Страница 3 из 34
Казалось бы всё понятно. Чего уж проще: траву выполоть, кабачки разредить. Но прямо скажу, вся моя жизнь ушла на то, чтобы научить школьников "не" с глаголом писать раздельно. Я твержу об этом правиле вот уже тридцать лет ежедневно, исписала все стены в кабинете красными гигантскими орфограммами, но как писали слитно, так и пишут. А тут кабачки, трава... не каждый академик разберется.
Да тут ещё фермер "прокололся". Разумеется, из самых лучших побуждений, не подозревая с кем имеет дело, он бодренько добавил, обращаясь к переминающимся с ноги на ногу работничкам:
- И чтобы было чисто и красиво.
Зачем он это брякнул? Может, вообразил себя маркизом Карабасом, земли которого приедет инспектировать французский король?
Потом я расставляла своих деток на закрепленные рядки, что тоже задача не из легких: каждому кажется, что у соседа полоса более чистая, чем у него. А когда ребенку что-то кажется, он это тут же возмущенно высказывает: "А у него рядок более чистый!", "А у меня здесь крапива"!
А затем началось обычное: " Жан Иван, мне в туалет надо, а я боюсь. Вдруг увидят?", "Я пить хочу!". Ровно пять раз я отлучилась с девочками в посадку, где караулила их, наверное, от инопланетян, потому что ума не приложу, кто бы ещё их там ждал. Пять раз отпустила попить, снять и надеть кофточку, намазать нос кремом. И когда мы наконец-то встали на стартовую позицию, деловито вонзив в землю тяпки, хлопцы наши уже едва виднелись на горизонте.
Им же сказали: быстрее закончите свои рядки, скорее домой уедете. А ребята на глухоту не жаловались. Вот они и помчались в карьер, размахивая тяпками аки богатыри палицами да так, что трава прямо с землей летела во все стороны.
По сложившейся ещё в советские времена традиции учитель тоже берет тяпку и встает на рядок к самым "безруким", которым и дышать-то тяжело, не то что полоть. Такие есть в каждом коллективе: в отличие от всех людей они напрямую ведут свой род не от обезьян, а от замороженных черепах. Никогда нельзя понять: спят они или бодрствуют с вытаращенными и осоловевшими глазами?
Вот и я встала к некой "черепашке" Анечке и начала полоть, время от времени тревожа её сон и погоняя вперед, чтобы она не прикорнула в борозде. Злые языки рассказывали, что однажды Анечка чуть не попала под каток, и только необыкновенная находчивость управляющей агрегатом бабы спасла ей жизнь.
Рядом шли и остальные девочки, развлекая меня немудрящими сплетнями об общих знакомых, у которых "ни кожи, ни рожи, ну полная дебилка", "глаза как у совы, ножки как у кошки", когда Женька Егорова, недоуменно наморщив лоб, доложила:
- Жан Иванна, тут у Дэна на рядке хрень какая-то.
Горькое предчувствие неприятностей пробило меня холодным потом и, оставив норовящую впасть в кому "черепашку" на произвол судьбы, я метнулась к прополотому рядку Смирнова Дениса. Увиденное впечатляло: возле уже вянущей амброзии почему-то в таком же предсмертном состоянии валялась достаточно крупная рассада кабачков. Но зато среди всеобщего разгрома горделиво колосились пучки какого-то незнакомого мне растения. Выстраиваясь стройной зеленой колонной, они превращались в исчезающую в дали горизонта изящную змейку.
Зрелище, безусловно, красивое, но на любителя импрессионизма во всех его проявлениях. Клод Моне был бы рад, я - нет.
- Дэн, стой! - напрягла я хорошо разработанное учительское горло, кинувшись следом за подростком, уже едва отсвечивающим белой майкой вдали.
Я бежала, утопая в рыхлой земле, обливаясь потом и хватаясь то за бок, то за сердце, да ещё и судорожно пытаясь ногой присыпать выполотые кабачки (дескать, так и было).
Увы, с другого края поля к моему Денису быстрыми скачками мчался Морозов. Конечно, здоровый мужчина проделал этот маневр гораздо быстрее немолодой учительницы. От его мата сотрясался раскаленный воздух, а физиономия стала настолько багровой, что я испугалась: как бы мужика не хватил инсульт.
