Ниоткуда с любовью

Мысли были самые тревожные. Что будет? Почему они притащили Катьку сюда? Знает ли Родион о том, что его сестру похитили? Маша уткнулась головой в стену и закрыла глаза. Перед глазами ее возникло море, в ушах зазвучал шум прибоя. Она сидела на холодном пляже и наблюдала за солнцем, скрывающимся за линией горизонта. Она убегала на этот пляж всегда, с самого детства. Сначала ее водил отец, а когда тот пропал, она начала ходить туда одна.

Это место успокаивало ее, приводило ее мысли в порядок. В подростковом возрасте она была здесь очень часто. Слишком часто ей нужно было куда-то сбежать.

Маше совсем не хотелось вспоминать то страшное время после переезда в Бухту. Женька болела, она держалась на плаву из последних сил и во всем равнялась на сестру. Это было вдвойне тяжело — знать, что от твоих слов, выражения твоего лица, твоей улыбки будет зависеть самочувствие какого-то человека. Даже один день. Такой драгоценный один-единственный день.

Мама работала. Мама работала постоянно, она видела дочерей только ночами — спящими. И никогда не делилась переживаниями с ними. Видимо, тоже считала эмоциональный груз — штукой неподъемной. И бессмысленной. В отсутствие возможности рассказывать хотя бы кому-то о своих тревогах, Маша доверяла все чувства бумаге. Сначала она просто рисовала какую-то абстракцию. Картины выходили мрачными и запутанными, там переплетались века и эпохи, дикие звери бродили неверными тропами, пересекаясь с людьми. Маша то рисовала, то выглядывала из окна, но смотрела не вниз — на ненавистный двор, где ей не давали проходу, а в окна домов напротив. Наступал вечер, около шести — половины седьмого, и окна домов, один за другим начинали зажигаться. Маша знала — это был внутренний свет, и совсем не электрический. Она видела смех, слезы, ссоры — точнее, не видела, а представляла. Очень живо, потому что стены ее родного дома с легкостью впитывали все эти звуки и делились ими с ней. И все это, как ни странно, очень успокаивало ее. Постепенно она поняла, что искала — теперь ее бумага впитывала ее дома. Дома прошлого, будущего и настоящего, в которых было все — и боль, и гнев, и радость, и ненависть, и восхищение, и лесть, и тревога, и покой, и надежда. Там была жизнь. Здесь ее не было.

Неизвестно, сколько бы так продолжалось это самокопание, въедливое, субъективное, но только к концу года Маша вполне могла сойти с ума. На то, чтобы пройти от школы к своему двору, требовалось не меньше душевных сил, чем на то, чтобы вырваться со двора и, постояв не меньше пяти минут у двери собственной квартиры, суметь нацепить улыбку на лицо. Но это было не самое сложное. Сложнее было сыграть свою роль без фальши.

А в один из дней Маша познакомилась с Родионом и Полиной. Они были инопланетянами из другого мира, они были вместе, и ничего не боялись. Маша быстро поняла, почему — их было двое.

Она была одна, и никто не считался с ней, только потому, что она девочка.

— Ты можешь пытаться «соответствовать» сколько угодно, у тебя ничего не выйдет. — Сказал как-то ей главарь их дворовой шайки Лёха, под неловким светом фонаря схватив ее за шкирку, как котенка. — У тебя на лице написано, что ты из благополучной семьи, что мамочка и папочка холят, облизывают с ног до головы и одевают во все лучшее, что на тебя руку никто ни разу не поднял. А фальшивок, у нас не любят еще больше, чем выскочек.

Окно ее комнаты пару раз били камнем, на асфальте не раз мелькало ее имя в числе многочисленных нелицеприятных прозвищ, как и в лифте ее подъезда. Ее подкарауливали по вечерам, когда она шла из художки, и пугали, а один раз швырнули в нее банкой с остатками пива и — вот удивление — попали. Это был первый и единственный раз, когда она плакала из-за кого-то, и в тот вечер Рудик и Полина были единственными, кто за нее заступился.

А однажды с ней случилось «это». То, из-за чего это место, то в котором она сейчас находилась, навсегда осталось местом из ее кошмаров.

