Расколотый мир (ЛП)

— Но остальная часть моего рапорта?

Она чуть встряхивает диктофон, ее полуулыбка, сворачиваясь, кривится.

— Здесь достаточно, чтобы удовлетворить начальство. Вам нужен отдых больше, чем допрос. — Ее щека слегка дергается, признак того, что ее челюсть несет некоторое напряжение. — Отдохните, Чейз. Вы нам нужны.

Я должна почувствовать облегчение. Больше никаких вопросов, больше никаких шансов на то, что мои действия будут обнаружены. Но командир Тауэрс здесь почти столько, сколько и я, и я знаю ее достаточно хорошо, чтобы понять, что она обеспокоена.

Она неверно истолковывает выражение моего лица и протягивает руку. Ее кожа холодная и сухая, и я знаю, что она почувствует всплеск предательства и лжи в момент, когда прикоснется ко мне. Но вместо этого она просто смотрит на меня.

— Ты молодец, Ли. Не думаю, что большинство солдат вернулось бы. Отлежись сколько надо, а затем возвращайся к работе.

После того, как она ушла, я позволяю себе распластаться на койке, пытаясь найти удобную позицию, слушая, как скрипят волокна, словно в ответ на мои скрипучие ребра. Я не помню, когда я в последний раз не подчинялась приказам, а тем более откровенно лгала своему командиру. И все же, я не единственная. Это не может быть совпадением. Командир Тауэрс прекратила допрос, когда я упомянула сектор на востоке.

Но верить в это означало бы верить безумным теориям Кормака о заговоре. Может ли это означать, что я действительно видела больше, чем галлюцинацию, перед тем как потерять сознание.

Мысли превращаются в безумные круги, комната вращается вокруг меня, как будто все законы гравитации и физики покинули меня вместе с моими принципами.

Я не могу позволить себе лежать здесь, позволяя неопределенности одолеть меня. Капитан Ли Чейз не смущается. Она не сомневается, она не думает дважды.

Я снова заставляю себя сесть вертикально, размахивая ногами на краю койки и сглатывая тошноту, заталкивая желчь в горло, заставляя ее исчезнуть.

Легкий ветерок проникает сквозь окно, неся с собой земляной, торфяно-серный запах болота. Одна приятная вещь в Эйвоне: он слишком молод, чтобы иметь процветающую колонию насекомых. На окнах нет ставней. Госпиталь находится в центре базы, но я нахожусь в здании на полпути от центра, в одном из временных зданий, построенных для борьбы с большим количеством мелких болезней и напастей, которые поражают новичков в этой среде. На этой стороне здания маленькие квадратные окна выходят на болото, и только забор по периметру находится между ним и пустошью.

Я напрягаюсь, когда вдыхаю запах камня и сырости, которые пронизывали подземную пещерную систему мятежников. Все, что мне хочется, чтобы все стало нормальным. Надеюсь, я больше никогда не увижу Флинна Кормака, потому что если это случится, то возможно это произойдет на другом конце ствола моего пистолета.

Прошло всего несколько дней, прежде чем медики разрешили мне покинуть палату, и, хотя ребра все еще немного болят, этого недостаточно для меня, чтобы оставаться взаперти. Я еще не готова вернуться в «Молли», так что вместо этого я иду по главной улице этого жалкого подобия города с несколькими ребятами из моего взвода.

На базе особо нечем заниматься, наши линии связи не намного лучше, чем те, что мятежники собрали на болотах. Видеосигналы тоже плохи, и надо быть жуть каким отчаянным, чтобы смотреть шоу, которые на девяносто процентов статичны. У нас есть ретрансляторы спутников для официального бизнеса, но если Тауэрс не в необычном хорошем настроении, нам никогда не дадут использовать их для чего-то такого простого, как развлечения.

Но эта ночь хороша для прогулки. Так же хороша, как и любая на Эйвоне. Воздух по-прежнему спертый, холодный и липкий от влаги. Тумана нет, так что хиленький свет вдоль утоптанной грунтовой дороги рассеивает большинство теней.

