Страница 51 из 108
– Не пробовал, но я…
– А кто тогда за тебя будет строить? – перебила Наланда. – Неужели ты думаешь, что за тобой сюда потянется много людей? Пока что ты разве что приобрёл себе сомнительную славу разрушителя. – Женщина вдруг немного сникла. – Хотя, что ж теперь… как тебя зовут на самом деле?
– Моё имя осталось в прошлом. Я теперь Мезозойский Ящер. Это имя накрепко связано с моей судьбой и делами.
– Ладно, Ящер. Я уже не могу плохо к тебе относиться, в конце концов, ты разрешил наши морально-этические проблемы, над которыми долго мучилась и я, и сотрудники института. Мы ведь с самого начала понимали, что вовлекать в эксперимент новое поколение людей – сомнительная жертва во имя науки. Но что ж мне так не везёт? – она вымученно улыбнулась собеседнику. – Сначала 50 лет тут проторчала, собирая цветочки, потом оказалось, что это вообще зря. Что теперь прикажешь делать?
– Ну что ты, Наланда! Совсем даже не зря. Ты участвовала в важном эксперименте. Пусть даже в моих глазах это бесполезная попытка доказать что-то на искусственном закрытом островке. В любом случае, ты потратила десятилетия жизни на служение человечеству. А вот я почти 40 лет подряд бездействовал. И, кроме того, в глазах других выгляжу только разрушителем. – Ящер прошёл несколько шагов по поляне и внезапно добавил: – Оставайся в новом городе! Или твёрдо решила уехать?
– Я отсюда ни за что не уеду, – к своему удивлению услышал Ящер. – Я взялась за это дело и буду делать его до последнего. Я уж полжизни своей прожила, мне 70. Я 50 лет ждала результата, и теперь, что, просто так оставить всё это? В ручном труде, я думаю, есть смысл, хотя «машинка» сама по себе вещь неплохая. Однако из опыта последних столетий явствует, что человечеству ещё нужно научиться сосуществовать с этим всемогущим гегемоном.
– А дети? – спросил Ящер.
– А детям я не очень нужна. Кхарну, вероятно, останется, а Персифея и Ангарис будут рады открыть для себя большой мир. Они еще не знают, что с «машинками желаний» мир стал ужасно одинаковым, а, следовательно, сильно уменьшился в размерах. Ведь можно не выходя из дома слепить у себя на дворе целую вселенную…
– Ладно, пойду пока что ко всем, ещё пообщаемся! – сказал Ящер и очень довольный поспешил к остальным. Для него это был большой успех.
Когда Ящер отошёл, Наланда заметила неподалёку высокого кудрявого мужчину, неуверенно топчащегося в одиночестве близ её дома. Это, конечно, был Гелугвий. Он заметил, что Наланда осталась одна и решился подойти.
– О, здравствуй, Наланда! – начал учёный. – Я так долго ждал этой встречи… Я… Ты так много для нас сделала, это такая самоотверженность.
Выговорив заготовленные слова, учёный сконфузился, и взор его поник. Он совершенно не представлял себе, что такое отношения мужчины и женщины. Внутри него клокотало прекрасное новое чувство, но Гелугвий, привыкший всю жизнь иметь дело только с вычислительными машинами, и понятия не имел о том, как у людей возникает взаимность; не ведал он, что ждать её порой приходится очень долго.
Мы не знаем доподлинно, что в эти секунды промелькнуло в сердце Наланды, но она сказала:
– Здравствуй, Гелугвий. А что же мы такого сделали? И уж тем более, лично я. Баклуши мы били 50 лет кряду. А вот вы там действительно трудились денно и нощно!
Гелугвию почудилась в этих словах страшная правда, которой все мы, работники ИКИППСа, в последнее время были заражены. Он решил, что Наланда в своих лукавых речах выражает ему всё накопившееся за долгие годы презрение, уличая его одного в их общей, икиппсовской беспомощности. На учёного было страшно смотреть. Обычно выделяющийся среди всех своим значительным ростом, сейчас Гелугвий стоял перед Наландой будто съёжившись; маленький и сморщенный, непропорционально сложенный, он замер, нелепо свесив голову, и кудри его торчали в разные стороны.
Наланда ухмыльнулась про себя: «Так вот, оказывается, какие они, эти учёные дядьки, ходившие в наших надсмотрщиках столько лет! А какой он забавный и непосредственный!»
– А вы для нас как инопланетяне! Мы людей-то 50 лет не видели! – добавила Наланда, издав предательский смешок, вырвавшийся из её уст как спонтанный жест одобрения.
Но Гелугвий, на его беду, не имея практически никакого опыта общения с противоположным полом, воспринял этот жест как пощёчину. И, как мы узнаем в дальнейшем, это чуть не изменило ход всей нашей повести.
А меж тем до отключения Колпака оставались считанные минуты. Штольм с Лингаменой расположились в Запретной Комнате у кнопок управления.
– А что, Лингамена, – подмигнул старшему товарищу Штольм, – может, другую кнопочку нажмём? И запрём их там во имя науки? Зато как кармопроцент-то, глядишь, подскочит!