Ходили в их компашке легенды о бункере. О месте, которое давало начало целому подземному городу. Якобы под Портовым городком был целый город, который построили тогда, когда закладывали сам город. Только якобы во время войны город этот завалило и где вход в него, никто не знал. Но считалось, что старейшие жители Бухты знают, где он, этот город.

Как там дела обстояли с целым подземным городом, Маша не знала, но знала, что бункер существует действительно. Нашли его какие-то банды подростков еще много лет назад и вроде как о нем не знала даже местная полиция. Все это, правда, были слухи, проверить наверняка не получалось.

В один из вечеров, когда компания Полины и Родиона зазвала ее гулять, Маша не увидела там никого из своих друзей. Это ее насторожило, она хотела уже вернуться домой, но Леха остановил ее. Положив руку ей на плечо, он вкрадчиво просил прощения за их поведение и предлагал в знак примирения пойти с ними — сегодня старшие решили показать их компании бункер, и это же круто!

Маша еще колебалась, но дала себя увести. А вдруг правда? — подумала она. Вдруг ее наконец приняли, эта дурацкая проверка закончена и к ней действительно не будут лезть? Ведь все, кажется, действительно взбудоражены возможностью увидеть бункер. Они долго шли через дворы, потом миновали рынок и гаражи, и очутились возле оставшегося нетронутым клочка леса. Если пройти дальше — Маша знала — можно было выйти к заповеднику, куда их водили еще в начальной школе.

Но территория, на которой они находились сейчас, не была частью заповедника. В наступающих сумерках ребята смело вошли в лес.

— Далеко еще, Лех? — услышала за спиной голос кого-то из ребят Маша.

— Нет, тут близко. — Всю дорогу он шел рядом все с тем же невинным выражением на лице. Они оказались возле земляного вала и, обойдя его, увидели старую железную дверь. Раздались радостные вопли, Леха открыл дверь со скрипом, а в следующую секунду Маша почувствовала, как ее толкают внутрь и она летит в темноту, потеряв равновесие.

Она больно ударилась о ступеньки и лежала на земляном полу, не в силах пошевелиться. Тем временем к ней уже спускались трое парней. Кто-то там снаружи держал дверь. А троица, одним из которой был Леха, уже оказалась рядом с ней с гадкими ухмылками на лицах.

Они бы изнасиловали ее там, в этом подвале — Маша это знала. Но ее спас Родион. Он узнал, где найдет их компанию — они с Полиной просто не собирались в тот день идти гулять вместе со всеми. Но он знал, что все пойдут к бункеру. Единственное, чего он не знал — их планов относительно Маши. Он прибежал и, поняв в чем дело, для начала шуганул полицией всех любителей острых ощущений, расположившихся на поляне с пивом и картами. Когда он сказал про полицию, всю компанию словно ветром сдуло. Сбежал и тот, кто должен был сторожить дверь. А затем он влез в этот бункер и вытащил ее оттуда, вправив мозги Лехе.

— Вы сдурели! — бросил он презрительно. — В колонию для несовершеннолетних захотели?

— Лучше не мешай, Расков! — отрезал Леха, хотя двое его подельников уже неуверенно переглядывались.

— А то что? — спросил Расков. — Оставьте ее в покое.

Они не стали с ним драться — Родион обладал в Бухте своим авторитетом и просто так он бы не ушел. Поэтому он просто увел Машку с собой. Дело закончилось миром. Она отделалась испугом и несколькими синяками на руках и ногах. Ее долго трясло, и Родион увел ее на пляж, где они сидели, пока она не успокоилась.

— Если бы твои планы не поменялись, — бормотала Маша, зуб на зуб у нее не попадал. — Если бы ты остался сегодня дома…

— Все хорошо, Маш, — успокаивающе произнес Родион. — Тебя больше никто не тронет.

Но она не верила и мечтала сбежать туда же, куда сбежал ее отец. Вот так вот однажды выйти на пристань, сесть на отходящее судно и больше никогда не возвращаться.

Но Рудик сдержал обещание. Маша не знала, как у него так вышло, но больше никто не сказал ей ни одного плохого слова. Рудик умел убеждать и склонять на свою сторону. Есть такие люди, которые, как магниты притягивают других людей. И это совершенно необъяснимый факт, это качество невозможно выработать и купить даже за самые большие деньги. Только родиться с ним.