Страница 2 из 43
Что он и делает. Во всяком случае новая повесть «Голубая мечта» — тому подтверждение.
ОЛЕГ ЧЕРНОГУЗ
Председатель Комиссии сатиры и юмора
Союза писателей Украины
У ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫХ ТОВАРИЩЕЙ
вешанный баулом и двумя шароподобными авоськами, набитыми всяческими покупками, Дробанюк неловко спрыгивает с подножки вагона и, потеряв равновесие, едва не падает.
— Эй, Котя Павлович! — окликает его знакомый голос. — Ножки не держат? В меру надо потреблять…
Дробанюк оглядывается и видит ухмыляющуюся физиономию своего коллеги Ухлюпина — начальника шестого ремстроймонтажного управления. Поджарый, с наглыми глазами, тот царственно шествует по перрону в сопровождении почетного эскорта из трех подчиненных — это видно по тому, как угодливо они тащат поклажу.
— Ты откуда, родной? — спрашивает Ухлюпин. Голос у него зычный и резкий, и толпа у вагонов вертит головами, привлекаемая его дикторской интонацией.
— Из командировки, откуда ж, — отвечает Дробанюк, повергнутый в растерянность пренебрежительно-фамильярным тоном.
— Во черт! И я тоже, — продолжает тот как ни в чем не бывало. Ухлюпин есть Ухлюпин, для него ничего невозможного в общении с коллегами не существует. — Эх, знать бы, что ехали в одном поезде — дали бы мы с тобой копоти!
И вдруг его украшенная рыжими бакенбардами физиономия вытягивается от удивления:
— Тебя что — не встречают твои?!
Дробанюк мнется, застигнутый врасплох этим неприлично лобовым вопросом. Ему не по себе под беспардонными взглядами сопровождающих Ухлюпина угодников. «Конечно, не встречают, — читает он в них. — И встречать не будут…»
— Во даешь! — гремит Ухлюпин на весь перрон. — Это как понимать? Не уважают тебя, что ли? Так устрой им ликбез по части служебного этикета! — И он, трубно хохотнув, «Буг-га-га!» — трогает с места. «Хи-хи-хи!» — подхалимски саккомпанировав ему, устремляется за ним почетный эскорт.
Кровь бросается Дробанюку в голову, и его и без того красноватое полное лицо становится багровым. Он настолько смят, подавлен этим издевательским смешком, что не в состоянии сдвинуться с места. Авоська и баул обреченно виснут на нем, обжигая руки какой-то постыдной болью.
И только тогда, когда поджарая фигура Ухлюпина с угодливо семенящим эскортом скрывается в толпе, Дробанюк приходит в себя. Растерянность в нем сменяется злостью — сначала на Ухлюпина и его подхалимов, потом на главного инженера Калачушкина, которому, конечно же, и в голову не пришло встретить шефа на вокзале. Да и главбух мог бы проявить необходимую инициативу тоже… Дробанюк перебирает в памяти все подходящие кандидатуры среди своих подчиненных, кто мог бы и кому положено было бы проявить по отношению к нему чуткость и внимание — как-никак в командировки он не так часто ездит, — и злость перерастает в жгучую потребность мести. «В порошок всех сотру! — думает он. — Они у меня теперь поваляют дурака в рабочее время!..»
Боязнь снова столкнуться с Ухлюпиным заставляет Дробанюка обогнуть по перрону все длинное здание вокзала и выйти к трамвайной остановке сбоку. Рядом тут и нечто вроде неофициальной стоянки служебных автомашин — как раз под автоинспекторским знаком, запрещающим ее здесь. Навьюченный авоськами Дробанюк проходит мимо этой стоянки, забитой сейчас преимущественно «Волгами», лоснящимися своими лакированными боками. Здесь людно, мелькают букеты цветов.
— Иван Петрович! — раздаются преданно звучащие голоса. — Со счастливым возвращением вас…
— Не могли дождаться!..
— Позвольте почеломкать!..
— Коллектив в полном боевом!
— Сиротами себя чувствовали!..
Эти голоса больно хлещут по самолюбию Дробанюка, заставляя страдальчески морщиться. «Вот же как у людей!.. — завистливо думает он. — А тут!..» И вдруг замечает в этом автомобильно-человеческом хаосе Ухлюпина и его подхалимов, усаживающихся в зеленый «Москвич». Конечно, на фоне респектабельных «Волг» «Москвич» выглядит более чем скромно, но все же… Лучше уж на «Москвиче», чем ни на чем.
