Русские суеверия

Облик беса народных верований сложился на стыке христианской и языческой, письменной и устной традиций; с участием восточных, византийских и богомильских, западных влияний; воззрений раскольников. Названием «бес» (предшествующим наименованию «черт», появившемуся на Руси не ранее XVI–XVII вв.) обозначались разнообразные существа и силы, вернее, некая вездесущая сила, которая позже приобрела более или менее четкие облики домового, лешего, водяного и стала после принятия христианства «нечистой».

Однако собирательность названия «бес» сохранилась до наших дней. Бесы – разноликая нечисть; бесами могут именоваться почти все ее представители. Слово «бес» имеет несколько десятков синонимов: змий, кромешный, враг, недруг, неистовый, лукавый, луканька, не-наш, недобрый, нечистая сила, неладный, соблазнитель, блазнитель, морока, мара, игрец, шут, некошной, ненавистник рода человеческого 〈Даль, 1880〉.

В поверьях XIX–XX вв. бесы, как и черти, появляются повсюду, но чаще населяют разные «неудобья» – пропасти, провалы, расселины, болота. Из заполненного мутной водой провала, «где купаются бесенята», рыбак выуживает «маленького, как головешку, беса» (тамбов.). Ср. поговорки: «Навели на беса, как бес на болото»; «Все бесы в воду, да и пузырья вверх» 〈Даль, 1880〉.

Среди бесов есть и существа женского пола, бесихи, и юркие малыши – бесенята, в общем тождественные чертовкам и чертенятам (см. ЧЁРТ). Кроме того, бесихой, бесовкой иногда называют водяниху, лешачиху, а также ведьму, колдунью.

Охарактеризовать беса древнерусских, средневековых верований можно на основании Слов, Поучений, житийной литературы.

Бесы, подобно домовым, вредят скотине в хлеве; «творят многу пакость в хлебне» (Житие Феодосия Печерского). Подобно лешему, бес водит и носит на себе людей (Жития Ефросина Псковского, Иоанна Новгородского). Как и водяной, бес пытается утопить лодку и лошадь на переправе (Житие Иова Ущельского). Сходно с лесными «хозяевами», лешими, а также волхвами, колдунами бесы оборачиваются волками, медведями, иными животными. Устрашая иноков-отшельников, они ходят к их кельям «рыкать и ляскать зубами».

«В житии Стефана Комельского читаем: „Превращаяся убо враг сы демон во зверское видение в медведя и волки и притече нощию к келии св. Стефана и рыкающе и зубы скрегчуще, хотя святого устрашити и сим из пустыни изгнати“. Это – ходячая фраза, встречающаяся во многих северных житиях» 〈Рязановский, 1915〉.

Излюбленный облик беса – огненный змей, столь же традиционный герой народных поверий. Когда Иоанн, печерский затворник, закопался на тридцать лет в землю, бес выгонял его пламенем, прилетая в виде огненного змея. Сходно с домовыми, лесными, водяными духами народных поверий бесы принимают обличье отсутствующих людей («Легенда о Федоре и Василии Печерских»); сожительствуют с женщинами («Повесть о бесноватой жене Соломонии»).

Бесы вездесущи, разносят болезни; вызывают недуги, входя в человека, в его питье, пищу, в любой «сосуд непокровенный» («Повесть о скверном бесе»). Представления народа о подобной устрашающей деятельности сохраняются на протяжении веков. По мнению крестьян XIX в., бес может отдавить ногу, опустить «запойную» каплю в бочку с вином, толкнуть, «попутать», поселиться в человеке, вызывая падучую, кликушество, сумасшествие. «Некоторые калужане думают при этом даже так, что бес может входить и в отдельные части тела человека: «…войдет он в губу – губа вздуется, в руку – рука отнимется, в ногу – отнимется нога» 〈Попов, 1903〉.

Бесы историко-литературных памятников обнаруживают явное сходство с нечистой силой крестьянских поверий XIX–XX вв., что подтверждает устойчивость, давность основных представлений о нечистых-бесах: они многолики, влияют на разные сферы жизни людей, способны воздействовать на человека и «приравниваются к судьбе».

В отличие от разнообразных нечистиков народных верований, «историко-литературные» бесы неотступно преследуют монахов, святых. (Об искушении ими мирских людей мы не имеем столь же подробных сведений, «о мирских людях мало писалось житий» 〈Рязановский, 1915〉.) Однако бесы-искусители не исключительно зловредны, а порой – полезны: с ними можно заключить договор, их можно заклясть, заручиться помощью. Так, бес, закрещенный в умывальнике Иоанном Новгородским, в одну ночь возит его в Иерусалим и обратно; бес сторожит у пустынника репу; Феодор Печерский заклинает мешающих ему бесов носить дрова, чтобы отстроиться после пожара. «Таким образом, – отмечает Ф. А. Рязановский, – бесы не только мололи на монастырскую братию, но и принимали деятельное участие в построении Киево-Печерского монастыря» 〈Рязановский, 1915〉.

