Русские суеверия

«Обрадовавшись гибели человека, водяной начинает тешиться и играть. Тогда ветер нагоняет тучи, река начинает волноваться, и после такой игры часто наступает продолжительный холод. В Юрьевском уезде Владимирской губернии при наступлении летом холодной погоды народ утверждает, что непременно где-нибудь утонул человек» (то же в Ярославской губернии) 〈Пащенко, 1905〉.

Душу утонувшего водяной берет к себе «в присягу», а тело выбрасывает (вятск.) либо подменяет чуркой, двойником утопленника (арханг.).

Согласно распространенным представлениям, к водяникам попадают и про́клятые люди – те, которых сгоряча «послали к водяному», выругали (арханг., олон., владимир., костр., урал.). Они продолжают «жить» под водой, повинуясь водяным хозяевам (см. ПРО́КЛЯТЫЕ, ШУТ). В отличие от утопленников, про́клятые могут вернуться к людям (девушки, выйдя замуж за обычных людей, – арханг., олон.). В повествовании из Владимирской губернии старичок подговаривает бедного крестьянина броситься в воду (утопиться), уверяя, что он не погибнет: «Там будут тебя угощать всякими яствами и питьями, не ешь, не пей, не бросай через правое плечо, ночью не спи, не бери ни золота, ни серебра, а проси серенькую овечку, а овечка эта – про́клятый мальчик» (крестьянин выходит из-под воды с мальчиком-овечкой и вскоре богатеет).

Человек, попавший к водяному хозяину, способен возвратиться на землю, обманув его (самар.), но это случается редко. Утопленник остается слугой водяного до тех пор, пока не найдет себе замену, то есть сам кого-нибудь не погубит. Но и тогда он не покидает подводного царства, а становится полноправным водяным хозяином (тамбов.).

Водяной «угрюм, мрачен, беспощаден в большинстве», но бывает и добрым. «Например, про иные озера говорят, что в них потонуть человек не может, и это приписывают влиянию добрых водяных» (волог.) 〈Кичин, 38〉. «Вера в водяного держится крепко, отношение к глубоким водам боязливое» (владимир.).

Многоликий водяной хозяин непредсказуем, двойствен, «играет» вместе с коварной и животворящей стихией воды; он столь же необходим, сколь опасен.

ВОЛКОДЛА́К (ВОЛК-О́БОРОТЕНЬ) – человек-волк; оборотень; колдун, способный превращаться в волка и обращать в волков других людей.

«Полночь, всеобщая тишина. Вот-вот к нам заглянет домовой, волкодлак, лаума, какая-нибудь нечистая сила» (смолен.); «Солдатик проучил пупка-колдуна за то, что он на свадьбах людей волкулаками делал» (смолен.).

Вера в существование волкодлаков, волков-оборотней, бытовала издавна. В Кормчей по списку 1282 г. повествуется о волкодлаке, который гонит облака, «изъедает» луну 〈Гальковский, 1916〉. По мнению Ф. И. Буслаева, «остаток этого предания доселе сохранился в пословице „Серый волк на небе звезды ловит“» 〈Буслаев, 1861〉.

Описания сверхъестественных существ, именуемых волкодлаками, в XIX–XX вв. противоречивы. Обобщая южнорусские, малороссийские поверья, А. А. Потебня пишет: вовкулаки (волколаки, вулколаки) оборачиваются волками, черными собаками, кошками; они нападают на людей, на скот, распространяют повальные болезни 〈Потебня, 1865〉.

На Смоленщине и Орловщине волкодлаки – волки-оборотни. Они «переедают шеи» собравшимся на вечеринку девушкам (смолен.) и, напротив, никогда не нападают на человека и скота не трогают (орл.). Вера в существование людей-волков распространена повсеместно, но в Центральной и Северной России их называют обычно не волкодлаками, а оборотнями. В отличие от грозных «небесных волков» и беспощадных полуволков-полулюдей (волкодлаков), люди-волки (оборотни) двойственны в своих повадках и поступках.

Человек, наделенный сверхъестественными способностями, становится волком, «перекинувшись» (перевернувшись) через нож или топор, воткнутый в пень либо в землю. Если предмет, через который «перекидывались», выдернуть и унести, человек-волк навсегда останется волком. «В селе Лучасах Смоленской губернии рассказывают, что когда-то там жил мужик, умевший делаться оборотнем. Пойдет на гумно и пропадет. Однажды за овином нашли воткнутый в землю нож и выдернули его. С тех пор мужик пропал и пропадал без вести года три. Один знахарь посоветовал родственникам пропавшего воткнуть нож за овином, на том месте, где он торчал раньше. Те так и сделали. Вскоре после этого пропадавший мужик пришел в свою избу, но весь обросший волчьей шерстью. Истопили жарко баню, положили оборотня на полок и стали парить веником; волчья шерсть вся и сошла. Оборотень рассказал, как он превращался: стоило ему перекинуться через нож, и он обращался волком. Прибежал, а ножа нет. И век бы ему бегать в таком виде, если бы не догадались воткнуть на старое место нож. Хотя этот парень и обращался в волка, и долгое время был оборотнем, мысли и чувства у него были человеческие. Он даже не мог есть нечистой пищи, например падали. Когда оборотень подходил напиться к воде, там отражался не волк, а человеческий образ» 〈Гальковский, 1916〉.

