из-за того, что он не был включен в мои планы. Хотя мы оба знали, что мы никогда больше не встретимся друг с другом.

— Хорошо, — бормочет он.

Я делаю глубокий вдох.

— Ладно. Сэр, вы, возможно, захотите сесть. Я уверена, что вы подумаете, что я сошла с ума, но я обещаю вам, что нет. Ну. В любом случае, не в последний день.

Я начинаю с ночи, когда встретила Флинна, ударила его коктейльной шпажкой, и мы отправились на поиски секретного объекта, которого не существует.

Девочка стоит перед классом, и все глаза устремлены на нее. Ученики сидят рядами, а стены украшают раскрашенные вручную плакаты. На этой неделе настала очередь девочки рассказывать о своей семье. Ее мать дала ей шелковую куртку, но она спрятала ее на дно сумки и вместо нее держит голофотографию. На ней изображены трое: улыбающаяся и махающая рукой девочка, стоящая между матерью и отцом, картинка повторяется снова и снова.

— А это кто? — учитель спрашивает, указывая на фотографию, и когда девочка снова смотрит на нее, там четыре человека. Появился мальчик, темноволосый и красивый, с личными жетонами, сверкающими на шее.

— Кто это? — повторяет учитель, и девочка смотрит на него, желая ответить, желая быть уверенной, что она получит хорошую оценку. Это не зеленоглазый мальчик. У этого мальчика карие глаза.

Мальчик стоит между матерью и отцом девочки, и вдруг она вспоминает.

— Он мой старший брат, — рассказывает она классу.

— Я не ее брат.

Она поднимает взгляд, и мальчик сидит на первом ряду в классе.

Он качает головой.

— Я не ее брат. Разве вы не знаете, что она сделала?

Она опускает глаза, горя от смущения, и обнаруживает, что фотография в руках кровоточит, красное стекает по ее рукам.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ФЛИНН

Я НЕ МОГУ ПЕРЕСТАТЬ НАБЛЮДАТЬ ЗА языком ее тела, когда она разговаривает с ним, склоняясь и впитывая каждую его реакцию, с глазами устремленными только на него. Я не хочу этого видеть, но не могу оторваться. Наблюдать за ними, наблюдать за ней — такая же невыносимая пытка, как слышать, как мои люди сражаются без меня. Она больше не одна, она со своим командиром, со своим капитаном. Она нашла выход.

Но она все еще нужна мне, и я ненавижу себя за это.

Джубили начинает рассказ с той ночи, когда мы встретились, и рассказывает ему о нашей попытке найти исчезнувшую базу, о ее побеге, о самоубийстве Дэвина Куинна. Она спокойна и объективна — она оказывает мне больше доверия, чем я ожидал, и она объединяет это, чтобы выдать доклад в военном стиле. То есть до тех пор, пока она не доходит до ночи, когда я покинул больницу, а она оказалась на болоте. Затем ее голос дает слабину, и я вижу эхо перенесенного ею ужасного потрясения, когда она очнулась, найдя себя окруженной смертью.

Я едва выдерживаю ее доклад об этом, и отворачиваюсь, сжимая полку, к которой я склоняюсь, пока кончики пальцев не начинают болеть. Горе в ее голосе должно помочь, должно напомнить мне, что она не забыла, но все это заставляет меня хотеть прикоснуться к ней, найти спокойствие и тишину в том, как наши раны зеркально отражаются друг от друга. Она не выходила из моего ума последние несколько дней. Скрываясь в болотах, скрываясь в городе у Софии, Джубили была моим постоянным спутником.

Я думал, что мне станет лучше, когда я увижу ее, но внутри меня продолжается борьба между желанием быть с ней и желанием, чтобы она ушла.

Она перестает пытаться объяснить резню, которую она устроила и внезапно замолкает.

— А потом Флинн помог мне вернуться сюда. Он скрывается с тех пор, потому что его собственные люди убьют его за то, что он защитил меня, а я была здесь, пытаясь найти какие-либо следы происходящего. Поэтому я и позвонила вам. Потому что вы близки к «Компании Лару», и вы единственный, кого я знаю, кто не подумает, что я просто сломалась. Вы единственный из всех, кого я знаю, кто не убьет его сразу. — Она кивает в мою сторону.

— Он думает об этом. — Я слышу острую сталь в своем голосе, звуча как все, кем я стараюсь не быть. Воинственным. Таким как Макбрайд.

Он пожимает плечами.

— Если бы тебя понадобилось убить, Ли бы позаботилась об этом. — Он находит ящик, поднимает и садиться на него. — Согласен, что ярость идет в наступление. Подминая под себя таких людей, как Ли, которые были невосприимчивы к ней, и гражданских, которые раньше всегда были в безопасности.

— И мы думаем, что это как-то связано с «Компанией Лару». — Джубили сфокусирована на Мерендсене. — У них не должно быть никакого интереса к Эйвону, но они почему-то присутствуют здесь. Или, во всяком случае, присутствовали. Идентификационный чип, который я нашла, не будет достаточным доказательством для вышестоящего начальства, но этого достаточно для меня.

— Ты думаешь, объект, который видел Кормак, был «КЛ»? Я бы не исключал, что месье Лару достаточно высокомерен, чтобы считать себя неприкасаемым. В основном потому, что он таков. — Мерендсен проводит пальцами по волосам. — Боже, что за кошмар. Лару опасен, Ли. Ты не можешь пойти против него одна.

— Я надеюсь, что вы сможете помочь, — признается Джубили. — Учитывая ваше новое родство. — Я могу сказать, что, раз ее челюсти напрягаются, что-то последует дальше, и, похоже, что Тарвер Мерендсен знает ее так же хорошо, как и я, потому что он тоже ждет. Это проявляется в одном быстром, коротком взрыве: — Почему, во имя святого, вы женитесь на Лили Лару? — Она несколько раз моргает, но поднимает подбородок и все равно бросает на него взгляд с вызовом.

Мерендсен растворяется в смехе, поднимая одну руку, чтобы предложить ей подождать, пока он отсмеется, чтобы заговорить.

— Ох, я знал, что это последует, — бормочет он. — Потому Ли, что мне нравится легкий образ жизни. Ты же меня знаешь, мне нравится роскошь. Какого черта, по-твоему, я женюсь на ней?

— Честно говоря, я не знаю, сэр. Я все пытаюсь… но это же Лили Лару, ради всего святого. — Она выплевывает имя, как будто это аргумент сам по себе, как будто он увидит свою ошибку, если услышит еще раз. — Она одна из них.

Мерендсен просто улыбается.

— Потому что я влюблен в нее, капитан. Потому что она упрямая, добрая, сильная и умная, и я не хочу провести ни один день своей жизни без нее, никогда больше.

Джубили идет к нему, сидящему на обрешетке, опускаясь перед ним на корточки, как проситель.

— Скажите мне, что я не потеряла вас из-за них, Тарвер.

В первый раз, когда Джубили использовала мое имя, я предал всех, о ком забочусь, и понял, что влюбился в девушку, которая убила мою семью. Но теперь, его имя с легкостью скатывается с ее языка. Я сжимаю челюсти и отвожу взгляд, неспособный смотреть, как она так долго смотрит на него.