Как я тебя... ненавижу

- Вы тогда решили стать моим опекуном? – спросила я; голос, на удивление, не дрожал, даже звучал спокойно.

Учитель улыбнулся:

- Нет, наверное, когда ты сбежала от меня в больнице. Я тогда боялся, что ты попадешь в какую-нибудь историю, искал тебя по улицам. Когда узнал, что тебя вернули в приют, я понял: ждать дальше нельзя. – Он пристально и серьёзно посмотрел на меня - от этого взгляда мурашки по коже побежали быстрее. - Я позвонил знакомым из социальных служб, они и Бестрева Семеновна помогли мне быстро оформить документы на опеку, но не стоит и говорить, что директрисе вся эта затея не понравилась, да и до сих пор не нравится, но так или иначе, я стал твоим опекуном.

Картины трехмесячной давности проплывали перед глазами как кадры из фильма, пока он говорил. Я казалась себе такой самонадеянной и глупой, но не думаю, что поступила бы по-другому. Ведь именно это привело меня сюда.

Андрей Владимирович снова подошел ко мне и сел на соседнюю кровать. Он смотрел мне прямо в глаза, в его взгляде была печаль, но еще в нем зажглись огоньки: так обычно блестят глаза у человека в приступе лихорадки.

- И тут началось что-то невообразимое. В тот вечер, когда ты со своей подругой забралась ко мне в кабинет, это всколыхнуло все: воспоминание, боль, жгучую боль, всепоглощающую.

Мне стало стыдно. «Идиотки! Какие же мы с Иринкой были идиотки», - мысленно посыпала я голову пеплом.

- Нет, не надо себя винить, - покачал головой мужчина, словно прочитав мои мысли. – Я был жутко зол на тебя, но именно это заставило меня очнуться от затяжного анабиоза, хоть что-то почувствовать.

Я опустила голову, щеки горели. Его пальцы бережно взяли меня за подбородок и заставили поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

- Я повторяю: ты не должна себя винить, - сказал он с ободряющей улыбкой.

Я несмело улыбнулась в ответ и кивнула.

- Вот и хорошо, - его пальцы отпустили мой подбородок.

- То фото, в кабинете, оно вашей жены? - решила я проверить свою догадку.

Он подтвердил:

- Да, - его взгляд снова стал печальным.

Андрей Владимирович встал и подошел к окну. Мы снова замолчали, слушая тишину. Марина и Татьяна, скорее всего, уже допили бутылку вина и уснули, а может, вернулись на праздник, искать меня и Сергея.

Мысль, что мы с Андреем Владимировичем в доме одни, заставила меня нервно сглотнуть. Нет, я не боялась, что он на меня накинется с поцелуями, или… Просто сама ситуация, сам разговор достиг самой напряженной точки.

«Неужели он сейчас признается мне в любви?» - сердце пропустило удар.

- С того дня я стал замечать, что твое сходство со Светланой не имеет чисто внешней природы: некоторые твои фразы, жесты, манеры напоминали мне ее, - он резко повернулся, отчего я вздрогнула, и пошел ко мне. – Я думал, что это все мое воображение, что от долгого одиночества разыгралось не на шутку. Память, зацепившаяся за какие-то мелочи, - он сел рядом и взял мои ладони в свои.

В его глазах загорелись безумные огоньки - мне на мгновенье стало страшно, но я не двинулась, не убрала рук, просто продолжала слушать, хотя поворот разговора мне не нравился.

- Я пытался встречаться с другими, говоря себе, что ты еще ребенок, что мое влечение к тебе неправильно, нечестно по отношению к тебе. Я не могу сказать тебе, что люблю тебя, но я хочу заботиться о тебе, хочу, чтобы ты была счастлива, чтобы ты была рядом.

Мужчина выпустил мои руки и обхватил свою голову.

- Я пойму, если ты с ужасом сбежишь, перестанешь со мной общаться. Я сам себя ненавижу, но не хочу обманывать тебя, позволить тебе строить пустые надежды. Это мое безумие, и самое худшее, чего бы я хотел - это втянуть тебя в него, но сегодняшний поцелуй показал мне, насколько я слаб, - голос мужчины звенел отчаяньем. - Этого больше не повторится, я обещаю, и если ты захочешь, как только мы вернемся в Москву, ты можешь жить отдельно, я ничего не скажу Людмиле Кирилловне.

Первое, что я почувствовала – это злость. Злость и боль оттого, что меня снова предали. Обманули. Мне пришлось до боли сжать покрывало, чтобы не наброситься на опекуна с кулаками.

«Как он мог?» - я могла ожидать такого от кого угодно, но не от него.

Он посмотрел на меня. В его взгляде было столько вины и боли, что злость во мне утихла. Мне нужно было подумать: я не могла понять, как быстро самый волшебный вечер в моей жизни превратился в самый непонятный и запутанный. Вставая с кровати, я неловко покачнулась: от долгого сидения ноги затекли. Андрей Владимирович подхватил меня, чтобы я не упала. Его рука обхватила мою талию, я снова почувствовала тепло его тела, а наши лица оказались в сантиметрах друг от друга. Я взглянула учителю в глаза, и снова ток побежал по позвоночнику, снова меня потянуло к нему как бабочку к огню, несмотря на все сказанное им сейчас.

Разум требовал остановиться, гордость стучала призрачными кулачками, требуя того же, но я не могла. Андрей Владимирович, нервно сглотнув, отступил первый.

- Прости, - прошептал он.

Я кивнула.

Мир точно сошел с ума! Он не любит меня! Он видит во мне призрак, отражение собственной жены! Это хуже, чем просто отказ, это ненормально. Что же мне делать? Бежать без оглядки? Но куда? Обратно в приют? К тетке в Челябинск? Нет. Уходить мне некуда. Остается только постараться засунуть собственные чувства как можно глубже в подсознание, забыть, пережить. Справилась же я с предательством Ромки?

- Я пойду, - тихо сказала я глядя в пол.

- Да, - как эхо отозвался он.

- Андрей Владимирович, - отважилась я поднять на него взгляд, - можно, мы уедем завтра?

- Да, конечно, - кивнул он.

Во взгляде мужчины читалась грусть и растерянность, наверное, как и в моем. Я глубоко вдохнула, словно проверяя, способна ли еще на это, и попятилась назад. Нащупав ручку двери, я дернула ее на себя, и только тогда, развернувшись, вышла в коридор. На негнущихся ногах дошла до своей комнаты. Марина спала в своей постели, я, стараясь не шуметь, взяла пижаму и пошла в ванную.

Переодевшись, я вернулась обратно в комнату. Марина не проснулась, за что я была ей благодарна. Я легла в кровать и накрылась с головой одеялом. Долго сдерживаемые рыдания наконец вырвались наружу. Слезы катились по щекам, я стирала их ладонями. Никогда я не чувствовала себя такой растерянной.

Как просто все в детстве: у тебя есть родители, бабушки, дедушки. Они заботятся о тебе, а ты можешь жить собственными мечтами, представляя себя то принцессой, то русалочкой; играть в веселые игры. Теперь же я была одна, я должна была решать сама: время игр кончилось, точнее, в этом новом мире игры оказались куда опаснее и сложнее. На место шока пришла апатия, а может, я слишком устала, но я уже не злилась на учителя, наоборот, этот его поступок можно назвать благородным. Что ему мешало воспользоваться глупой маленькой девочкой? Нет, он сделал все, чтобы я убежала от него, оттолкнула от себя. Он сказал мне правду. Вот только вопрос: что мне с этой правдой делать?