Королева мертвых

– Вряд ли, – проскрипел мужчина.

Самый, самый отвратительный голос, какой ему доводилось слышать – царапанье, хрип, скрежет, и это все одновременно. Невероятно!

– Королева жива? Я имею в виду… – Ульрих замялся.

Треск костей выдал слабую улыбку всадника. В дыре на щеке мелькнули зубы.

Ульрих спешно продолжил:

– О королеве давно не было слышно. Вождь велел нам увидеться с ней лично. У нас важные сведения.

Узнав о предстоящем путешествии, Парук часто представлял арочные своды дворца с разбитыми витражами, где во власти мрака и сквозняков восседает на троне королева мертвых, а три живых мужчины с горных пиков уверяют ее, что без них ей не справится. Не выжить, сказал их отец, по правде. Но после запретил им касаться темы жизни и смерти. Вот только Ульрих уже нарушил наказ отца.

– Говорите, – проскрежетал мужчина. – А я ей передам.

Ворот его камзола чуть сдвинулся, и Парук различил алую ленту. На фоне черной ткани она особенно выделялась.

Может быть, знак власти? Хотя откуда им знать, что его послала сама королева, не желая знаться с горными посланниками, чьей бы крови они не были?

– Как вас зовут? – неожиданно для самого себя спросил Парук.

Сверкнули рубиновые глаза. Братья обернулись на звук его голоса, словно забыли, что он рядом.

Мертвый всадник натянул поводья.

Раздался перестук реберных костей, заскрипели кости и всадника, и животного.

– Так как вас зовут? – повторил Ульрих

– Лорд Конаган, – бросил мертвец, развернул лошадь и велел ей трогаться.

– Стойте! – крикнул Клейон.

Мертвый лорд не обернулся. Он удалялся по прямой, как стрела, дороге, растворяясь в пыли, как в тумане.

Они глядели ему в след какое-то время, пока Парук не сказал:

– Одно хорошо – незамеченными они к нам не подкрадутся.

– Что? – Ульрих резко обернулся.

Парук стушевался.

– Ну… Они же гремят, как бочки с камнями… Я хотел… пошутить. Разрядить обстановку.

– Не шути. У тебя не получается.

Парук знал, что получается, и куда лучше, чем удается тому же Ульриху, но спорить не стал.

– Что теперь? – спросил Клейон. – Возвращаемся?

– Наградили же меня предки братьями! – воскликнул Ульрих. – Один трус, второй шутник. Отец велел нам увидеть королеву. Мы ее увидели?

– Нет, но…

– Никаких «но»! Сейчас этот мешок с костями отгремит вдаль. А мы поедем за ним. Он приведет нас к королеве.

– Поедем на запах, да? – спросил Клейон с улыбкой.

Ульрих хохотнул.

– Да от тебя несет не лучше, – он толкнул брата в плечо. – Признайся! Отложил кренделей, когда увидел разговаривающего скелета? А? Да? Да?!

Парук тяжело вздохнул.

Глава 3. Убийца

Парук едва успел перевернуться со спины на живот. Спазм скрутил желудок. Его стошнило. После он отполз в сторону, все еще ощущая липкую влагу на своих пальцах.

Самое резкое и отвратительное пробуждение, какое у него когда-либо было.

– Ульрих? – спросил Парук. – Клейон?

Никто не отозвался.

От дневного света почему-то слезились глаза. Зрение не желало обретать четкость.

Под ветром кожу лица стянуло корочкой. Несмотря на движение воздуха, тошнотворный запах, вырвавший его из лап сна, будто намертво въелся в землю.

Паруку все же удалось кое-что рассмотреть – черное пятно кострища, кожаные плащи, в которые братья заворачивались перед сном, какие-то зеленые искорки и нечеткие разбросанные вещи. Лошадей не было.

Что случилось вчера? Где лошади? Парук не помнил. Вчера для него не существовало.

Последнее воспоминание обрывалось на том, как на закате они разбили этот лагерь. После дня, проведенного в седле, за преследованием мужчины на мертвом коне, Парук устал настолько, что не чувствовал ног. Боль в мышцах и сейчас была настоящей.

