Код бикини

- Любая вера. В бога, в загробную жизнь, в коммунистические идеалы. Вера сплачивает людей, превращает народ в стадо. Сталину было легче - он управлял страной, одурманенной общей верой в светлое будущее. Отправить стадо овец на убой не так уж сложно.

- Ты хочешь сказать, что люди перестали быть овцами?

- Нет, не перестали. Но у нынешних овец пропал энтузиазм. Они привычно врут на собраниях, но не верят ни единому собственному слову. А без веры никак - без нее все рушится.

- Зато люди опять стали ходить в церковь. Значит, возвращается истинная вера - вера в бога.

- Еще скажи, что царство божие не за горами, - рассмеялась Грета. - Нет, Симуля, чувствую я, наступают действительно другие времена. Овцы скоро одичают и превратятся в своих предков - горных баранов. И выживут самые бодливые. К этому нужно быть готовыми...

Грета взялась за дело с утроенной энергией. На полученные от Леже деньги она заказала своим ученицам эффектные костюмы, наняла себе в помощь хореографа. Гастролей становилось все больше. Детский танцевальный aнсамбль 'Агриппина' был известен по всей стране. Грета ввела в труппе жесткую дисциплину. Девочки выкладывались до изнеможения. Жалоб от родителей становилось все больше. Многие забирали дочерей из ансамбля, и это приводило Грету в бешенство. Она была вынуждена создать большую резервную группу и тратить на нее все больше времени. При этом не было никакой гарантии, что очередную талантливую девочку, в которую было вложено столько времени и труда, не заберут сердобольные родители, поскольку она 'сильно устает' или 'не успевает по физике'.

Между тем, в стране тихо умирали генсеки и военные министры, и в народе новые времена окрестили 'пятилеткой пышных похорон'. Народное остроумие в те годы достигло своего расцвета. Острили по поводу смерти вождей, пустых полок в магазинах, бесконечных очередей за водкой, сбитого южнокорейского 'Боинга', войны в Афганистане, бегства на Запад очередного офицера-кагебешника, родимого пятна на лысине нового генсека-реформатора.

Повышенная летальность вождей порождала в те годы занятные исторические наложения. Юрий Андропов, пересевший из кресла председателя КГБ на трон генсека первым делом снизил цену на водку и принялся железной рукой наводить порядок. Обоими этими действиями он снискал искреннюю любовь народа, истосковавшегося не по игрушечной брежневской власти, а по настоящей, сталинской, попахивающей парашей, карцером и расстрельным пороховым дымком. Наводя порядок, Андропов посадил и приговорил к смертной казни директора Елисеевского гастронома Юрия Соколова и директора овощебазы Мхитара Амбарцумяна - ветеранов войны. Привести приговор в исполнение он не успел, поскольку умер сам, и Соколова расстреляли при следующем генсеке - Черненко, а Амбарцумяна, которому не помогло ни взятие рейхстага, ни участие в параде победы в сорок пятом, казнили уже при реформаторе Горбачеве. Таким образом была наглядно подтверждена преемственность большевистской власти в СССР, о которой так проникновенно говорил каждый последующий генсек над гробом предыдущего.

Вообще говоря, когда в восемьдесят пятом Черненко закончил свое уникальное в мировой истории одиннадцатимесячное коматозное царствование, главным кандидатом в генсеки был не Горбачев, а московский партийный босс Виктор Гришин. По Москве уже поползли было слухи о его скором воцарении, но Гришина скомпрометировали показания того самого гастрономического Соколова. Кстати, у директора Елисеевского на даче нашли всего-то пятьдесят тысяч рублей, что по тогдашнему валютному курсу черного рынка равнялось пяти тысячам долларов. Знал бы бедняга Соколов, расстрелянный за хищения деликатесов 'в особо крупном размере', сколько будут красть в России буквально через несколько лет, он бы от обиды в гробу перевернулся. Но тогда, в восемьдесят пятом колбасное воровство предопределило ход революционных перемен, ведь с Гришиным Советскому Союзу никакая перестройка бы точно не светила. Случай беспрецедентный - палка сырокопченой микояновской колбасы послужила рычагом мировой истории!

Однажды теплым августовским вечером восемьдесят шестого дверь квартиры распахнулась, и Грета завопила с порога:

- Симуля, мы едем!

