Страница 8 из 11
Критика о. Иоанна Мейендорфа идет по линии, во-первых, богословской неопытности автора, где он говорит, что у о. Николая Афанасьева, о. Сергия Булгакова и о. Киприана Керна принципиально разные установки. С этим, наверное, можно согласиться. Во-вторых, по научной линии, где о. Иоанн говорит, что с научно-исторической точки зрения никакой альтернативы т. н. «евхаристической экклезиологии» быть не может. Это весьма спорно (особенно учитывая труды библеистов протестантской школы). И, в-третьих, о. Иоанн упрекает автора статьи в том, что «синагогально-синаксарное» устройство особой группы становится ничем иным как «своеобразным гностическим элитизмом». С этим обвинением никак нельзя согласиться, потому что тогда пришлось бы к этому «гностическому элитизму» отнести и многовековое монашеское движение (где большое количество канонизированных святых), и мирянские духовные движения, в том числе общины беседников (где основателем считается преп. Серафим Саровский), и общины и братства 20-го века… Для всех этих церковных групп была характерна особая ревность о Боге, которая совершенно необязательно сопровождалась фарисейской надменностью.
Лучше сказать, что «гностический элитизм» может стать искушением «синагогально-синаксарного» устройства, также как всеобщая уравниловка или наоборот рьяный антидемократизм вполне могут стать такими искушениями, но могут и не стать… Точно также как гордыня – типичное искушение подвижнического пути, но вовсе не обязательный его атрибут.
По поводу критики дьякона Андрея Платонова
Обратим внимание ещё на критику дьякона Андрея Платонова, высказанную в его статье «Евхаристия и церковь "с малой буквы" о восприятии евхаристической экклезиологии о. Николая Афанасьева» http://www.golubinski.ru/ecclesia/ecclesiology.htm.
О. Андрей в своей критике идет по следам о. Иоанна Мейендорфа, упрекая автора «богдановской» статьи в неверном понимании им основ евхаристической экклезиологии, причем, его статья, судя по всему, посвящена не критике собственно «богдановской» статьи, а защите евхаристической экклезиологии как единственно верного учения. Поэтому он не останавливается ни на «богдановской» статье, ни на «Церкви Духа Святого» о. Николая Афанасьева, а привлекает дополнительные источники и, не оглядываясь, в непримиримом клинче «побеждает» по всему широкому экклезиологическому фронту молчащего автора «богдановской» статьи. Подробный разбор этой «битвы» в нашу задачу не входит (хотя статья о. Андрея безусловно интересна как попытка всерьез поговорить именно о евхаристической экклезиологии). Скажем лишь, что спор этот, по нашему мнению, происходит совершенно в разных смысловых полях. А собственно к критике той самой статьи в «Вестнике» № 140 о. Андрей не добавляет почти ничего (т. к. полемизирует не только с указанной статьей о. Георгия) за исключением того, что упрекает автора в том, что он вступает на протестантский путь, когда говорит: «Полному члену Церкви» можно обойтись и без Евхаристического собрания местной церкви, он уже «полон» сам по себе, за счет пребывания в «необъективируемых мистериальных» границах. Разумеется, такой предельной протестантской индивидуализации он (автор статьи) не хочет и находит выход в проекте семей-общин, в мечтаемой перспективе – евхаристических семей-общин, – объединяющих равных «полных членов Церкви».
Оставим этот тезис без нашей оценки, т. к. здесь евхаристическая экклезиология претендует на то, чтобы выявлять конфессиональную принадлежность и воздвигает границы с протестантизмом, тогда как «синагогально-синаксарный» подход, по нашему мнению, предлагает возможность выйти из-под конфессионального «проклятья», но этот выход сам по себе сопряжен уже с другими трудностями и искушениями.
