Правнучка стрелы

– Заткнись, батяня! – Вспылил Алексей.– Как слаб же ты духом. Ни хрена, кроме своего вшивого кабинета на шинном заводе да водки с огурцом не видел! Вот и всё твоё счастье!

– Я не смогу жить, как все,– расплакался Зуранов старший.– Я не понимаю и никогда не пойму того, что происходит вокруг.

– Не один ты такой мудрый и…протестующий. Нормальных людей, тех, кто не опустошает недра страны и рваные карманы неимущих, гораздо больше. Но ведь они, как-то, живут. Потом кто же тебе сказал, отец, что мама умерла. Да будет тебе известно, что нет ни какой смерти! Она нелепа и смешна, и не реальна, в бесконечном единстве миров. Она сейчас в другом мире, который, скорей всего, не хуже земного…

– Я думал… Я много думал о тебе сын и надеялся, что ты перестанешь быть… дураком. Такие, очень даже не русские, сказки для тех, кто, как раз, и слаб рассудком. Но не для меня. Запомни! Не для меня! Пусть я бомж!

– Помолчи! Я не способен тебе, отец, что-нибудь доказать. Мягко выражаясь, мы говорим совершено на разных языках.

Отец и сыновья Шнорре не задавали ни каких вопросов Алексею, когда увидели его входящим в квартиру с бродягой. Потом, наконец, они поняли, что это, наконец-то, отыскавшийся отец их начальника, главного сыщика.

Они в один голос выразили откровенную радость по случаю появления здесь Владимира Станиславовича и убедили его принять ванну и побриться. Заодно надо было сменить и ветхую одежду, а эту выбросить в мусоропровод. Пока под несокрушимых давлением всех присутствующих отец Алексея приводил себя в порядок, Зуранов младший позвонил по мобильному телефону Гранкину и дал ему указание привезти как можно больше продуктов и водки. Он по телефону объяснил ситуацию, и Денис, понимая возникшую ситуацию, предложил временный ночлег для отца и сына Шнорре. А утром он сам лично, в самые кратчайшие сроки, найдёт хорошую однокомнатную квартиру для Владимира Станиславовича. Ещё он посетовал, что всё ещё не возвращается из туристической поездки его любимая женщина и гражданская супруга Полина Ярцева. «Что-то у нас с ней не ладится,– тихо сказал он.– Не знаю, но что-то не так… Ладно, не телефонный разговор. Приеду – расскажу кое-что интересное».

Отец Зуранова, относительно приведённый в порядок и схоластично приодетый, стал походить на нормального человека. Правда, выдавал в нём тревогу и волнение бегающий взгляд.

– Брось ты, отец, волноваться,– Алексей обнял за плечи отца.– Ты у себя дома, в своей квартире. Не переживай. А завтра-послезавтра у тебя будет жильё, ни чуть не хуже этого.

– Моя квартира давно уже там, где, моя Тоня, под землёй,– ответил Владимир Станиславович, робко присаживаясь к столу.– Я давно уже там, где она. Давно бы ушёл, но понимаю, что наложить на себя руки – великий грех. Да и она часто мне снится и говорит: «Вовка, не делай ничего с собой». Я всю Россию пешком прошёл… Ничего мне не нравится, ничего я в стране нашей уже не могу понять.

Вскоре появился и Гранкин, приехав сюда на втором «Форде», который, по сути, стал его личным. Он был основательно загружен сумками авоськами и пакетами с продуктами. Он вкратце рассказал, что ему удалось не только разобраться в том, что убийство предприниматели Плиданова дело рук уже общеизвестной бандитской организации, но и ужалось встретиться с его непутёвой женой Кочемасовой.

Кроме того, он сообщил, что, на всякий случай, портативный магнитофон с десятком кассет и монитор-дивиди, тоже на батарейках. При нём несколько дисков с концертами всем известной… певицы Аллы и очень популярных отечественных групп.

– Это хорошо. Я завтра же подарю всю музыку вождю Племени Уходящих,– Зуранов разлил водку по стаканам.– Пока он ко мне относится не плохо. Пока я ему нужен… Давайте выпьем за моего отца!

Все так и поступили и сделали это несколько раз подряд, кроме Гранкина. За рулём. Но Денис времени не терял. Он сбегал к своей машине и принёс оттуда ещё два больших батона варёной колбасы, монитор-дивиди и дешёвый китайский магнитофон. Под влиянием выпитого спиртного Владимир Станиславович оживился, начал вспоминать свою непутёвую жизнь после смерти Антонины Павловны, где был и что видел. Все с интересом и с горечью слушали исповедь бича и бомжа с большим… стажем.

