Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 13

Наконец, подвиг, героизм – формы и способы нравственного самоутверждения личности. Ведь сущность нравственности – в ее противостоянии «злу» (безнравственности), противодействии и одолении экзистенциальной (социальной) деструкции. И герой – тот, кто борется и одолевает «зло» в самом широком спектре его проявлений и значений. Это могут быть и агрессия, и насилие, и экологические бедствия, и несчастный случай (пожар), и мифическая сила, и «грех» и т. д. Общий принцип, которым будем руководствоваться в дальнейших рассуждениях, гласит: понятие героизма при всех условиях заключает в себе нравственный смысл.

Героический этос. Бунт как вызов «норме». Феномен антигероя

В 1944 году в гитлеровской Германии была издана книга, которая так и называлась «Героический этос» (Heroisches Ethos). Очевидно, нельзя не признать факта, что во многих культурных системах исторически формируется и утверждается этос, имеющий такое название. И даже не один этос, а несколько этосов. Причем вторая ситуация более типична. Так, в годы Гражданской войны в России одновременно существовали героические этосы, соответствующие «красной» и «белой», то есть пролетарской, рабоче-крестьянской трудовой и буржуазно-помещичьей эксплуататорской, этике, которая образовывала своеобразную идеологию этоса. П. А. Сапронов в упомянутой выше книге «Феномен героизма» писал, что до революции в России было несколько этосов: крестьянский (трудовой), дворянский и сакральный. Каждый этос имел соответствующую героическую направленность.

В средневековье героизм олицетворяло рыцарство. Э. Дешан, писатель ХIV века, достаточно подробно воспроизводит требования к рыцарскому поведению. Вступивший в рыцарский орден должен был вести жизнь, отличную от всех остальных, а это значило регулярно молиться, избегать греха, высокомерия и низких поступков. Он должен был защищать церковь, вдов, сирот, всемерно заботиться о своих подданных, никого не лишать собственности, быть храбрым и воевать лишь за правое дело. В числе других (говоря вообще, весьма многочисленных) требований-императивов значатся: участие в путешествиях, сражения в турнирах в честь дамы сердца, избегание всего недостойного и соблюдение этикета. Кроме того, в обязанность рыцаря вменялись любовь к своему сюзерену и преданность ему. Рыцарь должен был быть всегда справедливым, щедрым, вращаться в обществе достойных и учиться у великих и храбрых военачальников.

Сражаться и любить! – вот главная заповедь (парадигма) рыцарского этоса. Славу рыцарю приносила не столько победа, сколько достойное поведение в бою. Героическая гибель в сражении – вот самое прекрасное завершение карьеры, о которой должен был мечтать каждый рыцарь. Немощная старость и естественная смерть – самая ужасная участь доблестного мужа. Использование слабости противника не приносило рыцарю славы, а убийство безоружного врага покрывало рыцаря позором.

В годы Великой Отечественной войны в нашей стране сформировался свой, советский, героический этос. Исследование его представляет насущную научную задачу. По личным наблюдениям автора, школьником пережившего блокаду Ленинграда и участвовавшего в обороне военно-морской крепости Кронштадт, этот этос имел выраженную специализацию, то есть при общих чертах героического этоса советских людей героизм моряков, летчиков, артиллеристов, разведчиков, тружеников тыла имел специфику. Даже среди моряков особой лихостью, например, отличались «катерники», которые и форму-то носили с только им присущим шиком.

О героическом этосе советских моряков можно составить сравнительно полное представление по произведениям Вс. Вишневского, Б. Лавренева, Вс. Азарова и других писателей и поэтов – участников Великой Отечественной войны, а также по газетным и журнальным публикациям того времени. Многие черты солдатского героического этоса воспроизведены в поэтической форме А. Твардовским в его бессмертной поэме «Василий Теркин». О героическом поведении советских воинов можно судить по новелле Ал. Толстого «Русский характер», по «Повести о настоящем человеке» Б. Полевого и другим литературным произведениям.