Отметим, что и волкулаки, по мнению крестьян Орловщины, держат себя с подветренной стороны от настоящих волков. «Хотя нужда заставляет их питаться чем попало, но они больше стараются разживаться хлебом и мясным, унося из погребов то и другое» (непонятная убыль съестного – от волкулаков) 〈Трунов, 1869〉.

В Олонецком крае записано повествование о колдуне, который по ночам становится волком. Цель таких превращений в большинстве великорусских и севернорусских повествований о колдунах-оборотнях, «бегающих волками», неясна. Конкретная задача – загнать овец, причинить людям вред – упоминается редко. Колдун «ударяет топором в пень и обращается в волка для того, чтобы заесть скотину, принадлежащую тому человеку, на которого он, колдун, за что-либо гневается» (волог.).

В «Слове о полку Игореве» князь Всеслав «рыщет волком в ночи». Обращение в волка было уподоблением одному из наиболее почитаемых и могущественных зверей. Способность к таким превращениям издревле приписывалась «особо сильным» колдунам и, видимо, составляла необходимую часть некоторых обрядов. Возможно, именно об обрядовом «обращении в волков» свидетельствовал Геродот, повествуя о том, что ежегодно каждый из невров (предположительно обитавших на территории нынешней Белоруссии) «становится на несколько дней волком».

Такое действо могло быть приурочено к одному из важнейших обрядов – свадьбе (в образе сверхъестественного волка видят реплику некогда бытовавшего «обращения жениха в волка» в связи с формой брака – умыканием).

«Свадебное обращение в волка» позже переосмысливается как нежелательное последствие колдовской порчи: «всех участвующих в свадебном празднестве обращают в волков, которые в сутнее (у переднего угла) окно выскакивают на улицу и убегают в лес, где и проживают днем и ночью» (волог.). «Охотники, бродя в лесу, встречаются иногда с волками, одетыми в кафтаны и женские платья. Это люди, уехавшие без отпуска» (без охранительного напутствия) (арханг.); «Поезд оборачивают волками и есть-коли дружка плох, не может, значит, супротив заговора свой отговор представить» (урал.). О бытовании подобных поверий в XVIII в. сообщал М. Д. Чулков 〈Чулков, 1786〉.

Сюжеты быличек, звучавших в русских деревнях вплоть до нашего времени, развивают традиционные представления о поезжанах-оборотнях, их обличье, повадках, спасении либо гибели.

Обращенные в волков люди страдают, тоскуют, по ночам «прибегают к родным местам и жалобно воют, так как жаль расставаться со своим домом и семьей». Занозивший лапу оборотень два года подряд ходит к мужику за помощью (в овин). На второй год крестьянин решается убить волка и обнаруживает под его шкурой человека в кумачной рубахе (волог.).

Превратить людей (и мужчин и женщин) в волков (реже – в медведей) можно навсегда или на определенный срок.

«Заколдованы были волками двенадцать человек на семь лет, и через семь лет вернулись домой только три мужика, а остальных настоящие волки разорвали. Из трех уцелевших мужиков был наш деревенский, и он все рассказывал: как он волком был и как бегал с настоящими волками. „Попадешь, бывало, – говорит он, – в их стадо и ложись всегда под ветер, а на ветер ляжешь – сейчас учуют человечину и разорвут. Они много так наших разорвали. Бегаешь, бегаешь, поесть все ищешь. Настоящие-то волки падаль жрут, а мы не ели падаль, все живых – барашка, теленочка… Иногда память приходит: в свою деревню забежишь, к своему двору подойдешь и думаешь: «Вот скажу, кто я таков». Как вдруг собаки залают, на улицу выйдет кто-нибудь, закричит, заулюлюкают – совсем не можешь образумиться и порскнешь куда-нибудь от деревни подальше, в лес или овраг“. Оборотень этот повадился ходить в ригу и там лежать. Домашние его и подумали: „Не наш ли это сердечный?“ И положили на то место, где он ночью лежал, ломтик хлеба. Утром посмотрели, а ломтя нет: он съеден. На следующий день положили больше хлеба, и это он съел. Так они его и кормили, пока он не превратился опять в человека. Прошло семь лет, волчья шкура у него треснула и вся соскочила: он стал человеком. Крест как был у него на шее, так и остался, да клочок серенькой шерсти против самого сердца» (тульск.).