Он то плакал, то смеялся. Но постоянно повторял, что в мире, где давно уже нет его Тони, ему больше нечего делать.

– Они ответят за все наши беды, те, кто наживаются на наших несчастьях, те, кто внаглую грабят страну,– сказал с яростью Степан.– Они должны ответить!

– Успокойся, Степа, – с сарказмом заметил Дима,– богатые тоже плачут.

– Дети мои,– осадил сыновей Шнорре старший,– не забывайте, что мы с вами и все здесь сидящие, включая уже и Владимира Станиславовича, люди далеко не бедные. Но я согласен, богатым плакать проще. Дело не в сотнях тысяч евро, спрятанных в загашнике… Не надо быть подлым, алчным, жестоким, не надо быть убийцей и вором на государственном уровне. Это подло! Тем более, сейчас… Умеешь честно заработать нормальную валюту – флаг тебе в руки. А если у тебя идёт всё, как бы, по щучьему велению с хорошей подачи и под надёжной крышей, то извини…Значит, ты преступник. У нас, в стране, почти невозможно заработать большие гроши и харчи хороши, не проливая человеческих слёз, да что там скромничать, человеческой крови.

Мнения на счёт необходимости и полезности обладания хорошими «бабками» у всех сидящих разошлись. Но в одном они были едины: преступники должны быть наказаны. Справедливое возмездие за содеянное ими – ни самосуд, не месть, это необходимость в условиях процветания дозированной и, весьма, относительной демократии.

А через час Денис отвёз всех троих Шнорре к себе домой. Отец и сын, после долгой разлуки, остались вдвоём. Вроде бы, и говорили о многом, вспоминали далёкие счастливые дни, Владимир Станиславович скупо поведал о том, где все эти годы его «черти носили» и ещё раз сказал, что не может он жить теперь, как все люди: или смерть, или вечное бродяжничество, пока Господь не приберёт.

– Но есть и третий вариант, отец,– сказал Алексей, разливая водку по стопкам.– А что, если тебе перебраться… до конца дней твоих в Ранний Неолит, на основную стоянку Племени Уходящих. Пищу и одежду мы себе добудем – ни в том мире, так в этом мире. Я куплю тебе хорошую удочку и охотничье ружьё…

– Кому я, Лёшка, там нужен, в твоей древней сказке?

– Мне нужен. А язык потихоньку освоишь. Правда, и там хватает опасностей, подлости и прочего. Но здесь всего этого гораздо больше. И пойми, что здесь более дикие люди, чем там.

– Впрочем, не такая уж и плохая идея. Но, прости, я до сих пор во всё это не верю.

– И напрасно,– послышался мягкий женский голос.– Нет абсолютно совершенных миров, но жить прошлым и страдать, впадать в уныние не только смешно, но и грешно. Не только по, вашим, земным понятиям.

Отец и сын одновременно повернулись в сторону говорящей, и увидели Антонину Павловну Зуранову в белых светящихся одеждах. Она сидела в кресле, положив руки перед собой, и грустно улыбалась.

От неожиданности Владимир Станиславович чуть не поперхнулся очередной порцией водки, которую он принялся пить, не дожидаясь особого приглашения. Он привстал с места, объятый одновременно чувством страха и нахлынувшей радости, но тут же сел. Повелительным, не требующим возражения, жестом Антонина Павловна приказала оставаться на местах.

– Тоня, Тонечка, как я рад, что ты пришла,– пьяно и слезливо запричитал Владимир Станиславович.– Знаю, такого не бывает, но ты пришла. Я вижу тебя! А ты, Лёша, видишь? Да или нет? Или у меня галлюцинации… от водки?

– Я вижу и слышу,– как можно спокойнее, сказал Алексей и обратился к матери.– Как тебе там, мама? Хорошо или плохо?

– Нормально.– Ответила она.– Вполне, нормально. Я – совершенно другое существо. Мне трудно объяснить вам обоим, кто я и что. Не сказать, чтобы я скучаю по вас обоим. Так выпало… Так должно быть. Нелегко являться в ваш мир. Для нас, находящихся далеко от вас и одновременно рядом с вами, это равносильно болезни… на грани следующего умирания. Но смерти нет. Ведь не может умереть ни один мир, потому что никогда не рождался… Я пришла предостеречь вас от бед, остановить, ибо то, что вы творите оба, позволено только стоящим у Трона Господнего.