Команданте, мне жаль

- Тверь криминальный город, такая воровская столица. И моя семья всегда считалась несколько выше, чем его семья - потомственные вертухаи. А моя семья - ты знаешь, кто.

Здесь просто необходима ремарка, перерастающая в лирическое отступление. С тех пор, как я вышла замуж за Данчика, я очень хорошо стала понимать, что такое - конкубинат или морганатический брак. Заведомо неравный союз простолюдинки и лорда. О, эти три столетия благородных предков...Фамильная икона святителя Николая, у которого в одной руке гаррота, а в другой - колбаска с песком. Шестнадцать поколений ухарей, татей и лихих людей, испокон веков не державших в руках ничего тяжелее хрена. Никакой работы, исключительно ночное ремесло. Данчиков дед носил на теле татуированный немецкий китель, как символ тюремного сопротивления, и китель тот частично был снят с него вместе с кожей на соликамской пересылке. Сам Данчик удостоился всего лишь свастики на ноге, но и за эту свастику на первом же допросе поплатился сполна. В своей Твери, в районах, пропитанных криминалом, как пропитаны были ядом перчатки Жанны д"Альбре, семейство Данчика снискало добрую славу - из поколения в поколение жили они без аварий, то есть не нарушая правил тюремной торы, и сами нередко выступали экспертами и даже арбитрами в богословских спорах. Черные Полковники - так звались они с семидесятых годов прошлого века, после восстания греческой хунты. Черные - потому что черный путь, черная доля, так именовалась в тех кругах подобная жизненная стезя. А Полковники - бог знает почему, наверное, просто для красоты. В свое время Данчик произвел на меня впечатление, когда толково и доходчиво рассказал мне в двух словах о так называемой сучьей войне, войне мастей. Вот попробуйте найти об этом что-нибудь в интернете - все мнения либо ангажированы, либо сочатся субъективизмом. Он рассказал мне о той войне с бесстрастием стороннего наблюдателя, грамотно и логично соединяя в своем рассказе - все мои логические нестыковки. И да, его прадед побывал на тех баррикадах, вешал на нарах своих оппонентов и сам получал заточкой в бок, так что беспристрастность оценок в его рассказе была мне особенно дорога. "Ничего личного" - это был у них почти семейный девиз.

Стоит сказать - существовали семьи служителей закона, где такие же шестнадцать поколений благородных предков носили мундир со времен царя Петра. Урядники при Николае, чекисты при Ленине, и отделение "Э" сейчас. В криминальной столице они котировались чуть ниже, чем потомственные душегубы, но тем не менее считались господами вполне почтенными. Такое же замкнутое сообщество, и семьи полицейских и ночных татей никогда не враждовали, упаси бог. У каждого своя работа, каждому свое. Об этом и пытался сказать мне Данчик.

Мы познакомились, когда Данчик отбывал срок как организатор заказного убийства. Ему исполнилось двадцать пять, и он связан был узами династического брака с племянницей тверского авторитета. Все и началось у нас - с тех грамотных и хладнокровных разъяснений о войне мастей - на каком-то форуме. До своего ареста он был порученцем у того самого авторитета, и остался им, когда вышел. В Твери как никогда в ходу древнеримская система "патрон-клиент". С племянницей Данчику, правда, позволили развестись - ведь за время его пребывания в узилище неверная супруга благополучно родила от другого.

Данчик отошел к бару и вернулся с двумя точно такими же стаканами - два тройных виски.

- Может, я хотела пинаколаду, - проворчала я.

- Смотри, - Данчик повел глазами в сторону двери, лицо его при этом было неподвижно.

На пороге стоял он, Никсон, Вовик с Пролетарки, в компании толстой блондинки. Он оглядел полутемный зал, наткнулся взглядом на нас, развернулся и вышел. И блондинка поспешила за ним.