- Куда опять? - вздрогнула я. - Хватит с нас поездок. Тем более в августе.

- Не бойся! - радостно засмеялась Грета. - На этот раз никаких авантюр. Просто Фимка по великому блату достал всем нам бесплатные путевки в круиз по Крымско-Кавказской линии. Да здравствуют прогнившие советские профсоюзы! Виват халява!

- На какой теплоход?

- Догадайся, Симуля. Поройся в своем героическом прошлом.

- 'Адмирал Нахимов'?

- Именно! Представляешь, сколько будет эмоций?

- Ты дура, Грета. Бесчувственная дрянь.

- Сама ты дура! Подумаешь, какие мы нежные... Так и будешь всю жизнь слезы лить да глаза закатывать?

- Не твое дело.

- Ну и черт с тобой. А я поеду! И вспомню шаг за шагом, как в семьдесят четвертом я эту тварь крабов кормить отправила. Моя мать гордилась бы мной тогда. Она была настоящей, сильной, а ты... Ну отсидела в лагере, ну получила по копчику... Подумаешь, великомученница хуева!

Я забралась на диван, укрылась пледом и не вставала два дня.

А на третий за спиной раздались шаги, и я почувствовала на плече руку. Надо мной стояла Грета с пузатой бутылкой коньяка 'Камю'. Ее лицо было в подтеках туши, на щеках блуждал румянец. Она осторожно поставила бутылку на стол.

- Сима, давай выпьем.

- За что?

Грета опустилась на колени и спрятала лицо у меня на груди.

- Прости меня, Симочка, - глухо проговорила она.

- Хорошо. А что случилось?

- Прошлой ночью под Новороссийском пароход 'Адмирал Нахимов' столкнулся с сухогрузом 'Петр Васёв' и затонул. Сотни погибших...

Мы полночи пили коньяк и спорили. В гибели 'Нахимова' мне виделось грозное предостережение судьбы. Я была уверена, что мы должны держаться подальше от всего, что имеет отношение к кладу. Грета тоже считала гибель парохода сигналом свыше, но с противоположным знаком.

- Бог не дал нам погибнуть на этой спизженной у фашистов посудине. Значит, он на нашей стороне!

- Мы сами не поехали. Это не бог, а черт пытался нас туда отправить...

Нет ничего скучнее пьяных женских разговоров. У мужиков это как-то органично получается - о бабах, о политике, о взаимном уважении... А у нас только все страхи наружу вылазят и вместо парения духа одна смертная тоска.

Как бы то ни было, ни о каких сокровищах мы больше не помышляли. Тем временем началась горбачевская перестройка. Страна занялась реформами, то есть тем, что во все времена с треском проваливала.

- Я же говорила, что начнется нэп! - с энтузиазмом заявила

Грета. - Пора ставить 'Агриппину' на коммерческие рельсы.

Когда власти разрешили молодежным клубам иметь свои расчетные счета, она организовала при Замоскворецком райкоме комсомола дансинг-студию. Балет и народные танцы были забыты; им на смену пришел спортивный рок-н-ролл и эстрадные шоу. Грета заказала для девочек открытые платья с блестками и умопомрачительные, расшитые стразами шлемы с роскошными цветными султанами.

Катастрофа случилась после первых же репетиций. В студию явилась целая делегация разгневанных родителей.

- Вы что, хотите с наших девочек проституток понаделать?! - визгливо кричала дама в зеленом берете. - Не позволим развратом заниматься! Мы дочерей на народные танцы отдавали.

Даме вторил возмущенный гул родительской толпы.

- Зря вы думаете, что раз волю дали, так уж и управы на вас не найдется! - задыхаясь от ярости, подступал к Грете маленький мужичок в перелицованном военном кителе. - Да мы его сами скоро погоним, этого Мишку меченого!

'Управы' не нашлось - Грета решила вопрос, оформив на работу в качестве липового гримера любовницу секретаря райкома. Однако больше половины родителей разобрали своих чад, лишив ансамбль костяка труппы.

Для Греты наступили черные дни.

- Что это за страна, в которой что-то меняется только по приказу начальства? - горько вопрошала она, лежа в постели Когана со стаканом вина в руке. - Что это за народ, который бежит от свободы, как черт от ладана? Что это за люди, которые мечтают вырастить своих детей такими же моральными уродами, как они сами?