Несмотря на это всегда отрезвляюще ходить в город. Оказавшись между военными, оказывающими давление на население в связи с притязаниями «ТерраДин» на землю и мятежниками, протестующими против этих обстоятельств, горожане несут на себе основную ответственность за выполнение строгих правил и комендантского часа. Большинство из них работают на болотах с водорослями или в качестве геодезистов окружающих экосистем, что является необходимой работой, если Эйвон когда-либо собирается стабилизироваться и поддерживать жизнь самостоятельно. Но, и как большое количество мятежников, живет на болоте, так и в городе обитает много сочувствующих. И все, что нужно для того, чтобы сочувствующий стал мятежником — это одна из неоспоримых возможностей.

С момента начала прекращения огня несколько месяцев назад ситуация стала более спокойной, но, несмотря на то, что мы не на дежурстве, мы не можем расслабиться, не полностью. Мы должны следить за каждым прохожим и за каждым изменением в воздухе. И, зная, насколько близка фианна к открытому сопротивлению, я более нервная, чем кто-либо другой.

Уверена, прогулка была идеей Алекси. Он и Мори появились у моей двери после того, как я покинула столовую. Он больше всех, я думаю, подозревает, что я была нечестна в том, что случилось со мной на болоте. Но он не может знать правду. Он осторожничает и держится рядом со мной. Ребра хорошо заживают, и благодаря заживителям, которые дали мне врачи, синяки почти полностью исчезли. Но Алекси беспокоится не о видимых ранах и симптомах. И он не знает, что с этим делать.

Я стараюсь показать ему, что я в порядке. Мори произносит какую-то дико неуместную шутку, которая настолько оскорбительна для всех, кого она касается: офицеров, терра-отстоя и большинства расовых групп, больше, чем я могу сосчитать — что становится противно. Я смеюсь и угрожаю сделать ее чистильщиком уборных на неделю, потом поднимаюсь и иду вдоль забора несколько ярдов. Однако я снова спрыгиваю вниз, как только могу. До сих пор головокружение не отпускает меня. Еще слишком нестабильна.

Большинство зданий в городе — жилые дома, чьи гостиные превращены в магазины или торговые залы различного рода. Мы направляемся в один из таких домов, где глава семьи забирает у местных зерновые наделы и дает им взамен хлебобулочные изделия. Мы обменяем часть военных пайков на местный домашний хлеб. Хлеб на вкус немного похож на болото, но поешь около десяти лет однообразную столовую еду в этом бардаке, и будешь готов мириться с некоторым вкусом болота в своем хлебе.

Мы поворачиваем за угол дома, и Алекси с кем-то сталкивается. Они оба отскакивают друг от друга, но другой парень первым восстанавливает равновесие, раскачиваясь на пятках.

— Смотри куда прешь! — Он ненамного старше нас, но на его лице столько же шрамов, сколько и на любом солдате.

— Эй, мужик, извини. — Алекси тих и спокоен. Он хорош в кризисных ситуациях. — Не видел тебя. Куда направляешься?

— С чего это я должен тебе говорить? — На Эйвоне много таких людей. Они повсюду и на Вероне. Злые на все, готовые выплеснуть злость на всех, кто встречается на их пути. Прекращение огня между военными и мятежниками не означает, что такие жители, как мы, чем-то лучше.

Мори шагает вперед, вставая между Алекси и парнем.

— На самом деле должен. — Мори небольшая, но она сильная и компетентная, и в этот момент, она так и выглядит. Она небрежно кладет руку на кобуру, где лежит ее пистолет. — Комендантский час через полчаса.

Парень сплевывает слева от ботинка Мори.

— Придумай сама, trodaire. — То, как он бросает в нее слово, больше жалит, чем любое другое оскорбление.

— Пошли, — говорит Алекси, закатывая глаза. — Если мы хотим хлеба, нам придется поторопиться.

Мори замирает, не признавая даже Алекси. Ее глаза устремлены на городского мальчишку — вся мимика оставила ее лицо. На моих руках и шее начинают подниматься волосы. Что-то не так.

— Ты скажешь нам, куда идешь, — произносит Мори. Ее голос холоден. Это ни в коем случае не та девушка, которая минутами раньше шутила и смеялась. — И закатай рукав, мы должны просканировать твой генотип.