Морозов прибежал первым и замахнулся на мальчишку палкой.
- Ты, дебил! - заорал он. - Знаешь, насколько себя наказал? С каждого загубленного куста я рассчитывал собрать по центнеру кабачков!
Бедный Дэн хлопал глазами, видимо не понимая, чего от него хотят. Ему сказали полоть траву, он и полол. Тут подоспел педагог - Чип, Дейл и Вжик в одном лице.
- Что вы делаете? По какому праву угрожаете ребенку? - завопила я. - Он несовершеннолетний! Их нахождение на поле противозаконно! Это вы выплатите его отцу компенсацию за моральный ущерб!
Я ещё много чего сказала зарвавшемуся фермеру, упомянув и Конвенцию о правах ребенка, и суд в Гааге, и школьный устав - на нервной почве меня несло, куда там Остапу Бендеру. Морозов что-то завывал в ответ, да кто бы его слушал. Короче, нашей экспрессии позавидовали бы даже две сцепившиеся собаки.
- Вон! - в конце концов, вызверился он. - И чтобы я вас больше здесь не видел!
Вот уж наказал, так наказал! С какой только возможно скоростью мы сбежались с поля и забились в автобус.
Развалина тронулась в путь. Я чуть отдышалась, пришла в себя и, наконец-то, смогла включить то, что напрочь отшиб инстинкт защищающей своих цыплят наседки. Я имею в виду рассудок. Мои глаза с подозрением уставились на меланхолично жующего "Ролтон" невозмутимого Дэна. Понимаете, мы живем в сельской местности, и невероятно, чтобы пятнадцатилетний юнец не знал, как выглядит рассада кабачков.
- Дэн, - грозно обратилась я к оболтусу, - ты почему все кабачки повалял, а какую-то гадость оставил?
- А, - лениво отмахнулся Дэн, - крестьянин сам сказал, что должно стоять красиво, а кабачки валялись как пьяные - веером, ну я и выбрал траву, что пободрее выглядела. Разве те зеленые закорючки плохо смотрелись?
Да, смотрелись хоть куда!
- Совести у тебя нет, - горько укорила я.
Но бессердечный подросток только пожал плечами, с треском распаковав очередной пакет с лапшой.
- Пусть за своей метлой следит, а не нравится: сам пусть мотыгу берет и нагребывает!
Вот и поговори с таким.
На следующий день я стояла на ковре у Гестаповны.
- Как вы могли такое допустить? Куда смотрели? - сверлила она меня инквизиторским взглядом. - Почему не показали детям, как выглядят кабачки?
- Показала, - пылко оправдывалась я. - Ребенок нечаянно срубил пару кустиков рассады. Между прочим, отец Дэна - предприниматель. Он затаскал бы нас по прокурорам, если бы господин Морозов ударил его сына.
Я хорошо знаю Евгения Михайловича Смирнова - хороший мужик. Ни по каким прокурорам он ходить бы не стал, а сам набил морду "кабачковому королю", но Гестаповну можно было привести в чувство только непосредственной угрозой её интересам.
На следующий день в поле послали другой класс, но там тоже что-то не срослось. Наверное, мои находчивые дети передали по эстафете рецепт как досрочно покинуть барщину. А осенью, когда нас привлекли к сбору все тех же кабачков, другой ученик порезал приготовленные под тару мешки. Может из озорства, а может опробовал новый нож. В общем, порезал и всё. Когда его спросили, всё ли у него нормально с головой, парень честно ответил:
- А чё... они такие и были.
- Да ведь мешки с этикетками, новые.
- А чё, новые порезать, что ли нельзя?
- Платить ведь заставят.
- Пусть сами и платят.
Логика железная, но именно она и переполнила чашу терпения господина Морозова: он раз и навсегда отказался от услуг нашей школы.
Знаете, в какой-то степени я горжусь своими детьми, сумевшими положить конец полувековому сельскохозяйственному рабству нашей школы. Детям пришлось нелегко, устраивая эту революцию: прикиньте, сколько мешков пришлось порезать трудягам или загубить кабачков, но великая цель в этом случае вполне оправдала средства.
Вот наша школа носит имя Алексея Руднева. Я знаю, что это местный революционер да ещё по совместительству поэт, но занудные стихи о коллективизации, несмотря на род занятий, прочитать до конца так и не смогла.