Русские суеверия

Водяной «хозяин» часто предстает человеком. Он – «высокий здоровенный мужик» (олон., новг.); старичок (новг.); прикидывается красивым парнем (тульск.); похож на обычного крестьянина (арханг.), но «чернее» его (олон.).

Один из наиболее распространенных обликов водяника – старик с длинной седой либо зеленой бородой (мурм., арханг., олон., волог., новг., калуж., тульск., тамбов.). Водяной – дед в красной рубахе (яросл.).

Лембой – царь водяной – невысокий старик с седыми распущенными волосами, с палицей в руке (олон.). В Архангельской губернии водяной хозяин – дедушка-водяной с бородой по пояс. Водяной-патриарх – не только властитель водной стихии, но и «водяной дед, прадед», предок. На Ярославщине оскорбивший бранью или каким-либо неуместным действием воду, опуская в нее кусок хлеба с поклоном, произносил: «На море, на океане, на острове, на Буяне, гулял добрый молодец, да соскучился, пришел он к тебе, матушка-вода, с повислою головой да с повинною. Прости меня, матушка-вода, простите меня и вы, водяные деды и прадеды, отцы и матери и ваши малые детушки, чем я кого прогневил».

Вообще же водяных «бесчисленное множество в воде» (волог.). В самом маленьком пруду либо ручье есть свой водяной: «Чого у нас небольшая копань (пруд), а и тут е воденик» (петерб.).

Традиционные места жительства водяных – омуты (особенно у мельниц), водовороты, глубокие и опасные места на реках и «боготы маленьких речек» (волог.). Верят, что дедушка-водяной «живет в мутной воде у мельницы», сообщал в конце XVIII в. М. Д. Чулков 〈Чулков, 1786〉.

«Водяной живет в глубочайших ямах, в озерах или реках. Над теми ямами вертит воду. Такие места называются чертовыми домовищами» (арханг.). Обитает водяной и в «бездонных болотах» (новг., смолен.), и в «провалах под землей», куда, по мнению крестьян Тамбовской губернии, водяные уходят жить на зиму (вместе с русалками и утопленниками): «Находятся они [жилища водяного] глубоко под землей. Ход в них открыт всегда и для всякой нечисти. Водяной уходит туда через отверстия в русле, таинственные отверстия эти бывают во всяком озере».

Нередко дом водяника – нечто неопределенное под водой – «ровно погреб какой» (симбирск., вятск.).

Некоторые водяники селятся «по погостам» либо «по приходам». Они привержены сакральным (священным, освященным) пространствам, будь то православные храмы или некогда располагавшиеся на их месте «языческие капища» (олон.).

Жилищем водяного может быть дворец (смолен., орл., калуж., пенз.). «Под водой у водяников есть целые царства; в морях и озерах построены города из богатых палат; в малых озерах – села и „особливые хоромины“» (олон.) 〈Рыбников, 1910〉. Однако чаще жилище водяного – крепкий крестьянский дом, хата (арханг., олон., новг., рязан., тульск., калуж., орл., самар., вятск.).

«Быт» водяного напоминает человеческий: у водяных будто бы «в воде есть дома, где они живут с семьями» (Новг., Белоз.); «полными домохозяевами» (вятск.). Среди водяных есть «главы семей»; «старшие водяные», которым подчиняются все прочие, а также царь, «обходящий дозором свое царство» (Русский Север, смолен., тамбов.).

Для поверий и несказочной прозы северо-запада, севера и северо-востока России характерен образ водяного – седобородого старика, большака, почтенного патриарха. Ср.: водяной озера Ильмень – старик благовидной наружности. Он «управляет водой и рыбой», распоряжается окрестными ручьями, реками. Ильменский водяной – «оглашенный христианин», присутствует на службах в Софийском соборе, но покидает службу при пении Херувимской, как и все «полуверные», «средние между Богом и чертом» существа (новг.).

Мотив «подводного житья-бытья», почти такого же, как жизнь людей на земле, – один из наиболее распространенных в крестьянских рассказах о водяном: «И пошли они берегом, дорожка все спускалась вниз, стало как-то холоднее. И пришли они в большое село (подводное) к богатому дому. 〈…〉 И встрел их в избе большак – седая голова, седая борода» (олон.).

О «семье водяного» упоминается вскользь; обращение с таким семейством требует большой осмотрительности.

