Страница 3 из 43
— Постройком через полчаса, — ссылается на занятость Калачушкин, и это подталкивает Дробанюка к более решительному тону.
— Нет чтобы шефа встретить как полагается! Никак не назаседаются!.. — грубо бросает он. — Так вот что, — тоном, не терпящим возражений, продолжает он, — прихватывай главбуха и дуйте ко мне на вокзал. Пока я тут… у железнодорожных товарищей… закончу, а потом все вместе поедем в трест, надо один вопрос срочно решить.
Никакого вопроса, конечно, Дробанюку, решать в тресте не надо, и заезжать туда тоже нет необходимости. Но это мелочь, пустяки — по ходу дела все утрясется как-нибудь, считает он. Главное — проучить этих деятелей, так сказать, действием, если уж некоторые очевидные истины в мозги проникают слабо. Словом, полезно будет прорепетировать встречу на вокзале — чтобы впредь знали, как поступать в подобных случаях.
— В общем, срочно жду вас на этой самой стоянке, — строго чеканит каждое слово Дробанюк. — А если вдруг задержусь… у железнодорожных товарищей… значит, ждите меня, ясно? — И вешает трубку.
Кряхтя, он подхватывает вещи и направляется в привокзальный скверик. Здесь, как назло, все скамейки заняты, и приходится минут десять караулить, когда освободится место, где можно присесть. Но как следует отдохнуть некогда — вот-вот должны подъехать Калачушкин и главбух. И он опять навьючивается поклажей, чтобы с оглядкой пересечь привокзальную площадь и укрыться за обоймой автоматов газированной воды, откуда удобно наблюдать за неофициальной стоянкой. А как только появится «Москвичок», он и нагрянет отсюда.
Но проходит полчаса, потом и весь час, а «Москвичка» все нет. Раздосадованный Дробанюк берет свои сумки и снова идет к телефонным будкам. Здесь все та же неизбывная очередь к исправному автомату, и опять надо долго ждать. Терпение у Дробанюка на исходе, к тому же он опасается, что, пока он торчит тут, Калачушкин и главбух могут подъехать и начнут искать его.
— Товарищи, разрешите на секундочку?.. — умоляюще обращается он к очереди. — У меня поезд сейчас уходит, а билеты дома забыл. Только на секундочку — скажу, чтоб срочно подвезли!..
Очередь молчаливо нейтральна, но Дробанюк расценивает это как согласие, и, как только будка освобождается, вскакивает туда и лихорадочно набирает номер главного инженера.
— Слушаю, — раздается в трубке теперь уже вконец ненавистно звучащий голос Калачушкина.
— Как это понимать, дорогой? — набрасывается на него Дробанюк. — Уже дважды по моей просьбе посылали человека на стоянку посмотреть, не появился ли наш «Москвич», — и вот на тебе: ты преспокойно рассиживаешь в своем кабинете!..
— Константин Павлович, бензина нет, — оправдывается тот. — Конец же квартала… Три заправки Федя объездил— нигде ни капли.
— Тоже мне деятели — бензина достать не могут! — сердито отчитывает его Дробанюк. — Другие заранее побеспокоились! Потому что, наверное, уважают своего шефа!..
— Ну, мы же… — лепечет главный инженер, но Дробанюк обрывает его:
— Ладно, оправдываться потом будешь. Мы еще поговорим на эту тему. А сейчас езжай к Лошакину, у него бензин должен быть. Скажи, что я просил, пусть литров двадцать нальет. Впрочем, я сам брякну ему, а вы паняйте тем временем. Заправитесь — и скоренько сюда, пока я тут, у железнодорожных товарищей, еще задерживаюсь.
Дробанюк достает последнюю двушку, чтобы позвонить Лошакину, начальнику отдела комплектации треста. Но в стеклянную дверь будки нетерпеливо стучат, требуя заканчивать разговор.
— Еще секундочку! — упрашивает он.
— Ничего себе секундочку! — сердятся в очереди. — Это по какому времени — марсианскому или лунному?
А телефон Лошакина будто нарочно не отвечает, хотя вызов идет нормально и вот уже звучит сигнал, предупреждающий о том, что отведенные на разговор четыре минуты истекают.
— Семен Денисович!.. — только и успевает сказать Дробанюк. Вслед за этим автомат отключается, повергая его буквально в шоковое состояние — двушек больше нет, да и в дверь снова нетерпеливо стучат.
