Страница 14 из 19
Страдалицу прорвало, рыдания сотрясали, отчего лоб стучался в мою ключицу, а тело ходило могучими волнами. Меня било ритмично обрушивавшимися цунами, от потока слез намокла рубашка. Я крепче прижал к себе пышный комок бед и нервов, несший внутри новую жизнь. Сволочи. Почему от недоговороспособности власть имущих всегда страдают невинные? Свободной рукой я погладил Любославу по волосам.
Когда плечи перестали дергаться, а всхлипошмыганья утихли, донеслось:
– Как жену врага народа, меня приговорили к высылке без средств к существованию. С другими несчастными я оказалась на этом челне, дальше вы знаете, хозяин.
Ужасная история, но одно слово зацепило и все время отвлекало, не давая покоя. Кажется, местная москвичка убегайка Ясна главу империи называла Пар Хан, а Любослава выразилась короче.
– Ты сказала – па-хан?
Папы, пахан… Местный подбор слов удивляет не меньше, чем за рекой.
– Па-хан, па Хан, пан Хан… как-то так. Имперцы не называют себя империей, а императора – императором; своего властителя зовут только этим именем.
– Именем или все же титулом вроде конязя? – уточнил я.
Пухлые плечи кратко вздернулись в выражении неизвестности.
– Император назначил Еконограду смотрителя и определил дань, а его армия прошла мимо. Сколько судеб не сломалось бы, умей властители договариваться!
Согласен, но лучше сменить тему.
– Почему город так называется?
– Еконоград? По еконе Святого Николы, которая хранится в центральной базилке.
Язык чесался поправить: «В базилике!» Впрочем, мне как-то объяснили, что название связывают с базированием пап. Не мое дело, как им называть храмы, где святостью не пахнет.
– Ты видела екону?
– Нет городского жителя, кто не видел. Чужестранцы вплоть до немцев едут посмотреть на нее. В каждой деревне имеется освященная копия.
– Описать можешь?
Любослава задумалась на пару мгновений.
– Попробую. Представьте: из прямоугольного золотого оклада размером с хорошее окно на тебя смотрят ласковые глаза святого. Прямо в душу. Ты чувствуешь, как добр и снисходителен к грешным людям Святой Никола, как он хочет одарить каждого, кто обратился с мольбой, но может и пожурить. Искренняя улыбка пробивается из огромной белой бороды, взгляд окутывает радушием и любовью…
За разговором странным уютом обволокло мысли, тело расслабилось в неге и полном душевном покое, давно забытым в беготне и нервах последних событий. Я был сильным (пусть духом, если не телом) и принял на себя обязанность защиты, девушка в ответ окружила нежным счастьем любви. Любовь предназначалась ребенку, но меня втянуло в круг радости, которую чувствовала каждая клеточка организма.
Через какое-то время я поинтересовался:
– Устала?
– Нет, хозяин.
Неправильно спросил.
– Ребенку не пора отдохнуть вместе с мамой?
– Хотелось бы.
– Тогда давай спать.
– Вы имеете в виду…
– Говоря «спать», я имею в виду спать! – Я нервно отвернулся от соседки, которая никак не могла понять очевидного: не враг я ей и не хозяин!
И ругать бессмысленно. Она заботится о будущем ребенке, хочет, чтоб он выжил, ради этого идет на все. Нам, мужчинам, не понять. Мне проще под нож лечь, чем хотя бы раз заискивающе сказать кому-то «хозяин». Помню, как издевался над сотрудниками фирм, проталкивавших услуги под видом изучения общественного мнения. Едва заслышав «Здравствуйте, мы проводим телефонный опрос…» (дальше идет привязка темы к скорому впариванию товара или услуги), мое лицо расплывалось в улыбке предвкушения. Дождавшись обязательного «Как могу обращаться к вам?» (это непреложный закон маркетинга, клиент должен чувствовать свою исключительность, оттого к нему необходимо обращаться по имени), я выдавал коронное: «Хозяин. Называйте меня хозяин».
И ведь называли. Не все, но все-таки. Давились, злились, но алчность побеждала. Как говорил хозяин петуха из анекдота, не приведи боже так оголодать.
