Страница 45 из 87
- Да ладно, похожа? - фыркнула Татьяна.
- Скажешь, что не замечала? – с хитрецой в голосе спросила Марина.
- Ну, если совсем немного, как младшая сестра, - нехотя согласилась Таня.
Марина не успела ничего сказать, как раздался звук открывающейся двери. Женщины замолчали.
- Андрей, это ты! – услышала я восклицание Татьяны.
- Да, - голос учителя звучал взволновано. – А вы Камиллу не видели?
- Нет, – ответила Марина.
- А мы думали, она с тобой, - с некоторым ехидством заметила Татьяна.
Ответа Андрея Владимировича я не услышала - лишь шаги, которые неумолимо приближались. Первым порывом было, конечно, снова убежать, но, во-первых, я обнаружу свое присутствие, и женщины поймут, что я слышала весь их разговор. Ну а во-вторых, собственно, разве не я ли сама хотела его найти, чтобы поговорить?
Опекун уже поднялся на первые две ступеньки и, посмотрев наверх, увидел меня. Гамму чувств, которая была написана на его лице, сложно описать: там был и гнев, и радость, и облегчение - видимо, своим побегом я его сильно напугала.
До того, как он успел произнести хоть слово, я поднесла палец к своим губам, давая ему знак молчать. Мужчина понял и, не сказав ни слова, поднялся наверх. Я как можно тише подошла к двери его комнаты. Он молча следовал за мной.
- Нам нужно поговорить, - как можно спокойнее сказала я, смотря на галстук–бабочку на его шее, боясь поднять на него взгляд.
Он кивнул и подошел к двери, открывая замок. Мы вошли. Комната планировкой полностью повторяла нашу с Мариной, отличаясь только материалом занавесок и покрывал. Я села на кровать, которая повторяла расположение моей.
Не зная, с чего начать разговор, я осматривала обстановку, словно играя в игру «найди десять отличий». Андрей Владимирович остался у двери.
- Я должен извиниться за свой поступок? – спросил он.
Я наконец посмотрела на него.
- Нет, - тихо ответила я. – Я не хочу и не умею разыгрывать из себя оскорбленную невинность. Да, если честно, и не чувствую себя оскорбленной, - я глубоко вздохнула, собираясь с силами.
«Да, сказать это намного сложнее, чем я думала», - слова застряли в горле, не желая вырваться наружу.
Глубоко вздохнув, я уже испугалась, что сейчас начнется приступ, закрыла глаза, сосредоточившись на дыхании. Андрей Владимирович ждал, не говоря ни слова. Я услышала его шаги по комнате.
- Попей, - он протянул мне стакан воды.
Я открыла глаза и, благодарно кивнув, взяла стакан. Медленно сделав несколько глотков, я почувствовала, как ком в горле исчезает. Опекун сел на соседнюю кровать.
- Спасибо, - смущенно улыбнулась я, поставив стакан на тумбочку возле кровати.
- Наверное, лучше разговор начать мне, - произнес он спокойно.
В его голосе чувствовались нотки вины, и я мысленно застонала:
«Нет, только не это! Если он сейчас скажет, что это была ошибка, что во всем виноват алкоголь... Это будет не только ложь, но и самая нелепая отмазка, как в плохих любовных романах. Притом я это ошибкой совсем не считала».
Учитель, казалось, не заметил моей реакции. Он долго смотрел на вид за окном. На улице было темно и шел снег.
- Почти шесть лет у меня была жена, - его голос был тихим и печальным. – Я уверен, что ты уже знаешь, что я был женат, - улыбнулся Андрей Владимирович и взглянул на меня. – Два года назад она умерла.
Он отвернулся от меня и снова посмотрел в окно.
- Она заболела болезнью Кройцфельдта-Якоба - тебе это название мало что скажет. Такое заболевание редко встречается во всем мире и проявляется с вероятностью один случай на миллион. Болезнь неизлечима, люди с ней живут год, возможно, чуть больше, и все это время человек медленно становится беспомощным, как ребенок, теряет зрение, способность нормально двигаться, - с каждым словом его голос делался все тише и тише.
Я слушала опекуна и даже не сразу смогла понять, воспринять смысл услышанного. Разум отказывался понимать, а воображение наоборот рисовало ужасные картины.
- Я работал в фармакологической лаборатории, - после небольшой паузы продолжил он. - Я пытался найти лекарства, изучил все об этой болезни, искал любую возможность, любой намек на какое-то новое лекарство, пусть даже на самом первом испытательном периоде. Я медленно сходил с ума вместе с ней.
Андрей Владимирович замолчал, его руки ощупали карманы, словно в поисках пачки сигарет. За все то время, пока я жила с опекуном, я не замечала у него сигарет, но сейчас этот жест выдавал в нем бывшего курильщика.
Мужчина посмотрел на меня: я сидела, боясь пошевелиться: он рассказывал ужасные вещи, от которых у меня волосы вставали дыбом, а мурашки ползли по телу. Потерять близких – это страшно и больно, но видеть, как любимый человек медленно угасает, а ты ничем не можешь помочь, еще страшнее.
- Ты, наверное, не понимаешь, зачем я это все тебе рассказываю, – вздохнул Андрей Владимирович, – но тебе необходимо знать об этом, поверь мне. Через полгода после смерти Светланы я переехал в Москву.
Это мне было уже известно, но я не стала говорить об этом мужчине, просто слушала, боясь спугнуть этот момент откровенности между нами.
- Бестрева Семеновна была знакомой моих родителей, и поэтому, когда узнала, что я вернулся, предложила мне пойти в школу учителем, - пожал он плечами. – Сначала я отказался. Никогда не хотел учить детей, но в какой–то момент понял, что качусь под откос, что стал терять смысл во всем вокруг. Чтобы окончательно не рехнуться в этом вакууме из тишины и воспоминаний вокруг себя, дал согласие. Так я стал вашим учителем, - он замолчал.
Мы оба молчали.
- В классе я не обратил на тебя особого внимания: такая же девочка, как и все остальные. Первый раз, когда я тебя действительно заметил, был в тот день, в коридоре, - Андрей Владимирович встал и начал мерить комнату шагами.
Он остановился у стены и уткнулся в нее лбом. Мне захотелось подойти, обнять его, хоть как-то утешить, но не решилась. Слезы стояли на глазах, мешая видеть, но я не делала никакой попытки стереть их, позволяя скатываться по щекам.
- Тогда, в твоем взгляде, я увидел отражение собственных чувств, это стало первым толчком, - тихо сказал он. – Потом, когда мы встретились на дороге той ночью, я понял, что должен спасти тебя, пока челюсти приютской системы не сломали тебя окончательно, - его голос был печальным; он развернулся и теперь стоял к стене спиной, смотря на меня.