Страница 46 из 52
Наутро я перебралась в квартиру Когана. Встречая меня, Фима виновато развел руками, мол, ты же знаешь, если Грета чего решила, то так тому и быть. Собрав чемоданчик с самым необходимым, он мужественно отбыл к супруге - в сущий ад, наполненный детским визгом, разбросанной одеждой и сломанными куклами. Закрывая за Коганом дверь, я подумала, что даже не узнала имя девочки, которой так неосмотрительно сделала татуировку. Впрочем, с учетом того, что точно такая же картинка красовалась на моем собственном лобке, это казалось неважным.
Неизвестно, что сыграло бóльшую роль - связи Когана, его любовь к Грете или желание поскорее вырваться из детского ада, но уже через месяц Фима явился домой в крайне возбужденном состоянии и, не раздеваясь, выложил на стол фиолетовые, в разводах, ордера на две соседние трехкомнатные квартиры в доме неподалеку от Тимирязевской академии. Других квартир на лестничной площадке не было, поэтому ее планировалось закрыть общей дверью, устроив, таким образом, целую крепость.
После решения квартирного вопроса я вновь вернулась на Тверскую, но с этого момента наши с Гретой отношения изменились. Мы не ссорились, но исчезла прежняя грубовато - искренняя нежность в общении. Грета стала более скрытной, рассказывала о своем ансамбле отрывочно. Хотя, благодаря правильному отбору девочек и ежедневным изнуряющим тренировкам, дела шли хорошо. Ансамбль завоевывал все большую популярность. Несмотря на начавшуюся перестроечную деградацию экономики, у 'Агрип-шоу' не было недостатка в приглашениях. Три года бесконечных тренировок, выступлений в провинциальных театрах и окраинных московских клубах сделали свое дело - имя ансамбля гремело по всей стране, о юных танцовщицах писали в центральных газетах, их показывали по телевизору. Грета точно угадала запрос времени - зрителю обрыдли псевдонародные танцы и лубочные костюмы, публика жаждала современного зрелища, шоу. Собственно говоря, Грета действовала по простому принципу: то, что было вчера у 'них', завтра будет у 'нас'. Следовать моде всегда легче, чем создавать ее или предугадывать ее веяния. Пухлые шестилетние девочки превратились в стройных, похожих на экзотических заморских птиц, тонконогих подростков. От сверстниц их отличало полное отсутствие свойственной их возрасту неуклюжести.
Растущая популярность 'Агрип-шоу' начинала приносить финансовые плоды. Одновременно все хуже шли дела у Фимы. Зарплаты театрального администратора хватало лишь на неделю; все дополнительные источники доходов исчезали один за другим вместе со сменой номенклатуры и разрушением необходимых связей. Лубянские кураторы, о которых я тогда еще не знала, почти утратили интерес к персоне Когана, им было попросту не до него. Это с одной стороны давало чувство независимости, а с другой - лишало последней возможности решать бытовые проблемы через 'своих'. Фима вдруг осознал, что чувство освобождения от всемогущих покровителей, от унизительного положения стукача неожиданным образом соседствует с некоторым разочарованием от того, что он становился 'как все', утратив принадлежность к всесильной системе. Этой глубокой, как ему казалось, мыслью он, находясь в изрядном подпитии, однажды поделился со мной.
- Так ты все эти годы стучал на нас?! - закричала я, игнорируя тонкости его душевных переживаний. - Не зря я все время что-то чуяла. Но как ты мог? Ты же любишь Грету!
Он лишь молча смотрел на меня скорбным взглядом выпуклых еврейских глаз, и я почувствовала себя полной, бессовестной дурой. В самом деле, если бы Фима заложил нас хоть один-единственный раз, скажем, после поездки в Западный Берлин, то мы давно бы уже переселились к Груне. Я даже представила себе, как какой-нибудь старший лейтенант Харон с васильковыми гебешными петлицами перевозит нас через текущий по лубянским подвалам отсвечивающий мертвенной ртутью Стикс.
