Страница 3 из 3
- И я, - вздохнул сокрушенно подканцелярист Кошкин.
В последний год на министра многие в крепости ставили. С тех пор, как взлетела его сумасшедшая звезда и началось противостояние с герцогом, прежним его патроном. Тюремный доктор Ковач, что держал банк и принимал ставки, только успевал записывать, кто сколько поставил, и все с увлечением следили за новостями - кто из двоих вельмож кого заборет, как слон и кит. За десять лет герцог всем надоел, блядва немецкая и каша вареная, а министр был дерзкий, боевой, красивый, и держал себя как настоящий барин, чуть что орал и дрался. "Был бы я бабой - выбрал бы министра" - без затей признавался приятелям подканцелярист Кошкин, прославленный своими широкими взглядами на взаимоотношения полов, и никто не сомневался - он бы выбрал. Но Е.И.Вэ, баба-дура, выбрала именно старого, надоевшего всем герцога, а министр со свежеподписанным смертным приговором досиживал в крепости свой последний денек. Тюремный поп-исповедник уже зашел к нему в камеру, отпустить грехи. Аксель Пушнин, кат-экзекутор, тоже местный, тюремный, терпеливо ожидал своей очереди в соседней камере, с черным экзекуторским чемоданчиком. В последний момент перед казнью в приговоре прибавился неожиданный первый пункт - иссечение приговоренному языка. Не на плахе, именно здесь, в крепости. Подканцелярист Кошкин и тюремный доктор Ковач приданы были ему в помощь - зафиксировать экзекуцию документально и помочь унять кровь.
- Отчего не профос язык ему режет? - недоумевал справедливый Кошкин, - Есть же территориальная принадлежность, языки положено резать на эшафоте. Что за нелепые экспромты?
Раннее утро занималось, и Кошкину хотелось спать в караулке, а вовсе не фиксировать в протоколе столь унылую и неприглядную экзекуцию.
- Тайна... - задумчиво проговорил демонический черноволосый доктор, в своем щегольском плаще похожий на знаменитого Влада Цепеша, - Тайна сия велика есть...
- А я бы оценил, как профос умеет языки резать, - сказал мечтательно кат-экзекутор, - Языки резать - не кнутом махать.
- Он и так, наверное, ночь не спал, книжку штудировал - "Квалифицированная казнь от А до Я", - ехидно предположил Кошкин, - и всю ночь кошмары видел, что не туда топором попал. Квалифицированная казнь - это не кот начхал, со времен кавалера Монца у нас ее не было.
- Мне-то что, - вернулся к своей беде кат-экзекутор, - я эти языки что ни месяц режу, рука набита, обидно только, что все говно к моему берегу.
- А герцогу обидно, - прошептал чуть слышно доктор, - если всем прокричат с эшафота, какими способами его клиенты развлекают.
- Да ладно! - не поверил сведущий Кошкин, - Он не из этих!
- Может, я про дачи, и про авуары у курляндских банкиров, - отыграл назад доктор, - Тоже обидно.
- Мне жаль его, - вздохнул экзекутор, - не герцога, министра. Нет у меня зла к нему, хоть и погорел я с этими ставками на него - знатно. А мы на допросе увлеклись, покалечили, руку выдернули - так и не вправили до казни, висит она у него. До сих пор стыдно, профос увидит эту руку - ржать будет над нами, стервец, мол, кнутобойцы криворукие...
- Ему самому бы не опозориться, - напомнил Кошкин.
- Все равно обидно, живой упрек на эшафот повезем, - экзекутор сделался совсем печален, не иначе, от утреннего недосыпу, - И был бы еще мерзавец какой, плюнул бы и растер - что вывихнули, то и вывихнули, а тут человек, и не самый поганый...Я с симпатией прежде за ним следил...
- Т-с-с, - доктор прижал палец к губам, - он преступник, держи симпатии при себе. Это теперь опасно, Аксель.
В дверь просунулась длинноволосая голова тюремного попа:
- Отстрелялся я, ребятки, ваш выход!
Поп не стал даже заходить, тут же спрятался обратно и затопал по коридору - побежал домой, под бочок к попадье, досыпать. На эшафоте другой поп будет, а этот - свободен.
- Идемте, братцы, - Кошкин поднялся со скамьи и повел товарищей за собою. Перед камерой клевали носом аж целых два сонных караульных гвардейца. Кошкин поманил и их:
- Зайдите, братцы, подержите нам приговоренного, - и открыл дверь своими ключами, оба секретных замка, и вошел. Экзекутор и доктор последовали за ним, потом подтянулись и караульные со своими клацающими ружьями.
Они вошли, приговоренный увидел их и с усилием приподнялся на своем скорбном ложе. Сидеть он не мог, и Акселю сделалось совестно - за прежнюю свою грязную, грубую работу, за то, что увлекся, и теперь приговоренного понесут на эшафот на руках. Аксель помнил, каким приговоренный был прежде, когда только прибыл в крепость из первой своей, Адмиралтейской тюрьмы. Увы, в крепости люди теряют себя, и делаются вовсе на себя непохожими, и потом их уже не узнать.
Конвойные отставили к стене свои ружья, экзекутор раскрыл свой черный сундучок, Кошкин раскатал свиток с приговором и приготовился читать - и приговоренный все понял. Выругался беззвучно, и живое его лицо отразило всю гамму чувств, но что он мог поделать? И прежде, чем Кошкин начнет читать тот первый, загадочный пункт приговора, кат-экзекутор Пушнин легко поклонился приговоренному и произнес с искренним состраданием:
- Ваша светлейшая милость. Поверьте, мне жаль...