Внутри у Дробанюка все от зависти обрывается, ноги слабеют и начинают дрожать. Но жуткая мысль о том, что его могут заметить, а затем прозвучит лошадиное «буг-га-га», заставляет его вымученной трусцой добежать до длинного ряда автоматов газированной воды и спрятаться за ними.
Из укрытия Дробанюк с оглушительно бьющимся сердцем наблюдает за тем, как зеленый «Москвич», фыркнув струей плотного синего дыма, выруливает на дорогу и резво убегает по направлению в город. Лишь после этого Дробанюк с некоторым облегчением переводит дух, но к трамвайной остановке, куда ему надо идти, не торопится. Его мысли, словно подстегнутые, с лихорадочной скоростью вырабатывают спасительный рецепт против состояния позора и унижения, которое он ощущает всеми клеточками своего тела. Дробанюк понимает, что просто сесть в трамвай и поехать то ли к себе в управление, то ли домой категорически невозможно. И тогда он прислоняет авоськи и баул к автомату-газировке и роется в карманах в поисках двушки. Такой монеты как назло нет, и он обращается к лоточнице, торгующей неподалеку пирожками.
— Я вам не разменное бюро! — отмахивается та, и Дробанюк вынужден искать двушку в разбросанных близ вокзала ларьках, косясь все время на баул и авоськи. Как это часто бывает, найти нужную монету становится почему-то невозможным. Возвратившийся к лоточнице Дробанюк сует ей рубль на пару пирожков, хотя есть ему не хочется, и заискивающе умоляет дать на сдачу хотя бы одну двушку.
— Ну что за народ такой!.. — сердится лоточница, но все же находит ему сразу несколько монет, которые чуть ли не швыряет в лицо.
Теперь надо идти через всю привокзальную площадь к обойме телефонных будок, а значит — тащить с собой баул и авоськи. Но одна рука занята пирожками. Они завернуты в клочок бумаги, успевшей насквозь промаслиться и испачкать пальцы. Дробанюк какое-то время стоит в растерянности, не зная, что делать с пирожками. Выбрасывать вроде неудобно — везде народ, да и некуда, поблизости нет ни одного мусорного ящика. Дробанюк с отвращением кусает пирожок, начиненный отвратительно кислой капустой, и с мучительной гримасой жует его.
Покончив с пирожками, он снова впрягается в свой груз и пересекает привокзальную площадь. Телефонных будок всего четыре, но исправный автомат лишь в одной, куда длинная очередь. Ждать приходится очень долго. Но вот, наконец, опустив в желобок автомата двушку, Дробанюк набирает номер и слышит в трубке голос главного инженера.
— Константин Павлович? — подчеркнуто буднично воспринимает Калачушкин его звонок. — Вы уже вернулись?..
— Почти вернулся, — уклончиво отвечает Дробанюк. И, поплотнее прикрыв дверь телефонной будки, добавляет вполголоса — Я тут… у железнодорожных товарищей…
— Где? — не улавливает намека тот.
— Ну, на вокзале пока…
— А-а.
«Бэ-э, — кипит внутри от возмущения Дробанюк. — Осел!». Но он сдерживает себя и в трубку говорит эдаким беззаботным тоном:
— Знаешь что? Пока я тут… у железнодорожных товарищей… подошли-ка, наверное, сюда мой «Москвичок».
— А вы не домой? Сразу сюда? — наивно спрашивает Калачушкин.
«Боже, с кем я работаю! — мрачно думает Дробанюк. — Это же целых два осла. Нет — стадо, целое поголовье!». Не отвечая прямо на идиотский вопрос главного инженера, он солидно покашливает в трубку:
— Дела, брат, в рай не пущают. Так что подошли. Здесь возле трамвайной остановки как бы стоянка такая… Ну, неофициальная вроде, для служебных машин.
— Федя-то, наверное, в курсе? — простодушно отвечает главный инженер, имея в виду водителя «Москвичка». — Я передам ему.
«Дубина! Баобаб! Пень!»— негодует про себя Дробанюк. А вслух осторожно намекает:
— Да ты бы лучше сам подскочил…
Ему во что бы то ни стало хочется втемяшить в тупую башку главного инженера, что от него сейчас требуется.