Я вспомнила первую мою встречу с Черным Полковником, первое свидание. Он сидел напротив меня в робе, скроенной с такой элегантностью, словно это был офицерский мундир. Ах да, дело было в колонии Бежецк. Строгий режим. Он держался как принц крови, нет, не надменно, но с благородным сдержанным достоинством. Ни слова матом, литературные обороты. Потом я узнала, что я была пятая дура, приезжавшая к нему на свидание только в том месяце. И этот красивый зазеркальный человек, державший себя - словно он со своими невероятными правилами игры поступает единственно верно и праведно, а все мы тут ошибаемся, он меня смутил. А это - была уже половина победы.

- Он ушел, мон колонель, - сказала я шепотом.

- Отчего-то я так и думал.

- Здраво, други! - к нам подсел веселящийся хастлер Марек. Он был поляк и говорил на каком-то промежуточном языке между польским и русским, но мы кое-как понимали друг друга.

- Как успехи? - спросила я бодренько.

- Завтра беру яхту - и на остров, - похвастался Марек и лукаво подмигнул, - сами понимаете, не рыбу ловить.

- А я собирался завтра на острове именно порыбачить, - огорчился Данчик, - ты скажи, где вы будете. Чтобы я вас обплывал... или обплыл... не знаю, как правильно, - он смутился, некоторые слова у него иногда выходили мутантами.

- Мы будем в лагунке, где часовня, рыболовам там неинтересно, - успокоил Марек, - И потом, ты вряд ли помешаешь. Скорее, составишь мне конкуренцию.

Он ревниво окинул Данчика взглядом - какой тот большой и с ног до головы в буквальном смысле разукрашенный - и Данчик поморщился. Он делал вид, что не замечает, как Марек иногда на него смотрит - иначе ведь придется бить Мареку морду, причем табуреткой, а это гарантированная депортация.

Мы уже собирались спать, я раскрыла свою усыпительную книгу - о буднях работников Тайной канцелярии.

- Знаешь, мон колонель, может, я зря не дал Никсону в грызло, - вдруг сказал Данчик.

Мон колонель - это и я тоже, ведь я жена Черного Полковника.

- Почему? - я закрыла книгу и повернулась к нему. Данчик сидел в подушках с телефоном - в очках без оправы, матово-смуглый, увитый своими татуированными змеями и драконами. Волосы он собрал в кукиш на макушке, чтобы не мешали читать.

- Из-за него я получил черную полосу. Представляешь, какие должны быть пытки - чтобы человек захотел покончить с собой? - он не смотрел на меня, листал странички в телефоне, красно-синие блики развлекательных порталов отсвечивали в стеклах его очков.

- Надеюсь, честь не пострадала? - спросила я осторожно. Иногда ирония - это единственная реакция, из всех, что у меня в наличии.

- Не смейся. И нет, там была всего лишь дыба. Вернее, пристегивали наручниками за вывернутые руки. Знаешь, этого оказалось вполне достаточно - чтобы захотеть смерти.

- Я как раз про такое читаю.

- В книгах это все не то. Там кажется - что такого? В книге все это выглядит нестрашно.

- Тут у меня язык министру собираются резать.

- За что его? - Данчик сморщил нос, министр со своим языком отвлек его от мрачных воспоминаний, - Оппозиционер? Оратор?

- Министр - оппозиционер? - я рассмеялась, - Ты где такое видел? Оратор - да, и публицист вроде был неплохой. Просто он имел неоднозначные отношения со своим патроном, какие, не уточняется. То ли совместные махинации, то ли амурные интересы - он был разносторонней личностью, этот министр. Попытался подсидеть патрона, тот добился его ареста. Наш герой пообещал произнести перед казнью обличительную речь, непосредственно на эшафоте. Ну, ты понимаешь. Никто не стал дожидаться, что он там произнесет. В приговоре просто добавился еще один пункт.

- Язык? - догадался Данчик, - У нас в Бежецке была похожая история. Я тебе завтра расскажу - спать очень хочется.

Он отложил телефон, снял очки и свернулся в клубок под простыней. Я вновь раскрыла книгу и погрузилась в чтение. Был такой рассказ у Акутагавы - "Платок", про то, как в жизни что-то происходит, и мы по странному совпадению вдруг натыкаемся на такое же в книге.

-Эх, министр-министр, а я на тебя ставил... - в третий раз посетовал тюремный экзекутор Пушнин.