Страница 27 из 92
- Именно такой торчит сейчас напротив нашего дома и ждет вашего выхода, - хохотнул Пулипер задорно. - Я видел, как вы шли по Пушкинской, волоча за собой пушистый хвост, но не стал на этом заострять внимание, потому что за собой я усек слежку давно. Но этот хвост, молодые люди, притащили вы, мой, наверное, на время отпал. Давайте сделаем так.
Хозяин квартиры накинул поверх пиджака старенькое полупальто, прошел к двери, глянув в глазок, открыл замок. Когда все вышли в коридор, защелкнул тяжелую створку на ключ и засеменил в конец здания, противоположный подъезду. Там находился черный выход. Он, спустившись вниз, осмотрел еще раз через щель кусок улицы Пушкинской перед домом. Теперь хвост, по всему неопытный, остался позади. Дождавшись, когда группа горожан поравняется с подъездом, пропустил посетителей мимо себя, и сразу заторопился назад. Коца с Микки Маусом тут-же смешались с проходившими, на перекрестке они поспешили каждый своей дорогой. Новый год должен был наступить в субботу, через четырнадцать дней, до назначенной встречи оставалось ровно одиннадцать суток.
Глава одиннадцатая.
Скирдач, запрятав мобильник под кучу мусора сбоку себя, снова заложил руки за спину, принял неловкое положение и закрыл глаза. Неизвестный заложник в другом углу, или обычный бомж, заворочался, залопотал еще сильнее. В подвале было очень холодно и сухо, наверное, трубы отопления проходили только в квартирах. Помещение было просторным,разделенным на бетонные секции,как под новыми домами,скорее всего в эпоху Хрущева под двухэтажкой находилось бомбоубежище на случай атомной войны, поэтому его приспособили под все автономное. В том числе под компактные обогреватели с двумя забетонированными колодцами для холодной воды. Когда Скирдача волокли сюда, он не уставал вертеть шеей, чтобы зацепиться хоть за соломинку, не дав надежде на освобождение умереть до срока. В тот момент в одном из помещений горел свет, сейчас он был отключен. Из другой секции долго никто не показывался, наконец, шаги по бетонному полу раздались громче, узкий луч карманного фонарика заметался по крупным блокам, расплылся на длинной фигуре Скирдача. Тот затаился.
- Отдыхает, - послышался уверенный голос с кавказским акцентом.
- А что ему еще остается делать, - ответил русский говорок с неприятными нотами, скорее, молодого подлеца, которых развелось из-за перестройки больше требуемого. Парни именно с такими голосами были способны на все. Скирдач невольно подобрал ноги под себя. - Теперь у него было столько времени, сколько он сам отпустил себе.
- У его коллеги одинаково, но к тому мы спешить не будем, - хмыкнул кавказец. - Начнем с этого, который должен знать больше.
- Можно приняться и за его друга, нам какая разница.
- Я говорил Асланбеку, он приказал того пока не трогать. Пусть поспевает.
В другом углу опять заворочался неизвестный, он громко вскрикнул несколько раз подряд, луч от карманного фонарика пришел в движение. Скирдач, воспользовавшись тем, что вновь провалился во тьму, повернул голову и открыл глаза. В белом снопе света корчилась горбатая куча тряпья, словно набросали в угол хлама из одежды, отслужившей срок, а он ожил душой, оставшейся в нем.
- Бомж? - спросил кавказец настороженно.
- Кто его… вроде, пацан. Может, какой наркоша забился издыхать, - хмыкнул русский. - Сейчас проверим.
Он продвинулся к тряпью, включил второй фонарик, постояв немного, ковырнул кучу носком сапога. Хлам резко дернулся, издал протяжный стон.
- Это баба, наверное, бомжиха, изуродованная до потери пульса, - присмотрелся русский. - Или уличная шмара, провинилась в чем, ее тут и опустили.
- Что будем делать? - кавказец смачно сплюнул. - Здесь оставлять ее нельзя, она помешает нам проводить работу.
- А что ты сделаешь, ей кранты, руки с ногами, по моему, вывернуты. Слушай, не подружка ли это Мусы? Помнишь, он избавился от нее неделю назад.
- И оставил под домом, в котором снимал квартиру? Вряд-ли Муса мог так поступить.