— Поезд отходит! — жалобно, с расчетом на сострадание обращается к очереди Дробанюк, высунув голову из будки — выходить опасно, обратно не пустят как пить дать. — Двушки нету?..
— Совесть надо иметь! — набрасываются на него. — У всех поезд отходит! Все спешат!
Дробанюк нехотя выбирается из будки. Двушку ему, правда, дают, но зато приходится стать в самый конец очереди. Когда со второго захода он, наконец, дозванивается до Лошакина, тот в утешение сообщает, что «Москвичок» давно уже заправился и уехал. Дробанюк подхватывает баул и авоськи и вымученной трусцой бросается к своему укрытию у автоматов с газводой.
Но проходит опять не меньше часа, а «Москвичка» все нет. Дробанюка охватывает чувство безысходности, ему почему-то становится душно и жарко, шея покрывается липким потом. Здравый смысл подсказывает ему, что надо махнуть на все рукой и покатить домой трамваем, но что-то удерживает Дробанюка. Вслед за тем нарастающее упрямство заставляет опять пройтись по ларькам в надежде раздобыть двухкопеечных монет. Кончается это неудачей, и Дробанюк опять вынужден купить два пирожка. Но теперь он чувствует волчий голод и проглатывает их, не разобрав, с капустой они или с чем другим. Затем в очередной раз семенит через вокзальную площадь к телефонным будкам и становится в очередь.
Номер Калачушкина не отвечает. Молчит и главбух, и тогда Дробанюк набирает приемную.
— А Калачушкин только что звонил, просил передать вам, что они сломались! То есть скат пробило, кажется, и они просят подождать немного… — радует его секретарша.
«Кретины! — сатанеет Дробанюк. — Им не шефа встречать, а в вытрезвителе полы мыть!» Время уже близится к вечеру, привокзальная площадь запруживается спешащей с работы толпой. «Еще не хватало кому-нибудь на глаза попасться», — безрадостно думает Дробанюк. Но от толпы спрятаться некуда, и он сиротливо и растерянно стоит у автоматов газированной воды, мучительно борясь с желанием укатить домой трамваем. В странном оцепенении он больше не замечает хода времени, и, когда, наконец, его глаза натыкаются на стоянке на родной коричневый «Москвичок», чувства остаются нетронутыми, ему это все уже почти безразлично.
Дробанюк понуро идет к автомобилю, единственному в этот час на стоянке, и на приветствия Калачушкина и главбуха отвечает мало приветливым кивком. Потом свирепо набрасывается на них:
— Еще б больше резину тянули! Куда теперь в трест?!
Не слушая их оправданий, Дробанюк рывком распахивает переднюю дверцу, собираясь усаживаться в «Москвичок».
— Хорошо, что я тут… у железнодорожных товарищей… задержался, а то бы!..
И в этот момент перед ними вырастает автоинспектор — этакий плотный мужчина с железной непримиримостью во взгляде.
— Минуточку… Ваши права, водитель? — подчеркнуто официально произносит он.
— А… а в чем дело? — хмуро спрашивает Дробанюк. «Тебя только и не хватало для полного счастья», — думает он.
— Стоянка здесь запрещена, — строго объясняет автоинспектор.
— К-как — запрещена? — недовольно смотрит на него Дробанюк, давая этим понять, что просто так тут номер не пройдет.
— Разве не видите? — показывает кивком головы тот на знак, запрещающий здесь стоянку.
— П-позвольте! — багровеет Дробанюк. — Но здесь же становятся машины, я сам видел! Тут целый автопарк совсем недавно был…
— Ничего не знаю, — жестко возражает автоинспектор. — Здесь припарковывать автомобили нельзя.
— Послушайте, как же так?! — возмущается Дробанюк. — Мы же не гуляем здесь. У нас — работа, мы в трест должны ехать. Я — начальник управления, а это мои подчиненные, они приехали, чтобы меня, как руководителя, встретить и…
— Это не имеет значения, — перебивает тот. — Здесь стоянка запрещена. И водитель должен быть наказан.
— Что значит наказан? — срывается на фальцет Дробанюк. — Когда тут целая сотня машин стояла, это почему-то не имело значения!.. Я этого так не оставлю! Я…
Перелистывающий документы водителя автоинспектор поднимает голову, и во взгляде теперь вместе с непримиримостью появляется нечто вроде ультиматума.