Страница 58 из 147
Жизнь Алекса тихо перетекала в царство безмолвия. Теперь это был человек с потухшим взглядом, выцветшим лицом и скорбным пепелищем на месте души, в которой полыхало некогда грандиозное пожарище. Арталиэн знала, что жизнь его угасает и вместилище его духа медленно рушится. Единственной отрадой для них в то горькое время стала новорожденная дочь, которую нарекли Анной. Что-то необратимо менялось и в самой Арталиэн, на её глазах одна жизнь уступала место другой, и, как она предвидела, уступала жизни более осмысленной и целенаправленной. Алекс скончался в конце семидесятых годов, оставив безутешную Арталиэн с годовалой дочерью на руках. Он умер с улыбкой, благословив мать и дочь, и призвав никогда не отступать от того, чем они жили столько лет. Проведя в горести и затворе несколько месяцев, Арталиэн решилась написать письмо дедушке. Не потому, что со смертью Алекса стала испытывать некоторые материальные затруднения, – она никогда не стала бы никого просить о помощи, тем более материальной, – но затем, чтобы получить весточку от забытых на время родственников и немного оправиться от потери. Ведь кроме Алекса вокруг неё совсем не было родных людей, не считая грудную Анну. В конце концов, она просто написала затем, чтобы сообщить о своей утрате. Ведь родные остались родными, и не она прекращала общение с ними, но они с ней. Письмо было адресовано к дедушке, графу Хорнсбари. На удивление Арталиэн, ответ не заставил себя ждать. В нём уже не было былой ярости и памятного отказа в благословении брака с Алексом, как не было и фраз вроде «любимая внученька». Всё было выдержано в строгом английском стиле, Арталиэн даровалось прощение, её приглашали посетить родовой замок вместе с дочерью. Но она радовалась, видя между ровных графских строчек тайную любовь к ней, не забытому отпрыску славного рода… И даже на время снова почувствовала себя провинившейся своенравной шестнадцатилетней девчонкой, покидающей родные пенаты ради вольных хлебов и горьких на вкус семян познания мира.
И она решилась на поездку. Встретили её радушно, все были живы-здоровы, даже постаревший дедушка, но не утративший прежней твёрдости и былого величия. Бабушка со слезами обнимала её, приехала и мама, жившая отдельно вместе с известным художником в другом графстве. Дневная встреча тихо перетекла в тихий семейный вечер за большим столом в гостиной. То был вечер воспоминаний о былой жизни, о детстве Дженни (имя Арталиэн по-прежнему не произносилось в доме Хорнсбари), о событиях, произошедших со времени её скоропалительного ухода. И конечно же, не были оставлены в стороне и любимые картины. У бабушки было много новых полотен, которые она и продемонстрировала Дженни в течение вечера. Дедушка же интересовался, не останется ли Дженни с дочерью жить вместе с семьёй, на что получил мягкий отказ, который объяснялся тем, что у Дженни теперь своя жизнь, и она желает пройти по этому пути до конца. Тогда дедушка великодушно предложил в помощь Дженни внушительную сумму денег, разрешив пользоваться ими как ей угодно, но попросив навещать их с бабушкой так часто, как она сможет. Дженни приняла дар, сказав, что купит домик где-нибудь в сельской местности и уедет туда с малышкой Анной.
Вскоре после этого Арталиэн оставляет их старое лондонское жилище и покупает участок на Лесной улице в Рибчестере, графство Ланкашир, и строит там большой дом. Переехав туда вместе с дочерью, она осознаёт перемены, произошедшие в ней со времени смерти Алекса. Словно открылись новые чакры, задействовались какие-то резервные внутренние каналы силы. Арталиэн вновь стала жить ярко и жадно, но теперь уже – по-взрослому. В хорошем смысле – не в утере острого осязания мира, но в приобретении окончательных, твёрдых убеждений и веры, которые уже не могло подточить ничто. Она, наконец, приняла смерть Алекса, хотя и знала о ней ещё пятнадцать лет назад. Знала, но не верила до конца. До самого момента смерти Алекса она относилась к предсказанию лишь с долей серьёзности, ведь в бесконечной череде одинаковых дней сложно поверить, что всё имеет своё начало и конец, – жизнь обманчиво кажется бесконечной. И если многие воспринимают сбывшиеся пророчества как неотвратимость судьбы, карму, ударяются в религию, опускаются до слов «всё в руках божьих», забывая себя и так далее, то она же осознала это как сигнал к действию. Физическая молодость Арталиэн в это время подошла к концу, теперь она впервые в жизни лицом к лицу столкнулась с конечностью всего сущего, испытав это через опыт смерти близкого человека. И именно сейчас она прочувствовала глубокий, вселенский смысл фразы Ars longa, vita brevis[7]. Да, картины, хранящиеся в подземельях их замка лишь потускнели за столетия, в то время как в мире людей сменилось большое количество поколений; землю сотрясали катаклизмы, революции, научные открытия, превращались в пыль города и жизни, – а полотна всё жили своей бессмертной жизнью. Всё это Арталиэн чувствовала и раньше. Но после того как Алекс промелькнул яркой неземной вспышкой на таком ровном и правильном небосклоне её былого сознания – кое-что изменилось. Арталиэн увидела, что даже в смертном мире людей можно и нужно бороться за вечное – не только размахивая кисточкой у мольберта – сражаться за острое видение мира, за истинную жизнь на краю, за гранью допущенного, словно ты и я, словно бог и я, словно небо становится ближе…