Любопытно, что дьякон Андрей Платонов приводит и слова священника Павла Адельгейма, по-видимому, тоже как сторонника евхаристической экклезиологии: «На наш взгляд замечательным примером воплощения этой мейендорфовской программы разрешения проблем эмпирической действительности в строгом следовании евхаристической экклезиологии стала работа о. Павла Адельгейма «Жизнь Церкви в канонах и практике» (Вестник РХД № 184). Желание рассматривать приходскую общину, как местную церковь, о. Павел называет соблазнительным (с. 333)»…
Характерно, что, кроме своего «бодания» с местным епископом (мы отнюдь не умаляем подвига о. Павла, наоборот: слово «бодание» берем из солженицынского «Бодался теленок с дубом») у о. Павла был и другой вариант разрешения противоречия с начальством – экклезиологический. Если бы о. Павел с такой непреклонностью не отстаивал основы евхаристической экклезиологии, если бы не желал обрести церковную целостность евхаристического собрания во главе с правящим епископом, он мог сохранить и приходскую общину и школу, просто выведя эти общину и школу (как это сделал о. Георгий) в другое экклезиологическое поле. Был ли это сознательный выбор со стороны о. Павла или это неизбежная необходимость, вытекающая из единственности экклезиологического подхода?
Есть о чем подумать[4].
А пока «эмпирическая действительность» говорит нам о том, что и события в Сурожской епархии, связанные с приездом туда епископа Илариона (Алфеева) и события в Псковской епархии, связанные с «делом» о. Павла Адельгейма, и, конечно, гонения на братство московского священника о. Георгия Кочеткова (1993–1999 гг.), скорее всего, носят именно системный, экклезиологический характер. Разрешение конфликтных ситуаций не лежит на поверхности и требует вдумчивого отношения к проблеме.
Проблемы старшинства и иерархизма применительно к творчеству прот. Сергия Булгакова
Доклад на встрече, посвященной экклезиологическим воззрениям о. Сергия Булгакова и влиянии этих воззрений на современность.
Делается попытка рассмотреть вопросы: 1) как о. Сергий Булгаков относится к старшинству и иерархизму в церковной традиции, 2) какие параллели есть с ветхозаветной традицией, 3) как можно сочетать терминологию о. Сергия с терминологией о. Георгия Кочеткова.
Иерархизм и профетизм как статика и динамика церковной жизни
Творчество о. Сергия Булгакова имеет ту особенность, что порой довольно трудно отличить, где он говорит о Церкви, а где о Царстве Божьем. Дело в том, что отнюдь не все экклезиологические описания о. Сергия мы можем обнаружить в эмпирической действительности. Его творчество слишком эсхатологично и слишком проникнуто личным откровением… Можно сказать, что Церковь в описании о. Сергия – это окно в Царство Божье.
Для о. Сергия Церковь, прежде всего, – полнота, Тело Христово, Храм Духа Святого, живое многоединство:
«В церковном организме соединяются многие члены и распределяются многоразличные дары при наличии живого многоединства, которое возглавляется Христом и оживляется Духом Святым. Для характеристики этого организма одинаково существенно параллельно с многоединством ипостасных членов тела и многоединство даров Духа, которыми в их целокупности Дух Святой напояет все человечество»[5].
Здесь мы видим не столько церковь, странствующую в истории, сколько какое-то тысячелетнее Царство Христово, пришедшее в силе. В таком ракурсе экклезиология логично переходит в онтологию, а онтология раскрывается как описание мессианской эры, где всё частичное находит свое восполнение.
Однако сама экклезиология у о. Сергия не исчезает. Он довольно аккуратно прорисовывает связи с традицией. Ко времени написания книги «Невеста Агнца» в родной о. Сергию православной церкви господствует т. н. институциональная экклезиология, где церковь, прежде всего, ассоциируется с институтом епископов, священников и дьяконов.
4
Любопытно, что через некоторое время после публикации этой статьи о. Павел принял решение войти в Преображенское содружество малых православных братств тем самым как бы сделав выбор и в пользу общинно-братской экклезиологии.
5
См. Булгаков С. Невеста Агнца. С. 280–283.