Страница 30 из 38
Действительно, из-за больших «моржовых» усов (Walrus moustache), которые оба писателя носили, – а по расхожему мнению Горький в середине 1910-х годов специально отрастил усы такой формы, чтобы внешне походить на своего кумира! – при сопоставлении фотографий Ницше и Горького они выглядят очень похожими друг на друга[67].
Напомним, что Сталин тоже носил большие усы, хотя и иной формы – «шеврон» (Chevron moustache), и хотя они с Горьким были совсем не похожи, усы явно выступают «объединяющим знаком» на их репрезентативных совместных фотографиях.
Несмотря на публичное поношение Ницше в 1930-х годах, в приватной сфере отзывы Горького о нем имели уважительную тональность. Так, например, в письме к известному литературоведу Д. П. Мирскому от 8 апреля 1934 года он писал, несомненно, имея в виду свои пропагандистские заявления о «здоровой советской моло-деже»: «Ницше Вы зачислили в декаденты, но – это очень спорно, Ницше проповедовал “здоровье”».
Подводя итог рассуждениям на тему о ницшеанстве Горького, еще раз подчеркнем, что в независимости от заявлений на сей счет самого писателя, с начала его литературрного пути и вплоть до 1930-х годов, как русская, так и западная критика однозначно связывала идейный пафос его творчества с именем Ницше. Недаром же в 1906 году, впервые оказавшись за границей, Горький, рекомендованный его западными почитателями сестре покойного философа Элизабет Фёрстер-Ницше[68], получил от нее письменное приглашение посетить возглавляемый ею дом-музей «Архив-Ницше». Визит по независящим от желания Горького обстоятельствам не состоялся, но само это приглашение свидетельствует о том, что русский писатель был явно аттестован как горячий поклонник Ницше.
Другой показательный пример – утверждение Томаса Манна, что Горький, мол, построил «своего рода мост между Ницше и социализмом» [МАНН], – в его статье-послании по случаю 60-летней годовщины со дня рождения Максима Горького в 1928 году. В январе 1930 года Горький получил письмо от немецкого поэта Вальтера Гильдебранда. Оно весьма точно отражает начало кризиса этой идеи:
«Признаешь водовороты Ницше и в то же время являешься коммунистом, с другой стороны – ты коммунист, на которого Ницше смотрит с презрением. Я почитаю Райнера Мария Рильке, этого большого одинокого человека, ушедшего в себя, и в то же время я чувствую сродство и единомыслие с Вами». Но отношение Горького к Ницше в это время было уже резко отрицательным. В статьях «О мещанстве» (1929 г.), «О старом и новом человеке» (1932 г.), «О солдатских идеях» (1932 г.), «Беседы с молодыми» (1934 г.), «Пролетарский гуманизм» (1934 г.) и других он, по сути, проклял Ницше как предтечу нацизма. Именно Горький стал главным проводником этого мифа в СССР, что, впрочем, объяснимо, ибо в эти годы значительная часть интеллектуальной Европы (Ромен Роллан, Томас Манн и другие), напуганная фашизмом, отвернулась от своего прежнего «кумира» [БАСИНСКИЙ (II)].
Когда же Максим Горький был канонизирован как основатель советской литературы, ее первый классик и высший авторитет, открыто писать о его ницшеанских симпатиях было категорически запрещено: эта тема обходилась стороной в научном горьковедении более 50 лет, вплоть до эпохи «перестройки». Одновременно в СССР происходило повсеместное очернение имени Ницше, официально получившего статус «главного идеолога» немецкого фашизма. Из биографии Ницше известно, что его сильно волновала будущность его философского наследия, и насколько верно по отношению к его собственному мировоззрению в будущем будут
поняты его мысли, которые сам он определял как «странные и рискованные». В мае 1887 года он делился со своей давней приятельницей Мальвидой фон Мейзенбург опасениями, что его деструктивно-конструктивная философия, которая могла бы стать благословением для человечества, может оказаться и величайшим бедствием, и зависит это от многих обстоятельств и случайностей. В другом письме к ней он признается: «Меня все еще ужасает мысль, как совершенно неподготовленные люди однажды воспользуются моей философией». При этом он честно предупреждал мир о ее «взрывоопасности»: «Я – бедствие…», «Я – динамит»[ИОНКИС].