О существовании достаточно специфичного этоса командного состава Красной (Советской) Армии свидетельствуют пьеса А. Корнейчука «Фронт», а также многочисленные мемуары видных советских военачальников – маршалов Г. К. Жукова, А. М. Василевского, К. К. Рокоссовского, Н. Н. Воронова, адмирала флота СССР Н. Г. Кузнецова и других.

На основе всего сказанного выше мы должны сформулировать общий этологический принцип, согласно которому при определенных исторических и социальных условиях в отдельных культурных системах формируется и существует адекватный каждой культуре (субкультуре) героический этос. Так было в Древней Спарте, так было в средневековой рыцарской Европе, так было в социалистической России. Однако, подчеркнув, что изучение героического этоса составляет одну из центральных задач науки этологии, мы обязаны указать на необходимость разработки этологической компаративистики и соответственно проведения сравнительного анализа героических этосов. Этот анализ представляет собой серьезную работу, требующую исторической и культурологической эрудиции. В перспективе мы планируем подобные исследования, а пока же рассмотрим, как соотносится тот же рыцарский этос с конкретными культурными условиями на примере японского этоса «бусидо».

«Бусидо (буквально „путь воина“), – пишут советские исследователи В. А. Пронников и И. Д. Ладанов, – представляет собою учение о рыцарском поведении. Бусидо – это, с одной стороны, моральный кодекс самураев, а с другой – изначальный дух японской нации, превратившийся со временем в традицию»[12]. Определяя таким образом бусидо, авторы отмечают, что как кодекс самураев бусидо никогда не систематизировался: ни в учебниках, ни в сводах правил или законов. И тем не менее значение бусидо в японской жизни от этого не уменьшилось. Оно прочно укоренено в сердцах огромных масс людей и в целом нации, причем и по настоящее время.



Основные установки бусидо формировались естественно-историческим путем в глубинах народного сознании, в народной психологии и в последующем получили, так сказать, материальное (письменное) закрепление в книге «Хагакурэ», что буквально означает «скрытый под листьями». Целый ряд положений «Хагакурэ» по своему происхождению связаны с «Афоризмами Набосима» («Набэсима ронго»), автор которых Хидзэн учил, что небесное благоволение достигается не роскошью, не золотом, а верностью и мужеством. Вместе с тем в ряду первозначимых черт самурайского героического этоса стоят знания, самосовершенствование, честь, доблесть, преданность, спокойное принятие смерти и даже презрение к ней. «Самураи, – подчеркивают В. А. Пронников и И. Д. Ладанов, – были сотканы из национального честолюбия, их всегда обуревала страсть поставить Японию вперед всех»[13].

Центральной идеей «Книги воина» (именно такой смысл окончательно был закреплен за «Хагакурэ»), считают названные авторы, является заимствованная из конфуцианства идея «верности долгу». «В кодексе бусидо, – пишут они, – долг и честь предписывают соблюдать верность, благородство, мужество». И тут же приводится изречение Конфуция: «Видеть то, осуществление чего требует долг, и не сделать, есть отсутствие мужества»[14].

С понятием долга в героическом этосе самураев тесно связана клятва. Как указывает академик Н. И. Конрад, в Японии клятва входит в основной фонд национально-монархической идеологии. Она же, клятва, клятва верности, служит во многих случаях идейным и идеологическим обоснованием харакири (самоубийства), получившего в годы Второй мировой войны статус героического подвига, свершаемого во имя Родины, во имя императора, подвига камикадзе («камикадзе» в буквальном переводе: «божественный ветер» – аллюзия «божественной помощи японскому народу»). Вот одно из писем двадцатидвухлетнего камикадзе мичмана Итиро Хаяси к матери: «Дорогая мама, пожалуйста, не тоскуй по мне. Какое счастье погибнуть в бою! Мне посчастливилось получить возможность умереть за Японию… До свидания, дорогая. Проси Небо принять меня к себе. Я буду опечален, если Небо отвернется от меня. Молись за меня, мама!».

12

Пронников В. А., Ладанов И. Д. Японцы: Этнопсихологические очерки. – М., 1985. – С. 127–128.

13

Там же. С. 129.

14

Там же. С. 131.