На закате Братья развели огонь, достали фляги с крепким вином. Из еды оставался только хребет луговой собачки, которую они поймали и зажарили еще вчера. Днем они не делали привалов и не охотились, чтобы не упустить из виду всадника. Парук помнил, что несмотря на жуткий голод, отказался от еды и, замотавшись в плащ, рухнул возле костра спать.

Где и проснулся сейчас. На следующее утро, ведь верно? Или сколько времени прошло? Почему брат, кажется, Клейон, не разбудил его перед рассветом, когда Паруку выпала очередь дежурить?

Голова раскалывалась, кислый привкус во рту обещал продолжение.

Парук пополз к лежаку справа от костра. Ладони кололи острые зеленоватые камешки, которыми была усеяна земля. Если лошадей нет, может быть, братья отправились на охоту? Непонятно только, почему без него и вдвоем. Да и как он не услышал их?

Парук нащупал задубевшую кожу плаща, шероховатую на ощупь. Под ней что-то было.

Или кто-то.

Парук провозился с плащом дольше, чем следовало. Пальцы не слушались. Плащ пришлось отдирать, словно забытую на ране повязку.

От ударившего в нос медного запаха тошнота вернулась. Парук коснулся холодного как камень тела. Пальцы стали мокрыми. Кровь еще не застыла.

Он скорее нащупал, чем увидел раны в груди и на животе. Лицо превратилось в кашу – брата было не узнать.

На четвереньках Парук пополз к другому лежаку.

Второй брат тоже был мертв. Изуродованное тело лежало в неестественной скрученной позе, а плащ был накинут сверху. Уже после того, как все закончилось.

Парук не знал, сколько времени он просидел между двух трупов.

Солнечное пятно карабкалось все выше по чистому небосклону, и колыхалось изумрудное море равнинных трав.

Их убили.

Кто-то пробрался в лагерь ночью и зверски убил их. Они были незваными гостями здесь. Что еще можно ожидать от нежити?

Почему эти убийцы, если их было несколько, – а в одиночку ни один скелет не справился бы с крепкими живыми буйволами, какими были его братья в ярости, – почему они оставили в живых Парука? Ведь он спал в двух шагах от них. И почему шум борьбы не разбудил его? Братьев не убили одним аккуратным движением в затылок. Их раны кричали об этом.

Парук, конечно, спал мертвым сном, но…

Он посмотрел на свои руки. Потемневшие от крови и земли пальцы задрожали под его взглядом.

Когда он проснулся, его пальцы уже были в крови.

Нет… Как?… Он бы никогда… Ведь…

Ведь вчера вечером Клейон и Ульрих, конечно, подшучивали над ним. Парук терпел унизительные шуточки с самого рождения.

Он вскочил на ноги, словно от удара хлыстом. Перед глазами замелькали белые мухи, ноги едва слушались его, но он бежал, бежал прочь, не разбирая дороги. Падал в траву, но снова поднимался. Он не мог. Не мог.

Или мог?…

«Нервы сдали», – так говорил отец про одного из многочисленных братьев по материнской линии. Этот мужчина вернулся за полночь с охоты, а младенец в доме все еще не спал. Плач мешал мужчине уснуть. После – уже не мешал.

Парук споткнулся и полетел вниз с холма кубарем, даже не пытаясь избежать ударов или столкновений.

Он долго лежал внизу, не чувствуя боли в теле. Слезы скатывались в уши. Он перестал слышать мир, он лежал под этим ярким небом, призывая смерть.

Но явились только кучевые облака, пушистые и чистые, как первый снег на пиках Троллхейма.

Братья не вернутся домой. А он сам? Что скажет отцу? Как объяснит их смерть?

Вождь почувствует ложь. Он, конечно, сразу вспомнит о том деде по материнской линии. Конечно, никаких доказательств у него не будет… Но ведь теперь Вождю будет наследовать его единственный сын.

Все решат, что он убил их ради власти.

А если он станет править горными племенами, то, как Вождь, может не участвовать в бегах на Солнцекрес. Он может подойти к Лили и назвать ее своей женой, даже не спрашивая разрешения. Ему не придется догонять ее. Он остался тем же толстым, как медведь перед зимней спячкой, увальнем, а все уже изменилось. Лили станет женой Вождя, от такого статуса не отказываются. Потом она родит детей. Которые, конечно, будут кричать, дети всегда кричат.