Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 11



Мы причаливаем к берегу. Хозяин улыбается мне. На его задубевшей от солнца коже годы вырубили сетку тропок-морщин. Но он по-прежнему бодр. На ночь уходил в плавание с рыбаками. Раньше они продавали в Гонконг топливо. Но таможенники конфисковали их корабль. Они по-прежнему плавают в Гонконг без виз и паспортов. Но теперь торгуют рыбой с лодок. Хозяин остаётся ждать меня на берегу.

Я показываю рукой в сторону навеса:

– Вы можете поспать здесь. Я вернусь через пару часов.

Он снова улыбается. Я иду вверх по дорожке. Продираюсь сквозь заросли тропических растений, колючки кустарника, подтягиваюсь, держась за ветви деревьев, нити лиан, гибкие стволы молодого бамбука. Вижу перед собой крышу заброшенного бункера. Когда-то японцы испытывали здесь бактериологическое оружие. Разводили обезьян для опытов. Японцы ушли, а обезьяны остались. Размножились, и теперь их в стае несколько тысяч. Я люблю обезьян, а они в Китае редкость. Раньше на юге их водилось много, но теперь почти всех съели, обезьянье мясо – деликатес. Они остались только в труднопроходимых местах. Я ищу обезьян. Слышу вдали их крики. Я иду вдоль ручья. Жара нестерпима. Футболка взмокла от пота. Я хочу искупаться в ручье. Сажусь на обточенный водой гладкий камень. Со всех сторон несутся вопли цикад. Они сливаются со звуком воды. Я растворяюсь в ровном потоке звука. Наступает тишина.

Остров Данган

Этот остров – одно из последних мест в нашей провинции, ещё не тронутых цивилизацией. Я остаюсь один. Один на один с самим собой. Я сижу на камне и прислушиваюсь. Мне кажется, я начинаю слышать. Я слышу лёгкий шум дыхания Хуэйнэна.

Профессор Володя[1]

Я сижу напротив профессора Володи в его квартире в университетском общежитии. Профессор улыбается щербатым ртом, в котором недостает доброй половины зубов. Профессор купил хлебопечку и испёк хлеб к моему приходу. Профессор показывает мне, как работает хлебопечка. Я ничего не понимаю в её устройстве, но из вежливости киваю. Профессор радуется как ребенок. Ещё он заквасил капусту вместе с огурцами в одной бадье. Вкус и у капусты, и у огурцов необычайно кислый, непохож на привычный мне. Ем я их с трудом, но из той же вежливости нахваливаю его произведения.

– Похожи на русские? спрашивает профессор.

– Похожи, похожи, киваю я с набитым ртом.

Профессор смеётся и хлопает в ладоши. Профессор истово и бескорыстно любит Россию. Я ем тёплый белый хлеб, намазывая его сливовым вареньем, и морщась, закусываю кислыми огурцами и капустой. Сегодня у профессора счастливый день. Я нашёл его Тамару. Но об этом я расскажу после. Сегодня, наслушавшись его рассказов о молодости, о годах «культурной революции», я решил их записывать. С самого начала, с его детства.



У меня было счастливое детство. Мой родной отец работал в Гоминьдане. Он был небольшим начальником. Мой приёмный отец – его прямой начальник, генерал Лю Шан. У Чан Кайши было четыре звезды, у Лю Шана – три. Когда мне было два с небольшим года, Лю Шан часто видел меня. Он сказал отцу: «О, какой мальчик, симпатичный, умный! Отдай его мне!». Мой родной отец не посмел ослушаться. И подарил меня. Так я попал в дом приёмного отца.

В его доме работало много нянь. Две китайские старухи, три девушки. Все безграмотные. Отец пригласил мне в няни русскую старуху. Ей было шестьдесят пять или шестьдесят шесть лет. Она жила в Харбине. Когда началась антияпонская война, она вместе с китайскими студентами убежала из Харбина в Пекин. У неё был друг, коммунист, он был героем войны, воевал с японцами. Приёмный отец попросил его: «Можно, она поступит ко мне работать учительницей моего сына?». Так она пришла к нам. Её звали Елена Ивановна Чинцова. Во время вашей революции её родители убежали из России в Харбин. Её папа до революции был помощником министра финансов.