- Похожая скотинка, - русский снова ударил по тряпью ногой, куча не отозвалась. Или ничего уже не чувствовала, откликаясь только на внутреннюю боль, или задохнулась от удара. - А запах, я тебе скажу, в канавах с гниющими трупами будет посвежее.
На некоторое время наступила тишина, нарушаемая лишь частыми сплевываниями русского, да невнятными погыкиваниями кавказца. Луч фонарика в руках последнего продолжал обследовать рванье.
- Короче, с ней нужно что-то делать, - повторил кавказец. - Выволакивай пока за стену, потом решим.
- Как за нее браться, когда она уже протухла, говорю тебе, что ей кранты. Лучше тогда заложника перевести на другую сторону.
- Заложник останется здесь, ему в этой секции удобнее, - не согласился кавказец с твердостью в голосе. - Не стесняйся, бери за одежду и волоки.
Русский влез в рукавицы, чертыхнувшись, зацепил за что-то хлам, легко поволок его по бетонному полу. Кавказец, стоя на прежнем пятачке, подсвечивал дорогу до тех пор, пока возчик не завернул за массивные блоки, положенные друг на друга. Затем снова направил свет на Скирдача. Помощник бригадира зажмурил веки, в голове у него роились тысячи мыслей, но настырнее всего выпирала та, от которой от затылка до кончиков пальцев на ногах продирал ядреный мороз. Если два отморозка решили избавиться даже от полумертвой женщины, то больше ни от кого ждать милости не следовало. Значит, пришел конец и ему, Скирдачу, потомственному казаку. Кавказец, между тем, перемялся с ноги на ногу, не решаясь подходить ближе и не сдергивая луча с притихшего тела. За блоками раздался глухой стук, переросший в возглас, короткий и пронзительный. Его прервали два тупых удара, последовавшие один за другим. Луч от фонарика дернулся было к проходу, и снова замер на одной точке. Через пару минут послышались неторопливые шаги.
- Ты что с ней сотворил? - кавказец обернулся назад.
- Ты сам сказал, что с ней надо было что-то делать, да и зачем нам лишний свидетель, - хохотнул русский как-то беспечно. - Не бери в голову, она все равно издыхала.
- Эта женщина вскрикнула.
- Так, испуг ничем не сдержишь, он возникает у человека сам собой. Бабий тем более.
- Знаю, трудно удержать внутри себя страх и испуг.
- Тогда с какого хрена спрашиваешь, ты воевал и я воевал. Мы это проходили.
- Я воевал, и продолжаю воевать, за свободу своей родины.
- А я убиваю за просто так, мне это нравится.
Кавказец направил свет в лицо русскому, долго ничего не говорил. Потом опустил фонарик вниз:
- Странная ваша нация, никакой логикой не обладает.
- К чему она, твоя логика? Ложку меду ко рту, что-ли, поднесет, или зарплату нарисует побольше? Я выполняю свое дело, вы мне за это отстегиваете. И не хило.
- Шакал ты, - подвел кавказец после некоторой паузы черту под разговором. - Скажу тебе прямо, шакалом ты и сдохнешь.
- Ну-ну, кто бы спорил,у тебя судьба покруче, - не стал собеседник возражать. - Недаром на вашем флаге волчара.
- Волк и шакал - абсолютно разные вещи.
Скирдач проглотил слюну, ободравшую горло, ему очень хотелось добавить, что волк и шакал - звери одной породы - псовой. Но он сейчас находился не в том положении, когда было бы не грех и побоговать, к тому же, оба фонарика уперлись лучами ему в лицо.
- Буди его, - приказал кавказец с характерным чеченским акцентом. - Пора поговорить, если захочет спасти свою шкуру.
- Заставим, - живо откликнулся его напарник.
Удар тяжелого ботинка пришелся в пах, если бы Скирдач не подогнул колени, он бы скорчился от невыносимой боли. Второй удар принял на себя живот, защищенный толстой курткой. Старшина отморозков, перевернувшись на спину, оскалил зубы и всхрапнул.
- О, сучара, огрызаться надумал, - садист добавил ботинком еще раз.
- Я сам поговорю с ним, отойди в сторону, - чеченец шагнул вперед.
Он всмотрелся в лицо лежащего, опустившись на корточки, скривил кислую мину. Русский продолжал фонариком шарить по казаку, словно выискивал незащищенные места. Старшина на всякий случай полностью не расслаблялся.