Сибирское дело

Отбубнив, Маркел задумался, а после опять начал читать сначала и опять запнулся в том же месте: «и далее, куда будет указано». Это куда, подумалось, в Чердынь? А за Чердынью что – никто ещё не знает? И Маркел вздохнул.

– Ты что это?! – сказал Захар. – Да я тебе смотри каких коней добыл! И проводник тоже зверь. А ты нос воротишь. Это как?

Но Маркел в ответ только махнул рукой. Что проводник, подумал он тоскливо, завтра же будет другой, а послезавтра третий и так далее, пока «будет указано». А кем указано? И повернулся к Стёпке. Стёпка подал ему кошель. Маркел принял его, слегка подбросил. Кошель был не очень полный. Ну и ладно, подумал Маркел, отвернулся и пошёл к саням садиться. Филька пошёл за ним, первым делом уложил в сани узел с вещами, и только уже после узелок с провизией. Сказал:

– А что! Когда это ещё тот ям? А тут сразу взял и перекусывай.

Маркел улыбнулся, дал Фильке двугривенный и сказал, чтобы тот выпил за него. Филька засмеялся и ответил, что он на это выпьет не однажды и ещё добрых людей угостит. Маркел сел, запахнул полог саней, чмокнул губами, приказал «пошёл!». Проводник легко вскочил на переднюю лошадь, жарко огрел её кнутом – и лошадь рванула, сани тронулись наискосок через площадь, сразу забирая к Никольским воротам. Маркел не смотрел по сторонам, а просто ехал, думал. Думалось только о всяких гадостях, Маркел сидел мрачный, угрюмый.

Так он угрюмо ехал и по Кремлю, и дальше, через Воскресенский мост на Сретенку, а там, по Сретенке, к городским Сретенским воротам. Только за воротами, за городом, ему стало немного веселей, он развернул Параскин узелок, достал оттуда кусок пирога, начал его покусывать и думать уже не так мрачно. А что, думал Маркел, очень вполне может быть, что князь Семён прав – и никуда дальше Вологды ехать будет не надо, в Вологде сотник Мансуров скажет, и побожится, что никаких ни шуб, ни сабель, ни пансырей покойный царь Иван Васильевич, равно как и боярин Бельский Ермаку не даривали, а всё это воровские приписки вора Володьки Головина, бывшего первого царёва казначея, просто его тогда не усмотрели, зато в прошлом году поймали за руку на новом воровстве и сразу свели к Ефрему в пыточную, он там во всём повинился – и его осудили на казнь. И был бы жив покойный государь Иван Васильевич, так и казнили бы сразу на славу, а теперь что, теперь при добрейшем государе Фёдоре Ивановиче пришла воля ворам, помиловали и Головина, отправили воеводой в Чебоксары. Вот каковою теперь стала государева великая опала, тьфу!

Но пока об этом думалось, пирог был съеден подчистую. Маркел отряхнул руки, вспомнил Параску добрым словом, ещё раз залез в узелок, нащупал и достал баклажку, пригубил – и снова добрым словом вспомнил. И снова. А после пустую баклажку выбросил в сугроб. По сторонам было полно сугробов, это хорошо, подумалось, не дай бог тащиться по грязи. А так ехалось легко, скользилось.

А потом, солнце ещё не поднялось до полудня, показался первый ям – Тарасовка. Остановились, там дали другого провожатого и поменяли лошадей. Маркел зорко смотрел, чтобы не подсунули каких-нибудь хромых или заморённых. Но напрасно он об этом беспокоился, кони снова оказались хоть куда. Наверное, все понимают, подумал Маркел, что с царёвым гонцом шутки плохи. И поехал дальше. День был ясный, и слабый морозец, на дороге пусто. Вскоре подъехали ко второму яму, сменились. А дальше вскоре был и третий ям – Сергиев Посад. Там, на ямском дворе, остановились на ночлег. Накормили щедро, как и в подорожной было сказано – сколько чрево вместит. Также и угол для спанья дали самый наилучший, спокойный. Спалось крепко.