Возникло ощущение, что меня спиной в зефир окунули: ко мне придвинулось нечто большое и мягкое, впитало в себя, где-то подперло, утопило в неге и окутало теплотой.
– Не возражаете, хозяин? – сказала придвинувшаяся Любослава.
– Нисколько, – честно признался я.
Глава 7
Очень быстро настало утро. Под гогот собравшихся на палубе ушкурников я поднимался по лесенке через люк. Внезапно скрутила слабость, голова поплыла, и меня опрокинуло обратно в трюм.
Причина оказалась проста – рано встал после болезни. Следующие несколько дней я пролежал в трюме «Везучего», отгороженный от пленников, большей частью согнанных туда же. Днем их связывали, на ночь забирали с собой на стоянку. Меня не трогали. Любославу оставили ухаживать за мной, это устроило всех.
В последние дни планы Урвана поменялись. Что-то я слышал сам, остальное в виде слухов приносила Любослава, которая переговаривалась с другими пленниками. Каждый краем уха что-то слышал, вместе старались сложить картинку. Если отсеять лишнее, то мы пересеклись с целой флотилией, двигавшейся в обратном направлении – вверх по течению. Дикая империя собирала флот и готовилась к большой войне. Им требовалось все: суда, кони, продукты, люди. Все спешили воспользоваться случаем, чтоб заработать больше. Урван тоже развернул свою потяжелевшую эскадру. Теперь она включала четыре корабля – захваченная посудина убегайцев тоже шла с нами, чем-то и кем-то груженая.
Ветер в основном был попутным, в остальное время шли на веслах или вдоль берега волоком. В качестве бурлаков использовали пленников.
Сердце рвалось, когда их доставляли обратно в трюм. Некоторых просто скидывали, как отработавший свое неодушевленный груз. Измученные тени, похожие на привидения, валились с ног, других волокли те, кто еще держался.
Особенно доставалось Калинке. Были худее, были мельче, но больше не было столь невезучих. Все шишки сыпались на девушку. Канат ей доставался самый длинный и тяжелый, соседи – самые слабые, а удары и ругань, если что-то не так – отборнейшие. Она выбивалась из сил, старалась всем угодить, в результате совсем потеряла уважение. Над ней насмехались, гоняли с различными поручениями, когда у остальных выдавалась минутка отдыха.
По ночам Калинке тем более не давали проходу. Сказывалась та самая бритость, что поразила местных мужиков. Из своего подполья я слышал, как пираты устраивали на стоянках всяческие развлечения, имя Калинки всегда раздавалось среди первых. То девушек поодиночке выпускали в лес, а через минуту с гиканьем начиналась погоня. То кого-то из них заставляли кружить у рассевшихся на поляне ушкурников, а затем по команде одного отвернувшегося резко падать на оказавшегося ближайшим. То кому-то из пиратов завязывали глаза, и он добывал себе пару на ночь с помощью осязания: угадал – получает обнаруженный приз, а нет – остается без сладкого. Не угадать очень боялись, а Калинка – одна в своем роде, поэтому уводилась среди первых.
Уже на второй день пиратам надоело придумывать новые поводы радовать глаз, и проблему решили просто: у пленниц отобрали последние лохмотья. Подростки и дети теперь размещались на безымянном челне, с которого их захватили, и на «Тазике». Скоростной «Шнурок» использовался как боевой корабль прикрытия, а трюм флагмана, где за шторкой обретались мы с Любославой, определили для обитания прекрасной половины человечества. Вне нашего закутка моей сиделке приходилось по общему примеру сбрасывать одежду, оставляя за ширмой, иначе отобрали бы. По ее возвращении я требовал одеться – ненавижу неравноправие. Я же не раздевался. В моменты, когда все же приходилось по природной надобности, Любослава отворачивалась к ширме и скромно зажимала уши.
Это продолжалось недолго, несколько ушкурников зачем-то спустились в трюм, и несоблюдение приказа не осталось незамеченным. С Любославы сорвали последнее, затем поржали над «вздутием»:
– Там, случайно, не газы? А то, не приведи Великий волк, борта не выдержат!