Как профетический философ Ницше явно чувствовал, что «в последние дни явятся наглые ругатели, поступающие по собственным своим похотям» (2-е Петр) и что имени его суждено «пострадать, чтобы очиститься». Еврейская тема у Ницше – тому особый пример, ибо именно с ней во многом связана его «подмоченная» репутация философа-гуманиста. Поскольку, как отмечалось выше, высказывания Ницше на любую тему не могут быть однозначно интерпретированы, тем более в определениях с окончанием на «-фоб» (от греч. phobos – страх) и «-фил» (от греч. philos – друг, любящий), нацисты, исключив из текстов Ницше не устраивающие их оппозиции, внесли его имя в ряды восхваляемых ими теоретиков расового антисемитизма. Нельзя сказать, что на этом пути им пришлось сильно потрудиться. В язвительной критике Ницше современного социума негативная оценка роли иудейства и евреев в истории человечества звучит достаточно звонкой нотой. Вот для примера выдержки из его знаменитого тракта «Антихрист. Проклятие христианству. Гл. 24.» [НИЦШЕ (III). С. 649–651], в котором жесткая, подчас издевательская критика христианского вероучения начинается с осуждения его корневой морально-этической основы – иудейства и его носителей евреев:
Я здесь только коснусь проблемы возникновения христианства. Первое положение к её решению гласит: христианство можно понять единственно в связи с той почвой, на которой оно выросло, – оно не есть движение, враждебное иудейскому инстинкту, оно есть его последовательное развитие, силлогизм в его логической цепи, внушающей ужас. По формуле Искупителя: «спасение идёт от иудеев». – Второе положение гласит: психологический тип Галилеянина ещё доступен распознаванию, но быть пригодным для того, для чего он употреблялся, т. е. быть типом Спасителя человечества, он мог лишь при полном своём вырождении (которое одновременно есть искалчение и перегрузка чуждыми ему чертами). Евреи – это самый замечательный народ мировой истории, потому что они, поставленные перед вопросом: быть или не быть, со внушающей ужас сознательностью предпочли быть какою бы то ни было ценою: и этою ценою было радикальное извращение всей природы, всякой естественности, всякой реальности, всего внутреннего мира, равно как и внешнего. Они оградили себя от всех условий, в которых до сих пор народ мог и должен был жить, они создали из себя понятие противоположности естественным условиям, непоправимым образом обратили они по порядку религию, культ, мораль, историю, психологию в противоречие к естественным ценностям этих понятий. Подобное явление встречаем мы ещё раз (и в несравненно преувеличенных пропорциях, хотя это только копия): христианская церковь по сравнению с «народом святых» не может претендовать на оригинальность. Евреи вместе с тем самый роковой народ всемирной истории: своими дальнейшими влияниями они настолько извратили человечество, что ещё теперь христианин может чувствовать себя антииудеем, не понимая того, что он есть последний логический вывод иудаизма. В «Генеалогии морали» я впервые представил психологическую противоположность понятий благородной морали и морали ressentiment, выводя последнюю из отрицания первой; но эта последняя и есть всецело иудейско-хри-стианская мораль. Чтобы сказать Нет всему, что представляет на земле восходящее движение жизни, удачу, силу, красоту, самоутверждение, – инстинкт ressentiment, сделавшийся гением, должен был изобрести себе другой мир, с точки зрения которого это утверждение жизни являлось злом, недостойным само по себе. По психологической проверке еврейский народ есть народ самой упорнейшей жизненной силы; поставленный в невозможные условия, он добровольно, из глубокого и мудрого самосохранения, берёт сторону всех инстинктов decadence – не потому, что они им владеют, но потому, что в них он угадал ту силу, посредством которой он может отстоять себя против «мира». Евреи – это эквивалент всех decadents: они сумели изобразить их до иллюзии, с актёрским гением до non plus ultra[69], сумели поставить себя во главе всех движений decadence (как христианство Павла[70]), чтобы из них создать нечто более сильное, чем всякое иное движение, утверждающее жизнь. Для той человеческой породы, которая в иудействе и христианстве домогается власти, т. е. для жреческой породы, – decadence есть только средство: эта порода людей имеет свой жизненный интерес в том, чтобы сделать человечество больным, чтобы понятия «добрый» и «злой», «истинный» и «ложный» извратить в опасном для жизни смысле, являющемся клеветою на мир.
67
Помимо усов у Ницше и Горького имеются и другие «общие места». Например, они оба жили какое-то время в Сорренто: Ницше всего лишь одну зиму в 1876/1877 гг., а Горький почти 9 лет – с 1924 по 1933 годы.
68
Сам Ницше сестру не любил и называл «Мстительной антисемитской дурой» [NIETZSCHE]. Фёрстер-Ницше является основателем (с 1894 г.) «Архива Ницше» («Nietzsche-Archiv») в г. Веймар. Фёрстер-Ницше издавала труды брата в собственной редакции, а для многих материалов не давала разрешение на публикацию. В частности книга «Воля к власти» была полностью составлена ею самой на основании черновиков Ницше. Из-за тенденциозного подбора ею отрывков и прямой фальсификации отдельных текстовых фрагментов все известные специалисты по творчеству Ницше того времени от сотрудничества с ней отказались. В 1930 г. Фёрстер-Ницше примкнула к национал-социалистической партии Германии. Адольф Гитлер трижды посетил созданный ею музей-архив, где сфотографировался почтительно смотрящим на бюст Ницше и объявил его центром национал-социалистической идеологии. Экземпляр книги «Так говорил Заратустра» вместе с «Майн Кампф» и «Мифом двадцатого века» Розенберга были торжественно положены в склеп Гинденбурга. Гитлер также назначил Элизабет пожизненную пенсию за заслуги перед отечеством.
69
Крайняя степень (лат.).
70
Христианство Павла – св. Павел (прим. 5–65 гг. н. э.) – «апостол язычников». Родился в Тарсе, имел римское гражданство. Был одним из наиболее активных гонителей христиан среди фарисеев. Обращение произошло на пути в Дамаск, Савл стал Павлом. В Дальнейшем проповедовал христианство в разных районах Римской империи, был арестован в Иудее и отправлен в Рим (как римского гражданина его не могли судить в Иерусалиме).