В конечном счете, именно чувство невостребованности и подвигло Когана попробовать себя в бизнесе. Многие из его друзей давно перебрались в Америку и часто звонили ему оттуда, уговаривая 'прекратить свое упрямство и, как все нормальные ашкенази, сначала оформиться в тот Израиль, а потом свалить к дяде Сёме'. 'К какому дяде Сёме?', - недоуменно вопрошал Фима. 'Ну, к дяде Сэму, - с легким раздражением отвечали из-за океана, - какая разница? Как написал знаменитый поэт Маяковский, мы подразумеваем партию, а имеем в виду Ленина и наоборот. Или ты хочешь всю жизнь проваландаться с этими красными гоями?' 'Они уже не красные, - слабо возражал Фима, - тут сейчас многое меняется'. 'Фима, ты поц, - сердилась телефонная трубка. - В прогоревшем бардаке что-то может поменяться только если разогнать всех блядей и нанять новых, а у вашего борделя только красный фонарь при входе сменили на трехцветный, и ты это имеешь за большие перемены?'
В результате всех этих разговоров Коган оформил загранпаспорт и поехал в Израиль в гости к двоюродному брату. В отличие от многих своих соплеменников, в Израиле он не остался, и уж тем более не стал пробиваться в Америку, а вернулся к своей любимой Грете, полный коммерческих планов. Используя остатки связей, Фима организовал поставки в Москву израильских сухофруктов - янтарной кураги, рассыпчатого изюма, фиолетового, с сизым налетом, инжира, полупрозрачных долек манго, ананасов и папайи.
Бизнес постепенно раскручивался, хотя и не так быстро и прибыльно, как мечталось Фиме. Все же сухофрукты - это не нефть, не алмазы и не редкоземельные металлы. Кроме того, при продаже первой же партии товара на Когана наехал рэкет. 'Братки' в цветных спортивных костюмах заявились на склад. Представившись Коляном, амбал с бритой, похожей на картофелину головой неторопливо ощупал Фиму близко посаженными оловянными глазками и озвучил требования: 'Будешь заносить двадцать процентов с выручки, если, конечно, ты реально не хочешь, шоб какая-нибудь тля пожрала на корню все твои сушеные бананасы, понял?'. Сроку для уплаты оброка было дано три дня, но Фима решил вопрос гораздо быстрее, позвонив одному из своих бывших кураторов. В тот же день бритоголовый снова явился к Когану, но уже с повинной. Замирение произошло в подконтрольной Коляну сауне. В обшитом вагонкой предбаннике был накрыт обильный стол, в бассейне плавали голышом девицы, трудовую деятельность которых опять-таки курировал бритоголовый Колян.
- Почему ты сразу не сказал, что у тебя комитетская крыша? -
потрясенно вопрошал Колян. - Это же высшая масть, круче не бывает!
- Мне казалось, что они такими вопросами не занимаются, - пожал плечами Коган. - Просто позвонил старым друзьям, совета спросил...
- Ну ты, в натуре, даешь, Фимон, - Колян изумленно повертел шишковатой головой. - Они-то как раз этим и занимаются. Это мы любители, а они - профессионалы. До шпионов сейчас никому дела нет, но не может же такая солидная контора без дела сидеть. А таких друзей иметь - это ж просто в жизни горя не знать! Короче, ты, брат, звони в любое время. Если мы с тобой будем тянуть мазу друг за друга, то такие дела замутим, что в полном шоколаде будем...
Коган от души попарился в бане, выпил водки под маринованные грибочки, отполировал немецким пивом и, отказавшись от услуг профессионалок, вернулся домой в чудесном расположении духа. Девочки уже спали, Грета в кухне читала какое-то письмо, поминутно заглядывая в словарь. На столе лежал надорванный конверт с яркими иностранными марками.
- Явился наконец! - воскликнула она при виде Когана. - Ты что-то еще соображаешь? На-ка, прочти мне письмо по-быстрому. Не с моим немецким такие тексты разбирать. Хотя смысл в общем ясен.
Фима взял в руки письмо. Это был официальный бланк берлинского варьете Фридрихштадтпаласт с логотипом театра и затейливой подписью в конце текста.
- Госпожа Сыромятина и балетная труппа 'Агрип-шоу' приглашаются на детский танцевальный конкурс, который состоится десятого ноября восемьдесят девятого года в Берлине, в театре Фридрихштадтпаласт. Письмо является официальным приглашением для получения въездной визы в Германскую Демократическую Республику. Здорово, Гретик, поздравляю. Поедете?