«В Горской волости на реке Очкомке была мельница… Поговаривали, что на ней водятся черти, а мельника считали колдуном. В кожухе [отделение, где водяные колеса] не один раз видели водяного с семьею под колесом. Однажды помолец заглянул в кожух, а там водяной с семейством обедает. Помолец перекрестился, и водяные скрылись. На другой день мельница сгорела» (Новг., Череп.).

Жен водяных иногда именуют «водянихами» и «русалками», но, по распространенным поверьям, водяные женятся на утопленницах или «отсуленных» им девушках.

Жители Архангельской губернии рассказывали о тоскующей по земле девушке-утопленнице, ставшей женой водяника, которая пыталась вернуться домой и погибла. В тех же местах записан и другой сюжет – о том, как девица влюбляется в водяного, ходит к речке и в конце концов он берет ее к себе. Среди вятичей бытует своя версия о семейной жизни водяного: он женится на девушке, «отсуленной» ему матерью. Мать долго не может выдать дочь замуж и сетует: «Хоть бы водяной женился». Водяной в облике зажиточного мужика приезжает и увозит дочь, которая селится в его доме, но умирает после родов.

Популярен среди русских крестьян XIX–XX вв. и сюжет о деревенской повитухе, принимающей роды у жены водяного.

Иногда водяник пытается ходить (и ходит) к понравившимся либо заклятым девушкам, женщинам. «Одна вдова пошла на реку за водой. В зеркальной поверхности воды она увидала свое лицо и подумала: „Какая я красавица, а мужа у меня нет“. И при этом прокляла свое вдовье житье». Ночью вдова увидела во сне мужа-покойника и с той поры забеременела. Родив, она сразу окрестила младенца, «чтобы он не достался водяному». В тот же день младенец скончался. Прокравшись в избу, водяной унес левую половину тела ребенка, «а если бы младенец был не крещен, то он унес бы его целиком» (олон.).

Олонецкий крестьянин предлагал известному собирателю П. Н. Рыбникову познакомить его с бабой, «к которой и о сю пору похаживают водяники. Чего-чего не делали сродники 〈…〉 и заговаривали ее, и ведунов к ней водили – ничто не берет: сначала как будто полегчает, а немножечко погодя, смотришь, к ней опять лезут из воды незваные гости» 〈Рыбников, 1910〉.

Такие тексты напоминают средневековую «Повесть о бесноватой жене Соломонии», где водяные демоны осаждают Соломонию, рожающую от них детей.

Дети водяных нередко отождествляются с водяными чертенятами (тульск., вятск. и др.), но походят и на обычных ребятишек-несмышленышей.

«А то и на моей памяти (правда, был я еще маленьким пареньком), рассказывали мужики с Юмзенги: у них под горою озеро и рыбы в нем довольно. Вот мужик и пошел осматривать верши. Вытащил одну, глядь – ан там ребенок! Испугался мужик, думал – утопленник, да со страху и опустил вершу опять в воду. Однако видит – ребенок живой, плавает в верше да ищет, койда выбраться бы. Вынул мужик его, принес в избу. Собрались все глядеть на такое чудо: ребенок как есть, только молчит да поглядывает на всех. Наглядевшись вволю, решили отнести назад, чтобы беды не нажить. Только опустили в воду – он нырнул и поплыл в глубину. Да сколько потом ни лавливали рыбу в этом озере – и сетями, и бродниками, – а не попался больше ни разу… 〈…〉 Да ведь это не старый был, слышь, ребенок еще! Ну, с глупа и залез. Ведь они тоже женятся и ребят водят, как и люди» (арханг.).

По другой версии, своих детей у водяного нет, поэтому он топит купающихся ребятишек (арханг.).

Водяные устраивают браки между своими детьми. Их свадьбы сопровождаются стихийными бедствиями – наводнениями, возникновением новых рек, исчезновением озер (олон.).

Включенный после принятия христианства в сонм нечистых духов, водяной хозяин сблизился по характеристикам с бесом, чертом, однако его образ, функции не утратили значимости и двойственности. Вода – насущно необходимая, всепроникающая стихия. И в поверьях, и в быличках водяной хозяин – существо универсальное. Он – распорядитель не только определенных территорий (даже вне воды), но и погоды; поднимается (летает) над землей в черной туче; создает реки и озера; передвигает острова (олон.). Водяник способен изменять ландшафт: в результате его деятельности «то ручей пробьет себе новое русло, то озером раскинется прежняя болотина» (олон.) 〈Майнов, 1877〉.