Утром разбудили, накормили, дали свежих лошадей, проводника. Поехал. Ехалось опять легко. Заночевал в Переславле, и снова на ямском дворе. Потом также в Ростове, потом в Ярославле и так далее. С каждым днём теплело и теплело, ехать становилось всё несноснее. Маркел начал покрикивать на проводников. Проводники стали злобно позыркивать…

ГЛАВА 6

Но Господь милостив, всё обошлось, и на восьмой день, на день Матроны Солунской, к полудню, только дорога выбралась из леса, Маркел сразу увидел Вологду. Сперва, это ближе к нему, вдоль реки стоял Нижний посад, а дальше, на горе, возвышались каменные стены вологодского кремля. Стены там были высоченные, но недостроенные. Вот какой был государев гнев на Вологду, думал Маркел, снимая шапку и крестясь. Ох, говорили знающие люди, государь тогда был грозен! Ещё бы! Государь же, люди говорят, хотел здесь такую красоту отгрохать, и вон уже сколько всего настроили – стен этих каменных и башен – как в Москве! И уже почти закончили собор, и царский дворец рядом срубили, дворец-лепота… А после царь вдруг в один час собрался и уехал. И с той поры он сюда больше ни ногой! А всё это так и стоит недостроенное, никому не нужное и скоро развалится. Или люди разнесут по кирпичу. А что? Дурак народ!

Проезжая мимо городской заставы, Маркел, не выходя из саней, достал и показал караульным стрельцам свёрнутую в рульку подорожную. Стрельцы убрали бердыши и пропустили сани.

Пока ехали посадом, Маркел, глядя по сторонам, про себя отметил, что народ тут живёт не очень сытно, но, заметно, раньше жил сытней. И то, тут же подумалось, какое здесь тогда было строительство, сколько православных душ согнали. Небось кипело всё! А теперь только тишь да запустение.

Миновав посад, подъехали к кремлю. Там, перед самым рвом, проводник хотел было свернуть направо, к ямскому двору, но Маркел велел ехать прямо. Они переехали через ров по опущенному подъёмному мосту к Пятницкой проезжей башне. Вот тут Маркел уже велел остановиться, вышел из саней и показал подошедшим стрельцам подорожную. Старший стрелец, глянув на титлы государевы, сразу отступил на шаг и спросил, куда Маркелу дальше. Маркел ответил, что тут рядом, до губной избы.

Это и в самом деле оказалось совсем близко – от ворот третья изба налево. И там на крыльце стоял – будто заранее почуял – местный губной староста Чурила Кочергин. Увидев подъезжавшего Маркела, Чурила неподдельно обрадовался и воскликнул:

– Маркел Петрович! Какими судьбами?!

– По твою душу, – ответил Маркел, усмехаясь. – Буду творить розыск. Готовь батоги.

– Горазд ты шутить, Маркел Петрович, – ответил Чурила уже не таким сладким голосом. – Что тут у нас красть? Одну тоску-недолю.

– Посмотрим, посмотрим, – продолжил Маркел, вылезая из саней.

Проводник взял его узлы. Маркел велел нести их в избу и сам пошёл следом. Чурила вертелся вокруг Маркела, спрашивал, с чего начнём. Маркел важно помалкивал. Зашли в избу. Там вскочил с лавки Никишка, губной целовальник.

– Шапку проспишь, – строго сказал Маркел.

Никишка сказал, что винится. Маркел повернулся к проводнику, который уже положил Маркеловы узлы на лавку, и велел, чтобы тот передал ямским, что завтра рано утром кони должны быть здесь, возле крыльца.

– Что, завтра уже обратно? – с надеждой спросил Чурила.

– Там будет видно, – уклончиво ответил Маркел и велел проводнику идти.

Проводник вышел. Маркел снял шапку, бросил её на стол, сам сел на лавку, расстегнулся и тяжко вздохнул. Чурила осмотрел Маркела и с уважением сказал:

– Всего год тебя не видел, а как ты заматерел!

– Москва красит, – ответил Маркел со значением. – А у вас что нового?

– Нового у нас одно старое, – без всякой радости сказал Чурила и, повернувшись к Никишке, махнул рукой. Никишка сразу вышел.

– Не надо этого! – сказал Маркел.

– Как это «не надо»? – удивился Чурила. – Ты с дороги-то небось голодный? А мы нальём! – и подмигнул.

– Я это не люблю! – уже просто строго ответил Маркел. – Я это если только уже после службы. – И спросил: – Что это у вас, и вправду скоро двадцать лет как кремль недостроенный стоит?

– Пятнадцать, – прикинув, ответил Чурила. – Как государь уехал, так стоит. Ещё покойный государь, Иван Васильевич.

– Это понятно.

– Понятно! – в сердцах повторил Чурила. – Тут, брат ты мой, такой шум тогда стоял! И то: чуть государя не убили! Вот что надо было расследовать! А тогда замяли.