Очевидно, что подобные созидательные (и даже на пользу православия) деяния бесов, сходные с деятельностью заклятых колдунами чертей, далеки от канонических христианских представлений о них и гораздо ближе народному мировоззрению, видимо питавшему подобные повествования.

Одна из распространенных народных версий сюжета о заклятом, «заключенном» бесе – рассказ о бесе Потаньке, который забирается в замешенную без благословения опару: «Баба как-то заводила опару и не говорила: „Господи благослови!“ Потанька-дьявол узнал это. 〈…〉 Он пришел да и сел в опару ее; она стала цедить опару да и здумала заградить ее крестом с молитвой: „Господи благослови!“» (перм.). В уральской сказке пустынник закрещивает мяукающего черта в умывальнике. Выпущенный из заточения черт является в ад: «Так и так, ваше сатанинское благородие! – липартует черт Сатане. – Тридцать-де лет сидел в темнице в рукомойнике!»

Образ беса (и сменившего беса черта) в народных воззрениях сугубо материален, сближен с образами персонажей низшей мифологии, но сохраняет ряд существенных черт, привнесенных Священным Писанием.

Одно из устойчиво «бесовских» свойств – стремление искушать человека, сбивая его с пути истинного. «Бес есть собственно искуситель, враг человека, производитель греха» (вятск.). Сильное «бесовское искушение» и в древней, и в средневековой Руси, и в России XIX в. – пьянство, «ужаснейший национальный порок»: «Вина напиться – бесу придаться». «Бесовским зельем» считали табак.

В книжных миниатюрах XVII в. «бес пьянства напоминал обрюзглого силена; бес обжорства протягивал свое свиное рыло; бес лихвы держал мешок с деньгами; блудный бес сладострастничал; бес гнева и ярости грозил дубьем и т. п.» 〈Буслаев, 1886〉. Бесы вводили в грех чревоугодия, блуда, сребролюбия, гнева, уныния, тщеславия, гордости.

В поверьях XIX – начала ХХ в. бес – «лукавого Сатаны ангел» – неотлучно сопутствует людям. «Стоя на молитве, стараются иметь ноги, а особенно пятки как можно плотнее одна к другой. Это для того, чтобы бес не проскочил между ног и не произвел какого-нибудь соблазна в уме и сердце» (нижегор.). «Что умоисступленный человек поступает под влиянием беса, народ в это твердо верит и таких оправдывает пословицей: „Бес попутал“» (новг.).

«Одержание бесом» вызывало болезни, сопровождающиеся истерическими припадками, судорогами: «при икоте сто бесов живот гложет», а в кликуш якобы вселяется бес, который «говорит» изнутри. Таких больных иногда называли «бесовниками». Из некоторых губерний России сообщали, что бесы, сидящие в кликушах, особенно охотно бранят священников.

Вхождение являвшихся носителями отнюдь не исключительно злых начал духов, божеств в людей (как и сожительство с ними) в дохристианских верованиях представлялось благотворным, даже необходимым. И хотя в интерпретации православия такое вхождение – явление крайне нежелательное, одержимых бесом кликуш наделяли пророческими способностями, ясновидением. «Когда после бурных проявлений припадка кликуша лежит без движения и как бы спит, бес выходит из нее, рыскает по свету и разузнает о выспрашиваемом» (пенз.); «некоторые калужане, напротив, решительно отвергают ясновидение кликуш, на том основании, что „лукавый не может говорить правды“» 〈Попов, 1903〉.

Так или иначе, но бесам присваивается ве́дение, превосходящее человеческое, однако уступающее Божию. Поэтому и необычайные знания у людей – «от бесов». Чаще всего они направлены во зло, а «сношения с бесами» (чертями) приводят к отречению от Христа. В XVII в. «холоп стольника Зыкова, Васька Татарин, показывал на допросе, что кабальный человек Мишка Свашевский „давал ему тетрадь в полдесть, а в ней писано отречение от Христа Бога“. Владелец тетради предупредил, „чтоб он взял ее к себе, а не чол, а буде он ее станет честь не знаючи, и от бесов-де ему не отговоритца“» 〈Черепнин, 1929〉.