У няни было много достоинств. Она говорила по-французски, хорошо рисовала, играла на пианино. Поэтому я сейчас немножко говорю и понимаю по-французски, но читать не могу. Был у неё только один минус – она почти не говорила по-китайски. Папа часто уезжал на войну с японцами. Я всё время проводил с ней. Поэтому умел говорить только по-русски. До пяти лет совсем не разговаривал на китайском. Однажды папа вернулся и позвал меня к себе на колени: «Сынок, иди сюда! Как ты поживаешь? Как твоё здоровье?». Я совсем не понимал, что он говорит. Я закричал: «Не понимаю, что ты сказал!». А он не понимает по-русски. Он закричал: «Не понимаю, что ты говоришь!». И я кричу: «Не понимаю, что ты говоришь!». Так и кричали оба. Тогда он позвал няню: «Сюда, сюда, что он сказал?». Няня: «Он сказал, что вас не понимает». После этого он пригласил ко мне учителем китайца – седоусого старика-учёного. Так что постепенно я заговорил по-китайски. Через день по два часа учился у него китайскому языку. Но русский язык остался со мной на всю жизнь. Это няня дала мне имя Володя.

Мой приёмный папа любил хорошо покушать. У него было четыре известных повара. Один сычуаньский, другой из Пекина, Тяньцзинь, третий из Хуайян, Цзянсу, четвёртый хунаньский. Мне нравилось вместе с ними готовить пищу. Часто на кухне смотрел, как они что-то делают. Один повар сказал мне: «Когда вы вырастете, тоже будете работать поваром». Я сказал: «Нет, не буду. Но я же должен сам кушать. Если я сумею готовить на свой вкус, это будет хорошо». Однажды я попробовал резать картошку. Это трудно. Сразу порезал палец. Когда папа вернулся домой, он спросил: «Это что такое?». Я сказал: «Это я сам…». Он: «Нет!». Крикнул повару: «Сюда!». Повар, придя, сказал: «Он был в кухне и попробовал готовить». Папа сразу достал пистолет и наставил на него: «Если будет у тебя так делать, я тебя пристрелю!». С тех пор я могу готовить разные вещи. Могу накормить пятьдесят – шестьдесят человек гостей. Но резать ничего не могу.

У нас был большой дом. Я тренировался в саду. Там было шестнадцать деревянных столбов, и я по ним бегал. Пока горела курительная палочка, я должен был обежать по этим столбам сто кругов. Каждое утро я пел в саду. У приёмного отца было три жены. Первая казалась мне пожилой, ей было уже лет сорок, она всё время молилась. Дети были только у неё. Вторая приехала из Харбина вместе с няней, студентка, ей было лет двадцать восемь. Она учила меня математике. Третья, самая молодая, лет двадцати пяти, пекинская артистка, учила меня петь. Поэтому я тоже артист, играл в пекинской опере. Я был руководителем пекинской оперы в нашем институте. Когда мне было девятнадцать лет, я играл роль девушки Цуй Ин Ин в опере «Си Сян Цзи». Очень хорошо играл. Мы везде играли. Никто не знал, что это мужчина. Однажды во время перерыва я отдыхал в гримёрке. Зашли три студентки: «Ой, какие цветы красивые!». Я сказал: «Не ваши!». Они сразу, как услышали голос: «Ааа, это же мужчина!». Ещё один аспирант Харбинского технического университета прислал записку: «Кто играет эту роль в “Си Сян Цзи”?». Ему написали мое имя. Он считал меня девушкой и написал мне три любовных письма. Я от души хохотал. Тогда наш ректор посоветовала: «Иди, встреться с ним. Скажи, что ты не девушка. Но можешь стать его другом». Я пошёл на свидание, и мы подружились. При встрече он сказал: «О, очень хорошо выступали, такая красивая девушка, а оказалось, это юноша!». А потом, за год до окончания института, этот друг прыгал с вышки в бассейн.

Там было мелко, он не заметил и разбился. Я плакал тогда. Он был единственный сын у матери.

Шестьдесят лет спустя на прошлогоднем юбилее нашего университета я вышел на сцену и пел со студентами. Хорошо получилось. И выглядел неплохо. Как молодой. Как вы считаете?

Я рос в период антияпонской войны. Родители всегда воевали с японцами. Говорят, Гоминьдан не воевал с японцами, это неправда. Своими глазами я видел тех героев, кто воевал и кто погиб. Японские самолеты нас бомбили по десять – двадцать раз в день. Однажды мы поехали с няней в город за покупками. Зазвучал сигнал тревоги. Мы побежали в деревню. Спрятались в одном доме. Там человек пятьдесят сидело. Хозяйка была злая, кричала: «Каждый день ко мне ходите! Шумно!». Няня сказала: «Володя, пойдём отсюда». Мы вышли на улицу. Там вокруг много деревьев было. Отошли, наверное, метров на тридцать. Сразу бу-у-ум! Взрыв. Я обернулся. Дома нет. А на дереве висят ноги, головы. Все пятьдесят человек погибли.

1

Профессор Не Цзиу.